Дресс-код вдохновения - Ирада Вовненко

Бирме, переставшее существовать в 1752 году.

– Какие познания! – восхитился Максим чуть снисходительно.

– Ну, про государство Аву я ни черта не помню, естественно, зато знаю наизусть три признака фашизма из шести: обоснование по расовому признаку превосходства и исключительности одной нации; нетерпимость и дискриминация по отношению к другим нациям; отрицание демократии и прав человека.

– Ты не перестаешь меня удивлять! – Максим тонко улыбнулся.

– Все очень просто! – Юлия плавно повела рукой. – Дело в том, что я часто убиваю в себе фашиста. Внутренний фашизм велит считать себя умным, свои убеждения – единственно верными, а всех инакомыслящих хорошо бы аккуратно уничтожить. С приступами фашизма можно и нужно бороться, демонстрировать его неприлично и стыдно. Мне кажется, это – одна из самых понятных в мире вещей. Мне кажется, люди, достигшие совершеннолетнего возраста, не имеют права предъявлять своих внутренних военных преступников миру – у мира, кстати, сформулировано на этот счет несколько статей в уголовных кодексах. У взрослых людей вообще масса обязанностей. Иногда их скучно выполнять.

– Ты абсолютно права. – Максим поцеловал ее пальцы и еще раз поцеловал. – Моя прелестная Гипатия[1]. Но можно мне вернуться к истории Уффици?

– Конечно! – Юлия тоже поцеловала его.

– В третий раз трагические события произошли уже в наши дни – в 1993 году на улице Джеоргофили взорвалась бомба, которая повредила часть дворца, а также принесла смерть пятерым людям.

– Господи, какой кошмар! – Юлия нахмурилась.

– Самый существенный урон был нанесен залу Ниобы, чей неоклассический декор был с великим трудом восстановлен, но часть фресок восстановлению уже не подлежала…

Максим замолчал.

– Знаешь, – сказал серьезно, – мне иногда кажется, что путешествие по Италии вполне можно приравнять к гуманитарному образованию…

– Тогда мне необыкновенно повезло с профессором. – Она снова улыбалась ему.

Народу было немного, но с каждой остановкой прибавлялось все больше. В окнах мелькали поля и маленькие домики. И снова синее, всепоглощающее море. И снова маленькие балконы с вывешенным наружу бельем, обязательно детским. Маленькие футболочки, юбочки, брючки. Наверное, нигде так не любят детей, как в Италии. Вся эта житейски правильная уютность разбавлялась великолепными дворцами, настоящей историей, а не новоделом. Снова балкончики…

– Садитесь, садитесь, – услышала Юлия грубоватый голос итальянки. Две девочки, лет по пять, хорошенькие двойняшки, смирно уселись напротив. Круглые лица, большие черные глаза, крупные руки.

Женщина выглядела усталой и равнодушной. Руки, испещренные морщинами, давно не видевшие маникюра, огрубевшие от физического труда. Уголки губ, направленные вниз. Было видно, что она нечасто улыбается. В ней не было той итальянской изысканности, какого-то прямо-таки врожденного вкуса, всех этих разноцветных шарфиков и шлейфа духов, сводящих с ума. Она тоскливо смотрела в окно, губы ее слегка шевелились, но это не выглядело благодарственной молитвой, скорее простым пересчетом ежедневных трат. Или утрат?

Юлия продолжала незаметно разглядывать женщину, удивляясь тому, что вот эта счастливица живет в стране, путешествие по которой «можно приравнять к гуманитарному образованию», но она не наблюдала радости на ее смуглом лице.

– А я рада! А я так рада! – внезапно и громко воскликнула она. Максим засмеялся и сжал ее руку.

– Почему эти дети все время смотрят на тебя? – шепнул он чуть позже, показывая глазами на итальянских близнецов.

– Потому что они девочки и с любопытством рассматривают мой наряд, – улыбнулась Юлия. Прошло еще немного времени, и одна из девочек начала петь что-то очень громко по-итальянски.

Женщина, не обращая на это внимания, продолжала смотреть в окно. Другая девочка стала подпевать. А потом двойняшки принялись громко смеяться и подпрыгивать на сиденье.

– Вот это девочки! – Было видно, что Максим искренне удивляется. – Какие шумные, – добавил он минуту спустя.

Юлии вдруг стало грустно, очень грустно. Он совсем отвык от детей, от маленьких детей. Чему я удивляюсь, ведь у него взрослая дочь.

– Максим, – лицо Юлии было серьезно, – а ты хотел бы еще ребенка? От меня?

Люди заспешили к выходу.

– Флоренция, нам пора выходить. – Он не ответил Юлии. Словно и не было никакого вопроса.

Юлия почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. «Это моя проблема. Это я сбежала, бросив все ради него, желая изменить свою жизнь. Но ему-то это совсем не нужно. Ему просто приятно проводить время вместе. Ему просто хочется целовать меня на улице и обнимать, потому что ему „приятно“. Он совсем не собирается менять свою выстроенную жизнь – с привычными домашними тапочками и шелковым халатом, с привычными банальными разговорами на кухне о работе, политике и футболе». Единственное, что интересовало Максима, помимо самого Максима, был футбол, причем итальянская сборная, за которую он отчаянно болел. Жена, следуя всем его интересам и слабостям, старалась быть ему другом (кем же еще можно быть спустя двадцать один год совместной жизни), была прекрасно знакома со всеми футбольными нюансами и могла перечислить все лучшие матчи и голы миланской команды. А что еще нужно для совместного проживания?

Юлии вдруг расхотелось гулять по Флоренции. Она почувствовала себя маленькой пугливой девчонкой, которая сильно провинилась. И теперь отец ожидает ее дома с ремнем, чтобы выпороть как следует. Но еще хуже становилось от того, что отец уже давно не ждал ее дома с ремнем и никто не собирался ругать. Разве что только она сама могла сложить все самые крепкие бранные слова и направить их в свой адрес. «Что я делаю? Что я наделала? Я разрушаю свою семью, свое благополучие – о, какое дурацкое слово, любимое социумом! Зачем? Ради чего?» – спросила себя Юлия. И не нашла ответа.

Максим обнял ее за талию, и Юлия почувствовала, как вся нежность, на которую она только способна, снова поднимается в ней, заслоняя все сомнения, все вопросы. Она снова была счастлива. О, эти любимые люди! С какой простотой они находят бреши в наших блистающих доспехах из золота, как виртуозно наносят туда точечные уколы, как невинно наблюдают потом за дрожью, сотрясающей нежное тело. «Но пусть, – бормотала Юлия, – пусть я унесу с собой печали столько, сколько смогу, пусть, ведь это не такая большая цена за мгновения вот этого безоговорочного счастья, такого острого, такого соленого».

Юлия. Июнь. Executive Casual

Отправитель:

957 55 57

10 июня 12.36