Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник) - Сэй-Сёнагон

«Нечего сказать, прекрасный зять вошел в нашу семью! Есть чем гордиться! Позор какой, нельзя будет людям на глаза показаться». И сурово потребовал: «Гоните эту девицу вон из дома».

Тюнагон щелкнул пальцами с силой, неожиданной для такого старика.

– На какое гнусное дело она решилась, негодница! Живет в моем доме, все знают, что моя дочь, а кого она взяла себе в любовники? Простого меченосца! Хоть он и шестого ранга, а не имеет даже звания куродо. Таким и в императорский дворец нет доступа. Лет ему от силы двадцать, и собой он не слишком хорош: можно сказать, коротышка, от пола вершок. Связаться с таким ничтожеством! А я-то думал: сделаю вид, будто ничего не знаю, и тайком выдам ее замуж за какого-нибудь провинциального чиновника…

– Досадное получилось дело, – вздохнула Китаноката. – Надо поскорее, пока никто еще ничего не знает, запереть ее в какой-нибудь кладовой и хорошенько сторожить. Она ведь так влюблена в этого Корэнари, что непременно будет потихоньку с ним встречаться. А пройдет время, и можно будет что-нибудь придумать.

– Отличная мысль. Немедленно вытащить ее из дома и запереть в северной кладовой! И не давать еды! Заморить голодной смертью!

Тюнагон уже потерял от старости разум, не был способен здраво судить о вещах и потому отдал такой бесчеловечный приказ. Китаноката в душе очень обрадовалась, подобрала повыше подол платья, отправилась в комнату Отикубо и, тяжело опустившись на циновку, начала:

– Ты совершила позорный проступок. Отец твой в страшном гневе на тебя за то, что ты запятнала своим бесчестьем добрую славу других его дочерей. Он велел выгнать тебя из твоей комнаты и запереть в кладовой. «Я сам ее буду сторожить», – сказал он и поручил мне немедленно гнать тебя отсюда. Ну же, ступай вон немедленно!

Пораженная неожиданностью, Отикубо могла только горько плакать. Что услышал о ней ее отец? Что сказали ему? При этой мысли ей казалось, что она расстается с жизнью.

Акоги в смятении вбежала в комнату:

– Что вы говорите? Как? Ведь за ней нет ни малейшей провинности!

– А-а, не мешай, когда подул попутный ветер! Отикубо все от меня скрыла, да муж мой услышал от чужих людей. Твоя госпожа, не задумываясь, творит беззаконие, а ты ставишь ее выше моей драгоценной, обожаемой дочери Саннокими! Отикубо выгнали, и в твоих услугах тоже не нуждаемся. Чтобы больше твоей ноги не было в нашем доме! Ну же, ступай вон, Отикубо! Слушайся приказания отца!

И схватив падчерицу за ворот платья, Госпожа из северных покоев вытолкала ее из дому.

Акоги зарыдала в голос. От сильного потрясения Отикубо, видимо, перестала сознавать, что с ней происходит.

Мачеха пинками расшвыряла все ее вещи по полу и, схватив Отикубо за рукав, словно какую-нибудь беглянку, погнала ее перед собой.

Отикубо была одета в ненакрахмаленное платье светлопурпурного цвета, – то самое старое платье, которое ей когда-то подарила мачеха. Поверх этого платья на ней было два хитоэ, одно простое белое, а другое узорчатое, с плеч Митиёри.

Черные волосы, за которыми она последнее время стала бережно ухаживать, зыблясь волнами, красиво сбегали по ее плечам и шлейфом тянулись за ней по земле. Акоги проводила ее взглядом. Что с ней хотят сделать? В глазах у Акоги потемнело, хотелось топать ногами, кричать, рыдать, но она подавила свое горе и начала поспешно прибирать разбросанные по полу вещи.

Отикубо была почти в беспамятстве. Когда мачеха притащила ее к отцу и усадила перед ним на пол, она не могла удержаться и упала.

– Вот насилу-то, насилу привела! Если б я сама за ней не пришла, она бы и не подумала идти, – крикнула Китаноката.

– Сейчас же под замок! И видеть ее не хочу! – приказал тюнагон.

Китаноката снова схватила Отикубо и поволокла за собой в кладовую. Нет, не женское было у нее сердце! Так ужасен был вид мачехи, что душа Отикубо от страха чуть не рассталась с телом.

Кладовая с задвижной дверью на пазах была устроена позади дома под самым навесом крыши. В кладовой были нагромождены в беспорядке разные вещи и припасы: бочонки с уксусом и вином, сушеная рыба… Китаноката бросила тонкую циновку у входа.

– Вот что случится с каждым, кто пойдет против моей воли!

С этими словами она втолкнула полубесчувственную Отикубо в кладовую, сама задвинула дверь и навесила на нее огромный замок.

Понемногу Отикубо пришла в себя.

В кладовке был до того спертый воздух, что нечем было дышать. Отикубо словно оцепенела от горя, слезы иссякли в ее глазах, она не могла даже плакать. За какой грех она так безжалостно наказана? Ах, если бы увидеться с Акоги, но как?…

«Злосчастная моя судьба!» Отикубо задыхалась от рыданий.

