Сильнее денег - Джеймс Чейз

– Не секрет, – обратился к нам Криди в ходе интервью, – что гонорар составляет сто двадцать тысяч долларов. Как вы намерены распорядиться этими деньгами?

– Куплю себе автомобиль, после того, как налоговые органы заберут себе большую часть гонорара, – ответил Джек.

Криди перевел взгляд на меня.

– А вы, мистер Холлидей, насколько я понимаю, собираетесь обзавестись собственным домом, не так ли?

– Так.

– Сами будете его строить?

– Еще не решил.

– Ему хватит работы и с мостом, какой уж тут дом, – пошутил Джек. Все рассмеялись, и на этом интервью кончилось.

Как только телеоператор выключил камеру, Криди открыл бутылку шампанского, и мы ее распили. Мне очень хотелось поскорее увидеть Сариту, но уходить было неудобно.

– Ну, что ж, ребята, – заметил Криди, – по-моему, закладка моста состоялась. Остается только построить его.

Мы пожали ему руку.

Ко мне подошел один из рабочих студии.

– Вас просят к телефону, мистер Холлидей.

– Супруга, готов поспорить! – заметил Джек. – Ждет не дождется минутки, чтобы сказать ему, каким красавцем он выглядел на экране телевизора. Я подожду тебя внизу, Джефф. – Криди и он вышли из студии.

Я заколебался, но, заметив, с каким недоумением смотрит на меня рабочий, подошел к телефону и взял трубку.

Я уже инстинктивно чувствовал, кто звонит, и, конечно, оказался прав.

– Алло, – сказала Римма. – Я видела твое выступление. Поздравляю.

Мне показалось, что на меня обрушился потолок.

А вокруг сновали люди, следовало соблюдать в разговоре максимальную осторожность, и я взял себя в руки.

– Спасибо.

– Значит, ты теперь богатый человек?

– Сейчас я не могу разговаривать.

– Знаю. Буду ждать тебя в десять вечера в вестибюле гостиницы «Келлоуэй-отель». Не придешь – пожалеешь.

Римма положила трубку. То же самое, словно во сне, сделал и я.

Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был, наверно, бледен, как полотно.

– Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?

– Нет, нет, все в порядке.

– Это, скорее всего, от юпитеров, они, как солнце. На вас лица нет.

– На свежем воздухе все пройдет.

– Вас проводить?

– Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.

Я вышел из студии и спустился в вестибюль, где меня ожидали Джек и Криди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я едва отыскал «Келлоуэй-отель». Он оказался одним из тех сомнительных заведений с почасовой сдачей номеров, что в изобилии разбросаны вдоль набережной в Ист-сайде и регулярно прикрываются полицией, чтобы так же регулярно возникать вновь – с «новой администрацией».

После того, как я завез Криди в ресторан, где его поджидала жена, а Джека – к нему на квартиру, было уже поздно ехать домой, чтобы затем снова пересекать весь город и в десять часов встретиться с Риммой.

Я позвонил Сарите и сказал ей, что заеду в контору, так как Криди нужны некоторые цифровые данные для статьи, которую он сейчас пишет. Я добавил, что где-нибудь перекушу вместе с Криди и не знаю, когда вернусь домой. Мне казалась омерзительной эта ложь, но иного выхода у меня не было, я не мог сказать жене правду.

В вестибюль гостиницы «Келлоуэй-отель» я вошел в самом начале одиннадцатого.

За конторкой дежурного администратора сидел старик-негр. У дверей торчала пропылившаяся пальма, здесь же стояли пять бамбуковых стульев – они выглядели так, словно на них никто никогда не садился. Все дышало убожеством и запустением.

Я остановился и осмотрелся.

В углу, в единственном кожаном кресле, сидела плохо одетая женщина. Она не сводила с меня глаз, из уголка густо накрашенных губ свисала сигарета.

Это была Римма, но я не сразу узнал ее. Коротко подстриженные волосы были уже не серебристого, а кирпично-красного оттенка. На ней был поношенный черный костюм и застиранная и вылинявшая зеленая блузка.

Чувствуя на себе пристальный взгляд старика-негра, я пересек вестибюль и подошел к Римме. Мы смотрели друг на друга. Ее отекшее лицо покрывала нездоровая бледность, она выглядела старше своих тридцати лет. Пятна дешевых румян если и могли кого-то обмануть, так, вероятно, только ее самое. Выражение глаз – равнодушных, выцветших глаз уличной женщины – было мрачным, они напоминали камешки, брошенные в черно-синие чернила. Я с содроганием отметил про себя, как сильно она изменилась за это время. Разговаривая с ней по телефону, я мысленно представлял ее такой, какой видел в последний раз.

Я заметил, что ее глаза быстро пробежали по моему костюму, ботинкам, потом остановились на лице.

