От лжекапитализма к тоталитаризму! - Михаил Антонов

«Кого же бояться? Работников? Да ведь работники все в душе собственники: весь идеал их в том, чтоб быть собственниками и накопить как можно больше вещей; такая уж натура… Земледельцев? Да ведь французские земледельцы архисобственники, самые тупые собственники, то есть самый лучший и самый полный идеал собственника, какой только можно себе представить. Коммунистов? Социалистов, наконец? Но ведь этот народ сильно в своё время профершпилился (от немецкого verspielen — проигрывать. — М.А.), и буржуа в душе глубоко его презирает, а между тем всё-таки боится. Да, вот этого-то народа он до сих пор и боится».

Боится «этого народа» буржуа потому, что выдвинутые буржуазной революцией лозунги «liberte, egalite, fraternite» («свобода, равенство, братство») оказались нежизненными, а главное — экономически несостоятельными:

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать всё что угодно в пределах закона. Когда можно делать всё что угодно? Когда имеешь миллион. Даёт ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё что угодно, а тот, с которым делают всё что угодно».

Пролетарий, по Достоевскому, в душе такой же собственник, как и буржуа. Просто буржуа «ухватил» собственность, а пролетарию она не досталась, и он этим разъярён. Но пролетарий отнюдь не прочь стать таким же собственником. Какой же он могильщик буржуазного, капиталистического строя?

Равенство всех перед законом не есть равенство ролей в жизни общества. Богатый и бедный лишь юридически равны, но в реальной жизни богатый — хозяин, а бедный — раб его.

Ну, а братство — «это статья самая курьёзная и, надо признаться, до сих пор представляет главный камень преткновения на Западе. Западный человек толкует о братстве как о великой движущей силе человечества и не догадывается, что негде взять братства, коли его нет в действительности. Что делать? Надо сделать братство во что бы то ни стало. Но оказывается, что сделать братства нельзя, потому что оно само делается, даётся, в природе находится. А в природе французской, да и вообще западной, его в наличности не оказалось, а оказалось начало личное, начало особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своём собственном Я…». В самой природе западного человека неискоренимы индивидуализм и эгоцентризм, и это — почва и для нигилизма, и анархизма.

Противоположностью этому индивидуализму западного человека должна служить не безличность, а такое высшее развитие личности, когда она готова к самовольному, совершенно сознательному и никем не принуждённому самопожертвованию всего себя в пользу всех. На Западе этого нет. Поэтому социалисты соблазняют народ разными проектами фаланстеров и прочих коммун, подсчитывая, сколько выгадает каждый — его обещают кормить, поить, работой обеспечить. «Нет, не хочет жить человек и на этих расчётах… Ему всё кажется сдуру, что это острог и что самому по себе лучше, потому — полная воля». Другими словами: «хоть и возможен социализм, да только где-нибудь не во Франции». И социалисту остаётся предъявить обществу ультиматум: «свобода, равенство, братство — или смерть!».

Вот так и возникла в марксизме (одним из источников и составных частей которого, по определению Ленина, был французский утопический социализм) теория смены общественных формаций. Согласно этой теории, в результате вооружённого свержения власти буржуазии и кровавой гражданской войны установится диктатура пролетариата, который «железной рукой ведёт человечество к счастью» — к социализму, а затем к коммунизму.

Трудно сказать, пошёл ли Маркс на такую подтасовку умышленно или же допустил обычную гносеологическую ошибку. Человеку свойственно приводить свои знания в законченную систему, без этого он чувствует себя неуверенным в окружающем мире. Но так как он не Бог, Который один только знает всё, то недостающие знания он заменяет своими выдумками. В этом смысле любая система человеческого знания состоит из знания достоверного и знания придуманного, и провести чёткую грань между этими двумя её составляющими не всегда возможно.

