Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

Прежде чем я успела ответить, он подошел к низкому буфету перед очагом и достал графин и два бокала. Поставив их на стол, он налил в оба на дюйм золотисто-коричневой жидкости и протянул мне один. Я понюхала: запах был густым, мощным и пряным. Это был мужской напиток, но не для таких мужчин, которых я знала, – это был напиток для врачей, юристов и капитанов. Для таких мужчин, как Дэниэл. Какое-то время я смотрела на бокал, словно ожидая найти разгадку. Потом проглотила жидкость, которая обожгла мне горло и моментально согрела пустой желудок. Мои глаза заслезились, и я заморгала.

– Полагаю, вы уже рассказывали кому-то здесь то, что сейчас рассказали мне? – спросил доктор Мид.

Я кивнула.

– Мистеру Симмонсу, сэр. Он сказал, что я ошиблась.

– И он попросил вас уйти?

Я кивнула. Последовала задумчивая пауза.

– А отец ребенка? – спросил доктор Мид. – Он мог?

– Он умер.

– Вы точно знаете об этом?

– Да.

– Вы не были супругами. – В его голосе не было и тени осуждения.

– Нет. Он умер до того, как она родилась.

– У вас есть семья? Мог кто-то из родственников забрать ее?

– Только брат и отец, и никто из них не забирал ее. Моя мать умерла.

– Старшие родственники?

Я пожала плечами.

– Все они давно умерли.

Доктор Мид пригладил волосы и уперся локтем в стол. Его руки были изящными, как у женщины. За его ровной доброжелательностью я угадывала сосредоточенную работу мысли, когда он рассматривал идею или догадку, а потом отвергал ее.

– У вас есть кто-нибудь… как бы это сформулировать? Человек, который хотел бы отомстить вам? Скажем так: враги или недоброжелатели любого рода.

Я посмотрела на него. Напиток оказал на меня странное действие – если раньше я согрелась, теперь мне вдруг стало холодно. Я поставила бокал на стол.

– Враги? – Слово звучало непривычно для меня; не думаю, что раньше я произносила его вслух, да и с какой стати. – Но кто?

Он громко вздохнул.

– Враждебно настроенные соседи. Или, я не знаю… может быть, старая подруга.

Перед моим мысленным взором возникла Нэнси Бенсон, любившая совать свой нос повсюду, и я едва не рассмеялась.

– Нет никого, кто захотел бы причинить мне такое зло. Я уверена в этом. Я в жизни никого не обидела – по крайней мере, умышленно.

– Возможно, это было сделано с целью вымогательства? Вы не богаты… но может быть, вы ждете наследство?

Теперь я действительно рассмеялась.

– Нет, – ответила я, а потом повторила еще раз, более вежливо, потому что его щеки порозовели. Я тоже покраснела; он ни разу не посмеялся надо мной и серьезно относился к моим словам. – Нет. Я накопила два фунта в надежде, что этого будет достаточно, чтобы вернуть ее. Этого оказалось недостаточно, но теперь уже все равно. Наверное, сейчас я богаче, чем когда-либо раньше, и наверное, чем буду когда-то.

Я допила остатки бренди, чтобы хоть что-нибудь сделать.

– Тогда, полагаю, остался только один вопрос: вы совершенно точно уверены, что это тот самый ребенок?

– Я не умею читать, но да. Ребенок под номером 627. Они должны были окрестить девочку, но я назвала ее Кларой. Та же самая памятка. И я уже сказала, что та особа, которая забрала ее, все знала обо мне. Вот чего я не могу понять: это значит, что ошибки быть не могло.

Доктор Мид кивнул.

– Я посмотрю, что можно выяснить. У вас есть время подождать, пока я возьму ее бумаги?

Я удержалась от улыбки и просто кивнула. Он вышел, сверившись с датой, а я осталась сидеть в уютной маленькой комнате. Я с интересом поняла, что совершенно спокойна, хотя еще полчаса назад, когда я расхаживала перед воротами, ощущала гнетущий ужас и едва не падала с ног. Несколько минут спустя доктор Мид вернулся с небольшим свертком бумаг, перевязанным голубой лентой, который я видела несколько дней назад. Он ловко развязал ленту, почесал затылок, нахмурился и стал изучать документы. Завершив чтение, он положил бумаги перед собой и сцепил пальцы.

– Когда ребенок возвращается в семью, мы составляем меморандум, который подписывается обеими сторонами: обычно матерью и секретарем. Секретарем, который присутствовал при выдаче вашего ребенка 28 ноября 1747 года, был мистер Биддикомб. – Он вздохнул, и его плечи опустились. – К сожалению, в прошлом году он скончался.

– Ох, – только и сказала я.

– Вот именно. Мы могли расспросить его, что он помнит об Элизабет Брайт из Олд-Бейли-Корт на Лудгейт-Хилл. Это ваш полный адрес?

Я кивнула, и он пожевал губами. Мой хрустальный бокал опустел, и я гадала, не захочет ли он налить еще. Еще я подумала о том, сколько смогу выручить за бокал, если получится незаметно припрятать его.

– Ну, ладно, – сказал он после долгого молчания. – Осмелюсь предположить, что такого раньше не случалось, иначе мой дед рассказал бы мне об этом.

– А кто он?

– Его тоже зовут доктор Мид. Он был главным врачом во время открытия госпиталя; сейчас он отошел от дел, но по-прежнему интересуется здешними событиями. Он бы поразился тому, что вы мне рассказали.

– Он бы мне не поверил.

– Уверен, что он бы поверил. Но мне хотелось бы самому выяснить как можно больше подробностей, прежде чем обращаться к нему. И разумеется, нам нужно гарантировать, чтобы такого впредь не случалось; нужно будет принять новые меры. Если эта особа мошенническим образом выдала себя за вас, то кто может поручиться, что других детей не будут забирать подобным образом? Или что это уже происходило? Но вот памятка… – Он размышлял вслух, пробегая взглядом по комнате. – Эта особа должна было точно назвать вашу памятку. Что вы оставили?

– Половинку сердца, сделанного из китового уса.

– Китовый ус, как необычно! Большинство женщин оставляет кусочки ткани, отрезанные от своего платья.

Он допил остатки бренди из своего бокала – изящно, а не жадно, как Нед, – и со стуком поставил его на стол.

– Скажите, вы сможете вернуться в воскресенье? Управляющие и патроны заведения соберутся здесь для церковной службы, и мы сможем обратиться к ним, пока они будут в одном месте. Без сомнения, их очень заинтересует ваша история. Между тем, я попробую разобраться в этом деле. – Ясный взгляд его спокойных голубых глаз остановился на мне, и я затаила дыхание. – Примите мои искренние извинения.

Я раскрыла рот и тут же закрыла. Слова не шли.

– Вы не виноваты, – пробормотала я после неловкой паузы.

– В воскресенье, – повторил он. – Я встречу вас у часовни в половине десятого, и вы будете моей личной гостьей.

В