– Хэлло, Джефф! Давненько мы не виделись.

– Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, – сказал я внезапно охрипшим голосом.

Римма удивленно подняла брови.

– Я не хочу тебя ставить в неудобное положение, ты теперь большой человек. Если твои богатые дружки встретят тебя в моем обществе, они черт знает что подумают.

– Да, но тут невозможно разговаривать. Пойдем посидим в машине.

Римма отрицательно покачала головой.

– Будем говорить здесь. Не обращай внимания на Джо. Он глухой, как столб. Ты не закажешь мне что-нибудь выпить?

– Можешь заказывать себе все, что твоей душе угодно.

Она встала, подошла к конторке администратора (негр, хмурясь, отодвинулся от нее) и нажала кнопку звонка.

Откуда-то появился рослый полный итальянец с жирными черными волосами и густой щетиной на подбородке. На нем была грязная ковбойка и еще более грязные фланелевые брюки.

– Тонни, бутылку виски, два стакана и графин содовой, – распорядилась Римма. – Да поживее.

Итальянец мрачно взглянул на Римму.

– А кто будет платить?

Римма кивком указала на меня.

– Он… Поторапливайся.

Черные, налитые кровью глаза итальянца на мгновение задержались на мне. Он кивнул и скрылся в глубине холла.

Я пододвинул к креслу Риммы бамбуковый стул и сел так, чтобы видеть вход в вестибюль.

Римма вернулась на свое место. Пока она шла, я успел заметить и ее порванные чулки, и донельзя изношенные, чудом державшиеся на ногах туфли.

– Ну, прямо-таки как старые добрые времена, правда? – заметила она, усаживаясь. – Только ты теперь женатый человек. – Римма вынула сигареты, снова закурила и выпустила дым через нос. – Ты не потерял времени даром, особенно если учесть, что мог бы все эти годы торчать за тюремной решеткой, а то и гнить в земле где-нибудь в уголке тюремного двора.

Итальянец принес виски. Я уплатил, и он, бросив на меня пристальный взгляд, снова исчез на кухне.

Римма трясущейся рукой налила себе почти полный стакан виски и пододвинула бутылку мне. Я даже не притронулся к ней. Римма жадно проглотила половину того, что было в стакане, и лишь после этого разбавила оставшееся в стакане виски содовой водой.

– А тебе, видно, и говорить-то не о чем, да? – спросила она, не сводя с меня глаз. – Как ты жил все эти годы? Вспоминал хоть иногда обо мне?

– Вспоминал.

– Задумывался, как я живу, что со мной?

Я промолчал.

– У тебя сохранилась пленка с записью моего голоса?

От пленки я отделался еще в Лос-Анджелесе, до возвращения домой, желая уничтожить все, что могло напомнить мне Римму.

– Нет, она где-то затерялась, – безучастно ответил я.

– Жаль. Хорошая была пленка. – Римма отхлебнула виски. – Ей цены нет. А я-то надеялась, что она у тебя, и я смогу ее продать.

Дело шло к развязке. Я ждал.

Римма пожала плечами.

– Ну, раз уж ты потерял пленку, а деньги у тебя теперь водятся, ты, конечно, не откажешься заплатить мне за нее.

– И не подумаю.

Римма допила виски и снова наполнила стакан.

– Так. Значит, ты женился. Выходит, изменил свою точку зрения на женщин? А я думала, что женщины тебя вообще не интересуют.

– Знаешь, Римма, давай прекратим этот бессмысленный разговор. Каждый из нас живет, как ему нравится. Ты упустила возможность жить иначе, а я не упустил.

Римма подняла голову и взглянула мне прямо в глаза.

– Твоя жена знает, что ты убил человека? – спросила она.

– Никого я не убивал, – твердо ответил я. – И не впутывай мою жену.

– Хорошо, хорошо. Если ты так уверен, что никого не убивал, то, надо думать, не станешь возражать, если я отправлюсь к фараонам и скажу им, что ты убийца.

– Послушай, Римма, ты же отлично знаешь, что охранника застрелила ты сама. Неужели поверят тебе, а не мне? Давай прекратим этот разговор.

– Я глазам своим от радости не поверила, когда увидела в журнале «Лайф» твою фотографию. Кстати, какой у тебя роскошный кабинет! Так вот. Я едва-едва успела попасть вовремя в Голланд-Сити, чтобы не пропустить телепередачу. Выходит, ты отхватишь шестьдесят тысяч долларов чистоганом? Уйма денег. Сколько ты отвалишь мне?

– Ни цента. Ясно?

Римма рассмеялась.

– Ясно, что отвалишь. В виде компенсации за утерянную пленку. По моим подсчетам она стоит шестьдесят тысяч долларов, а может, и больше.