Запертый - Руслан Алексеевич Михайлов

спрятаны в куске хрусталя, в нем же утоплена гордая надпись «Россогор», сзади торчат два медных ключика. Эта вещь досталась мне от прабабки, а та выкупила часы у… история почти бесконечная. Я забрал часы, когда уходил из отчего дома — чтобы отец не пробухал и их тоже. Старые часы показывали, что до момента, когда тут неподалеку собирается наша рабочая бригада оставалось почти два часа — мы собираемся в девять тридцать, хотя многие опаздывают. Ну как многие… некоторые особенные… Бросив еще один короткий взгляд на часы, прислушавшись к своему состоянию, я принялся решительно переобуваться. Уже через пять минут я был на дорожке бегового манежа и в среднем для меня темпе двигался по кругу. Просто равномерный механический бег с мягким приземлением каждой ноги — чтобы не так сильно отдавались болью вчерашние травмы. Так я бегал целый час — под конец сползя до черепашьего темпа и едва дотащившись до дома. Отлежавшись прямо на узле с простынями и полотенцами, я взвалил его на себя и поковылял в банный комплекс Чистая Душа. Там я провел целый час, позволив себе чуток понежиться в горячей воде, а затем еще и постирать все вещи. Что удивительно — сидящий за стойкой парень впервые смотрел при разговоре мне в глаза, а не в журнал. И он разговаривал со мной уважительно — так, как со мной никогда не разговаривали.

Здравствуйте, мистер Амос. Все ли понравилось, мистер Амадей? До свидания, мистер Амадей.

Все они путали мое имя с фамилией и постоянно меняли их местами — как и я сам.

Вернуться домой, развесить белье на заново протянутых веревках рядом с вентиляционной приточкой, а затем неспешно собраться, не забыв ни одну мелочь, снова налепить пластыри, забросить в карман пяток монет… на все это ушло еще полчаса. Топать до места встречи бригады минут десять — так что я безнадежно опоздал и буду там никак не раньше начала одиннадцатого утра — как раз то время, когда неспешно подползают «особенные» члены нашей «дружной» рабочей бригады.

Несмотря на боль шагал я быстро — меня подгонял зверский голод. Бег топит жир. Бег жжет калории. Не будешь подпитывать внутреннюю печку едой — бег тебя иссушит и убьет. Так в мои уже почти безнадежные подростковые времена говорил нам тренер по бегу. А затем меня задавили насмешки сверстников, и я ушел из беговой секции. Так моя спортивная жизнь закончилась.

Кто виноват?

Они, конечно. Затравили меня…

Я едва не споткнулся, когда во мне прозвучал мой же насмешливый и даже глумливый голос, что явственно проскрипел: «Ты виноват. Ты разрешил. Ты позволил». Закашлявшись, я, придерживая рукой саднящую щеку, еще чуток замедлился, позволив ноющим ногам отдохнуть.

С напарниками мы встречались рядом с уличной забегаловкой, расположенной там, где раньше находился книжный остекленный павильон — что-то вроде небольшого читального зальчика, где можно было взять любую книгу из шкафа и почитать, сидя за одним из столов. Моя мама в юности любила сюда ходить — по ее рассказам, запомненным мною в детстве. Но сурверы читать стали гораздо меньше, а вот играть в настольные игры чаще. Таков результат недавно проведенного официального исследования сурверского досуга.

Ага… настольные игры.

Звучит безобидно. На каждом уровне что-то свое, а у нас с ражем режутся на деньги в нарды. Долги наживают лютые. Книги отсюда убрали в архив, а вместо него установили пару киосков, где всегда можно было приобрести слабый алкоголь и немудренные закуски. Столы остались. Как и название «Лучик света». Новые владельцы арендовали эту площадь у семьи Якобс — кто бы сомневался — и заодно получали от них некоторые указания по правилам поведения с клиентами. Поэтому никто не орал на простых работяг вроде нас, когда мы скромно занимали один из пустующих окраинных столов и проводили тут ежедневное утреннее собрание, а следом и распределение работ. А чего владельцам протестовать и орать? Ведь им же все заработанное и принесем рано или поздно.

Первое на что я наткнулся, добравшись до нашего излюбленного «чмошного» столика, как его любя называл покойный уже Степан, пропахавший в бригаде сорок лет и умерший от цирроза печени, были нескрываемо изумленные взгляды тех пятерых, кто прибыл раньше меня. Среди них был и бригадир, что тут же приподнялся и сердито пристукнул кулаком по крепкой столешнице:

— Амос! Опаздываешь! Да еще и идешь не спеша! Если опаздываешь — бежать надо что есть сил!

— Сегодня я бегал — вяло согласился я, проходя мимо нашего столика, двигаясь между другими к манящему свету витрин кафешки — Неплохо так бегал.

Подавившись невысказанным, бригадир закашлял мне в спину, что-то попытался выдавить, но злой сип передавил ему глотку и сурвер Раджеш Паттари рухнул обратно на стул. Нурлан, спокойный мужик с широким плоским лицом, разменявший уже пятый десяток лет, с силой похлопал бригадира по спине тяжелой ладонью. Я это видел лишь мельком — мое внимание было сосредоточено на том, что было выставлено на замерших кругах за прохладным стеклом. Изначально витринные круги вроде как должны были медленно крутиться, чтобы показывать вкуснятину со всех ее выгодных и соблазнительных сторон. Но у нас на такое смотрят искоса — глупое баловство, что тратит ресурсы. Так что круги не крутились никогда, а все их шестеренки, проводка, автоматика и прочее было наверняка аккуратно вынуто и убрано на склад. Мы умеем бережно относиться к каждой проволочке, к каждому винтику. Мы умеем выживать и довольствоваться малым. Ну или умели… как бухтят наши старики — молодежь нынче уже не та. И порой я со стариками полностью согласен.

— Чего застыл, Амос? — с недовольной рожей произнес смутно знакомый мне старший официант — Живей давай! Шевели булками!

— Торопить свою жопу в туалете будешь, понял? — эти слова сорвались с моих губ так спокойно, будто я ему здоровья пожелал в это непростое время. Я на него даже не глянул — на вечно прилизанного хитрожопого парнишку, что лет на пять меня младше, но всегда позволял вести с себя со мной вот так…

— А… что ты…

— Не расслышал меня? — медленно улыбнулся я ему поверх витрины — Или уши говном забиты?

— А…

Он на глазах багровел, кулаки медленно сжимались и тут на него буквально налетела пара работающих здесь женщин, оттолкнув его и утащив за собой. Там, за прозрачной старой дверью, они что-то начали ему пояснять — и я наверняка пересказывали о случившемся вчера. Ну да — утро еще раннее, мужики еще спят, а женщины