Заперев падчерицу, Китаноката первым делом поспешила в ее комнату.

– Куда он подевался? Здесь стоял ларчик для гребней. Эта наглая Акоги всюду сует свой нос, наверно, успела его припрятать.

Мачеха угадала.

– Да, я его убрала вот сюда, – отозвалась Акоги.

Китаноката не решилась в ее присутствии взять ларчик и только сказала:

– Запрещаю тебе входить в эту комнату, пока я сама ее не открою, – и закрыла дверь на замок.

Ловко я все устроила! – торжествовала Госпожа из северных покоев. – Теперь надо как можно скорее договориться с тэнъяку-но сукэ, но так, чтобы посторонние уши не слышали.

Акоги очень опечалилась тем, что ее прогнали со службы.

«Как же я уйду отсюда? – думала она. – Что станется с моей бедной госпожой? Каково-то ей теперь? Я должна ее увидеть, должна узнать, что с ней. Нет, я не могу уйти!»

Она пошла в покои Саннокими и стала ее молить:

– Ваша матушка сильно разгневалась на меня, а за что? Я и понятия не имею. Из дома меня прогнала. А мне так горько оставлять службу у вас! Прошу вас, замолвите, за меня словечко, попросите ее отпустить мою вину, хоть на этот одинединственный раз. Я ходила за вашей сестрой Отикубо с ее младенческих лет, а теперь нас разлучили. Я даже не знаю, что с ней сталось. О, как это грустно! Хоть бы еще один разок увидеться с нею! И потом – расстаться с вами после всех ваших милостей, покинуть службу у вас, моей дорогой госпожи… – так, рассыпаясь в уверениях, просила Акоги.

Саннокими пожалела ее, приняв все за чистую монету, и стала упрашивать мать:

– Почему вы так строго наказали даже Акоги? Она – моя служанка, мне без нее трудно обойтись.

– Эта подлая баба вкралась к тебе в доверие, – досадливо отмахнулась Китаноката. – Она плутовка, каких свет не видел. Забрала себе в голову устроить судьбу Отикубо. Та по своему почину не стала бы заниматься такими делами. У нее не заметно было склонности к любовным шашням.

– Простите Акоги на этот раз, матушка. Она так убивается, жаль ее, – просила Саннокими.

– Что ж, пусть будет по-твоему. Только не раздражая меня, не говори, что она тебе хорошо служит. Глупости какие! – сказала Китаноката с недовольным видом. Саннокими, понятное дело, была смущена словами матери и сейчас же вызвала к себе Акоги.

– Придется тебе потерпеть. Не показывайся пока госпоже на глаза, но понемногу я все устрою, и матушка простит тебя.

Акоги думала, думала – и больше ничего не могла придумать. Запертая в кладовой, Отикубо уже не числила себя в мире живых. Душа Акоги изболелась от тоски за нее: «Заперли на замок, морят голодом! Никто в этом доме не даст ей ни крошки еды, если мачеха запретила. Такую милую, такую добрую девушку, как преступницу, держат в заточении…» Акоги была не в силах даже мысленно представить себе эту страшную картину. «Ах, если бы только я была ровня им! Я бы уж сумела отомстить им с лихвой!» Одна эта мысль заставила ее сердце забиться сильнее!

Сегодня ночью молодой господин, наверно, придет опять. Какая страшная весть ждет его! Акоги уткнулась лицом в пол и зарыдала так, как будто услышала весть о смерти любимого человека. Служаночка ее, Цую, стояла рядом растерянная, не зная что делать.

А Отикубо думала: «Что, если я понемногу потеряю последние силы и умру здесь на полу, в этой душной кладовой! Тогда мне не придется в последний раз поговорить с моим возлюбленным. Мы клялись друг другу в вечной верности, и вот чем все кончилось! Я словно вижу его перед собой, вижу, как он улыбался, когда прошлым вечером держал мое шитье. Ах, верно, я совершила какой-нибудь страшный грех в прежних рождениях, раз я терплю такие муки! Я слышала много раз от людей, что ненависть мачехи к чужим детям – вещь обычная в нашем мире, но что бы родной отец был так неумолим, о, как это печально!»

Митиёри пришел в ту же ночь и, узнав о случившемся, побледнел как смерть. Что сейчас думает о нем Отикубо? Ведь она терпит такие муки из-за него.

– Передай ей весть от меня, когда поблизости не будет людей, – попросил он Акоги. – Скажи ей: «Когда я пришел сегодня, чтобы поскорее увидеть вас, то услышал о внезапной беде. Сказать, что я потрясен, нет, это слишком слабо, я в безумном отчаянии. Как мне увидеться с вами?»

Акоги сняла с себя свое шуршащее шелковое платье, Подтянула повыше хакама и тихонько подкралась к кладовой го стороны кухни. В доме все уже спали, и она решилась осторожно постучать в дверь.