И Ленин не заметил этой подмены у Маркса. Он намечал построение коммунизма в Советской России к 40-м годам (вспомним его выступление на III съезде комсомола). И Сталин принял теорию построения социализма — коммунизма, которой в целом так и остался верным до конца жизни. По воспоминаниям Молотова, Сталин считал, что «начальная или первая ступень коммунизма практически начнётся тогда, когда мы начнём раздавать населению хлеб задаром» (так и приходит на ум лозунг древнеримского люмпен-пролетариата: «хлеба и зрелищ!»). Если не будет новой войны, то «это наступит в 1960 году». (Кстати сказать, и проблемами языкознания Сталин занялся потому, что полагал, будто после мировой революции русский язык станет языком межнационального общения.)

Генерал И.В. Ковалёв, о котором я сказал несколько слов во введении, рассказывал мне, что Сталин поручил ему, в бытность наркомом (затем министром) путей сообщения, подготовить соображения о развитии сети железных дорог для условий начального этапа полного коммунизма.

Вернусь к воспоминаниям Молотова. Он при жизни Сталина либо ещё не понимал утопичности таких представлений вождя, либо не решился ему возразить. Но позднее именно в вопросе о сущности социализма и коммунизма он увидел главную ошибку покойного вождя. Потому-то Молотов и считал: «Сталин великий человек, но не гений» (к гениям он относил Маркса и Ленина). Сталин называл Ленина «горным орлом». А к нему самому, выходит по Молотову, подошло бы определение, которое дала героиня одного советского фильма своему нерешительному ухажёру: «хороший ты мужик, но не орёл».

Занятия Сталина историей России имели далеко не столь однозначные последствия, как это представляют «русские националисты». Но и другие радующие «патриотов» решения вождя в направлении приближения к дореволюционным порядкам вряд ли можно считать безусловно положительными.

Сталин сознавал, что преобладание идеократической составляющей тоталитарного режима над бюрократической, характерное для 20-х годов, сменилось впоследствии верховенством бюрократической составляющей, порой чрезмерным. Как признавал Молотов, он и Сталин придерживались того мнения, что для устранения перегиба в одну сторону нужно начала перегнуть в другую. Курс на перемещение центра власти из ЦК партии в Совет Министров, который Сталин взял в последний период своей жизни, как и другие его решения того времени, могли оказаться лишь тактическим манёвром для устранения иных перегибов. Если же такой курс намечался всерьёз, то тут нужно говорить о подготовке Сталиным государственного переворота с непредсказуемыми последствиями, потому что правящая партия, разумеется, власти бы без боя не отдала, а если бы уступила, то это привело бы к развалу государства

А то, что Сталин так и не сумел освободиться от химеры коммунизма, во многом уже предопределило будущий распад СССР. Ведь СССР рухнул не потому, что был «авторитарным государством», как утверждают либеральные его критики, а потому, что коммунизм как идея — ложная.

И уж совсем необратимым стал процесс распада, когда был провозглашён курс на построение гражданского общества.

Гражданское общество — это общество собственников, свободных от государства. А России нужно общество граждан, сознающих государство как свою высшую ценность.

Вернёмся к вопросу о могильщике капитализма. То, что им стал не пролетариат, это уже очевидно. Тогда кто же?

Так ведь уже ответили на этот вопрос Маркс и Ленин, только и сами этого не заметили.

Уже Маркс увидел, что классический капитализм, то есть капитализм свободной конкуренции, анализу которого он посвятил 40 лет жизни, приводит к образованию монополий. Ленин исследовал этот процесс и пришёл к выводу, что с установлением господства монополий в экономике капитализм переходит в империализм, и принял его за последнюю стадию развития капитализма, за стадию паразитизма и умирания. А за ней неизбежно последует социализм, который со временем перейдёт в коммунизм.

Здесь классики марксизма допустили ошибку. Империализм оказался вовсе не последней стадией капитализма, а совершенно самостоятельной общественно-экономической формацией, очередной ступенью развития западной цивилизации. Империализм и стал могильщиком капитализма. Первая мировая война обозначила рубеж между этими двумя формациями. К этому вопросу мы вернёмся в следующей главе.

От победы к победе — и… в тупик

Эксперт Горбачёв-фонда Валерий Соловей, не раз пугавший нас скорой социальной катастрофой, говорил о цикличности русской истории. Дескать, Россия развивается по схеме: «давящее государство — восстание против него и анархия — усталость от неё — и снова возвращение к государству».