Блокада Ленинграда. Народная книга памяти - Коллектив авторов

В этот период в подвале нашего дома и на улицах нашего города я видел большое количество окоченевших, занесенных снегом трупов, которые не убирали до весны. Много трупов лежало в неотапливаемых квартирах – вымирали целые семьи. Весной силами оставшихся в живых ленинградцев была организована уборка всей территории города, и все трупы были похоронены.

В это же время ленинградцам выдали рассаду овощей – картофеля, капусты, кабачков, огурцов, помидоров, которую высаживали на грядках в скверах и дворах, сняв булыжное покрытие. На таких дворовых и парковых огородах ленинградцы продолжали выращивать овощи все годы блокады, а в пригородах Ленинграда – и после войны. Весной и летом жители города также ели крапиву, лебеду, одуванчики и другие травы, молодые листья деревьев.

Летом 1942 года я, мать и сестра жили два месяца на станции Проба в 20 км от города, в домике подруги нашей матери тети Клавдии и ее сына Кости. Эта местность немцами не обстреливалась. Тетя Клавдия и Костя в блокаду не голодали, так как их домик находился на полпути от Ладожского озера до Ленинграда, и у них оставались на отдых водители грузовиков, доставлявших с Ладоги продукты в блокадный город. За отдых они платили продуктами питания.

Вокруг были леса и болота, в которых мы собирали ягоды и грибы. Ходить за ними приходилось ежедневно, в любую погоду, за 10 – 20 км. Сестра, которой тогда было четыре года, оставалась дома одна, запертая в маленькой комнате. С собой в лес мы брали немного хлеба, а на ночь ели грибы, сваренные с лебедой, капустой и мукой. В лесах и на болотах было очень много гадюк, но, к счастью, обошлось без их укусов, поскольку противоядий тогда не было. Собранные ягоды наша мать и тетя Клавдия раз в неделю отвозили на поезде в Ленинград, где продавали на рынке, а на вырученные от продажи деньги покупали немного хлеба, сахара и других продуктов. В дни этих поездок мы, дети, отдыхали от многокилометровых изнурительных походов за ягодами. Двухмесячное пребывание в пригороде, ягоды и грибы способствовали восстановлению нашего здоровья.

В 1942 году в дома ленинградцев подали воду и электроэнергию, в городе начали ходить трамваи. С января увеличили суточные нормы хлеба, в школах учащимся стали выдавать небольшое количество соевого молока и соевой каши. Осенью 1942 года начали работать школы. Школьникам приходилось пилить дрова для отопления классов. В это время моя 94-я средняя школа Выборгского района взяла шефство над ранеными, находившимися на излечении в Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова. Мы писали под диктовку письма родным раненых и читали им вслух.

В мае 1943 года после окончания 3-го класса мне дали похвальную грамоту «За отличные успехи и примерное поведение» на красочном бланке. Эту грамоту я впоследствии отдал в Музей обороны блокадного Ленинграда в Санкт-Петербурге в качестве экспоната.

В сентябре 1944 года я, как отличник учебы, был направлен с группой ленинградских школьников-блокадников в пионерский лагерь Артек на Южный берег Крыма. В Европе еще шла война, и любимыми занятиями у мальчишек были сбор и коллекционирование осколков от разорвавшихся снарядов и бомб. Тем, у кого были самые большие осколки, очень завидовали остальные ребята – дети всегда остаются детьми, даже на войне.

3имой 1943 года от истощения и болезней умерла моя бабушка. Мать и моя тетя отвезли ее на санках на Богословское кладбище и похоронили рядом с моим дедом. В это время в Ленинграде уже не хоронили в братских могилах, как в предыдущую зиму. Мать устроилась работать санитаркой в Военно-медицинскую академию, и до конца войны с сестрой сидел я.

Всю блокаду в Ленинграде на улицах и в квартирах круглосуточно работало радио, по которому передавали сообщения о начале и окончании бомбежек, известия с фронта, литературные и музыкальные программы.

Блокада была прорвана в январе 1943 года у Ладожского озера в районе Шлиссельбурга, что позволило несколько улучшить снабжение продуктами питания, а полностью Ленинград был освобожден 27 января 1944 года. В городе по этому случаю был проведен торжественный салют.

После снятия блокады я видел около кинотеатра «Гигант» повешенных немцев. Зимой 1944 – 1945 годов, возвращаясь из школы домой, я также часто видел пленных, охраняемых нашими конвоирами. Они очищали от снега каток, и у них был очень несчастный вид. Мне их было жалко, и иногда я отдавал им оставшийся от завтрака хлеб, который они с благодарностью принимали и при мне съедали.

По расчетам немцев все жители и солдаты, защищавшие Ленинград, должны были умереть от голода и холода. Но Ленинград выстоял, разгромив немцев и отбросив их от своих стен.

Значение героической обороны Ленинграда летом и осенью 1941 года огромно – немецко-фашистская группа армий «Север» не только не захватила Ленинград, но и оказалась надолго скованной на подступах к городу, а это, в свою очередь, означало, что замысел плана «Барбаросса» перебросить войска на московское направление потерпел крах.

На мой взгляд, подробно и правдиво (утверждаю это как очевидец, переживший блокаду) изложена жизнь и быт блокадного Ленинграда в «Блокадной книге» Алеся Адамовича и Даниила Гранина.

Бураков Леонид Митрофанович

Воевал на балтийском фронте

Бураков Леонид Митрофанович воевал на Балтийском фронте. Капитан-лейтенант в отставке. Награжден орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.». Был лучшим другом и школьным товарищем Героя Советского Союза летчика Сергея Литаврина. Леонид Митрофанович является автором картины «Последний залп», подаренной клубу «Подвиг» липецкой гимназии № 12. На ней изображен линкор «Октябрьская революция», на котором в дни блокады служили липчане Л. Бураков и В. Мигалкин.

Булацель Геннадий Сергеевич

Все ценные вещи и мебель были конфискованы НКВД

Родился 8 февраля 1931 года в Одессе в семье служащего. Моего отца звали Савченков Сергей Михайлович, он происходил из семьи донских дворян города Новочеркасска. При регистрации брака отец взял фамилию жены, которая происходила из княжеского молдавского рода. Брат отца, Михаил Михайлович, работавший после революции главным инженером Ростсельмаша, был арестован ЧК в 1923 году за якобы «контрреволюционную деятельность». Его расстреляли.

Отец матери, мой дед, Булацель Василий Александрович, – полковник Терского казачьего войска, происходивший из княжеского молдавского рода, – выехал в эмиграцию в Югославию, где в 1937 году умер в нищете в доме для престарелых эмигрантов.

После того как я родился в 1932 году, был арестован отец, который в ходе следствия в тбилисской тюрьме (Метехском замке) был подвергнут пыткам, заболел и был отправлен в психиатрическую клинику на станцию Удельная под Ленинград.

Все ценные вещи и мебель были конфискованы НКВД. Наша семья очень нуждалась – мы жили на бабушкину пенсию и маленькую зарплату мамы, работавшей счетоводом на дровяном складе.

Матери только в 1934 году дали паспорт, и в этом же году мы с матерью и бабушкой по приглашению сестры отца переехали в Ленинград, поселившись у нее. Мы надеялись, что отца по болезни освободят и мы сможем забрать его домой. Но нам с мамой позволили только один раз увидеться с отцом – фактически только тогда, в возрасте пяти лет, я впервые увидел папу и посидел на его коленях. Больше мы его не видели.

Сестра отца сумела выхлопотать нам комнатку с подселением на ул. Марата, д. 16, кв. 5, где мы жили с матерью и бабушкой. Затем к нам переехала сестра мамы с дочкой. Мы с двоюродной сестрой ходили в детский сад, затем пошли в школу.

Объявление о начале войны застало меня в парке на Кировских островах, где я гулял с тетей. Первые месяцы войны я еще учился в школе, в 4-м классе, занятия проходили в бомбоубежище. Мне было тогда 10 лет, и я еще не ощущал тяжести войны. Мы, подростки, лазили по чердакам во время бомбежек и смотрели, как заходят на бомбометание немецкие самолеты, собирали коллекции патронов, гильз, осколков бомб. Бегали смотреть военную технику, зенитные установки. И недоедание на меня до января 1942 года мало действовало, так как я был физически здоров.

ЖЭК Куйбышевского района организовал нас, подростков, по домовым комитетам тушить зажигательные бомбы. Это происходило так: когда бомба попадала на крышу и, пробивая ее, крутилась на деревянном полу чердака, прожигая его, то мы ее засыпали песком, а затем поддевали лопатой и опускали в кадушку с водой, после чего она становилась совсем безвредной.

Кроме того, в мои обязанности входило обеспечение семьи дровами. В комнате стояла железная маленькая печка, на которой мы готовили и при помощи которой обогревались. А газ в дома уже не поступал, так как газовый завод разбомбили. Дрова мы с друзьями доставали из разбитых после бомбежки домов и из брошенных и вымерших квартир – на дрова шли стулья и мелкая мебель. А мертвецов из квартир, где не оставалось живых, собирали бригады из комсомольцев, получавшие повышенный хлебный паек.