Крылатый камень - Сергей Казанцев

Александр Михайлович похмыкал, соглашаясь. Тем временем машина с плазменным ножом закончила погрузку и укоризненно гудела: «Ту! Ту! Ту!», напоминая о себе.

— Заговоришь меня совсем! — воскликнул машинист, переключая рычажки. — Поехали!

Они опять нырнули в воду и выскочили в штреке. Черёмухин включил «автопилот», свободно откинулся на мягкую спинку кресла.

— Нет, ты мне все-таки скажи, — продолжил он спор, — куда вы людей денете, если в шахте останутся одни роботы?

— Ну почему же одни роботы, — ответил Чальников. — Будут наладчики, контролеры…

— Ага, десяток на участок. А остальным куда? Улицы мести? — съехидничал машинист.

— Ты не задумывался, Шурка, — медленно, в растяжку проговорил Николай Алексеевич, — что когда-нибудь шахты вычерпают всю руду, и тогда все равно придется людей выводить на поверхность…

— Руда кончится — начнем перерабатывать отвалы, — раздумчиво вывел Черёмухин.

— А дальше? — снова выстрелил вопросом Чальников. — Когда кончатся отвалы…

— Что ты заладил «дальше», дальше»! — взорвался Александр Михайлович. — А дальше развернем на глубоких горизонтах химические заводы! С замкнутым циклом производства, чтоб ни один вредный дымок не вырвался на поверхность, ни капли отравленной воды не попало наружу. И я, как прежде, буду на электровозе — развозить по цехам сырье и забирать готовую продукцию. Эх, какие красивые вещи мы сделаем! И навсегда останутся на этом месте жить и работать город Черёмухов и город Североуральск, навсегда, слышишь!

— Да я разве против! — засмеялся Чальников. — Пусть стоят вечно, и пусть люди в них вечно живут. Для того и я работаю, чтобы дольше жили люди, дольше стояли наши города. Значит, и я шахте пользу приношу. А ты считаешь, руднику одни лишь машинисты и забойщики нужны? — поддел он друга. — Нет, брат, и без нас не обойдешься!

— Ладно, уговорил! — улыбнулся Черёмухин. — Мир?

— Мир! — Чальников хлопнул его по протянутой ладони. — Так и быть, когда автоматизируют электровозы, устрою тебя по знакомству в кружок вязания…

— А что! — поддержал Александр Михайлович. — Когда машины освободят нас от однообразного труда, начнем создавать красивые, неповторимые вещи и дарить их друг другу. Неплохое занятие! Представляешь…

Он не договорил. Включился тормоз. Загорелась на пульте красная лампочка. Впереди показались две огромные серые трубы. Они лежали на боку, заполняя широкий штрек. Посередине оставалось место лишь для проезда пластмасс-дорожного состава с узкими вагонами.

— Прибыли! — объявил машинист. — Разгружаемся!

— А это что? — почему-то шепотом спросил Николай Алексеевич.

— Впечатляет? — усмехнулся Черёмухин. — Это, видишь ли, те самые трубы, в которые я запросто могу вылететь на-гора.

— Знаешь… — Чальников боязливо поерзал в кресле. — Лучше не надо…

— Конечно, лучше не надо! — согласился машинист. — Я и сам того не хочу. Но они меня, мою специальность, чего доброго, могут заменить…

— Ах вот как! — пробормотал Николай Алексеевич, облегченно вздыхая.

— Вот так! — прищелкнул языком Черёмухин. — Трубопроводный транспорт — слышал о таком?

Он заиграл на клавиатуре пульта бурную неслышимую мелодию. По ходу дела объяснял гостю:

— Эти круглые бочонки в трубах — контейнеры. Мы сейчас ак-ку-рат-но… вот так… выравниваем над контейнерами люки вагонов с обеих сторон… Открыли люки. Пошла руда. Дрожим? Хорошо. Это в наших вагонах сжатый воздух помогает руде побыстрее высыпаться. О, сжатый воздух на руднике — первый работник! Он да еще электричество… Та-ак… Продули вагоны, прочистили. Посигналим станции управления: погрузка закончена. Смотри, бочонки закрываются. Повернулись, набок улеглись. Теперь захлопнутся люки в трубах. Рраз! Всё, больше ничего не увидишь. А будет дальше вот что: контейнеры надуют резиновые пояса-уплотнители, заткнут собою трубы, словно пробка в детском пистолете-пугаче. Затем под напором сжатого воздуха эти бочонки покатятся на роликах по трубам и вылетят на поверхность, как та пробка из пугача. Несколько секунд — и руда доставлена! А я бы час выкручивался по спирали на-гора… Ну ладно, — он вздохнул, — поеду за новой порцией. А тебя доброшу до выезда с горизонта, пересядешь там на автобус.

Быстро доехали до контрольного поста. Еще в пути Черёмухин передал по рации, чтобы придержали автобус. Длинный автопоезд из низеньких открытых вагончиков, какие бегали раньше по аллеям московской ВДНХ (сейчас там — ленты движущихся тротуаров), поджидал медицинского инспектора. Прыгнув на подножку, Николай Алексеевич помахал рукой.

— Заходи в гости! — крикнул машинист. — Жена будет рада!

«Жена? Какая жена?!» — из глубины сознания прорвался испуганно-ошеломленный вопрос двенадцатилетнего Шурки. «Обычная жена, моя», — Александр Михайлович пожал плечами. Тут как раз высунулся из стеклянной будки дежурный, позвал:

— Черёмухин! К видеофону! Жена!

Александр Михайлович по-мальчишечьи перепрыгнул через подоконник, взглянул на маленький круглый экран. Вместе с ним заглянул в видеофон нетерпеливый Шурка. О ужас! На него смотрела строго и качала головой… Наташина мама! Впрочем, через двадцать пять лет она должна бы выглядеть значительно старше… Значит, это не мама… Это сама Наташа… Не может быть!.. Перед глазами Шурки вдруг поплыл туман. В белесом мареве обрисовалась высокая фигура женщины в зеленом, цвета малахита, платье. Хозяйка Медной горы! Она печально покачала головой, взяла Шурку за руку и потянула за собой в туман. Шагнул Черёмухин — и очутился на знакомой солнечной поляне, вновь в своем двадцатом веке.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

последняя, которая могла бы стоять перед первой

Сидит пятиклассник Шурка Черёмухин на макушке маленькой лысой горы. Рядом с ним отдыхает в траве корзина. Доверху ее малина заполнила. Лежит, не шелохнется, будто бы и не она сегодня летела красным дождем над горняцкой долиной…

Шурка тряхнул головой. Что-то было с ним?.. Снился престраннейший сон… Дядя Денежкин… Красная Шапочка… Змей-Семиглав… И начинался тот сон знакомо… Совсем как сейчас… А если…

Вскочил Шурка. Побежал. Под ноги не глядит. Вертит вправо-влево головой, разыскивает тот приснившийся камень. Горбатый. С круглыми, как у кита, боками. И на нем…

Стоп! Вот он, камень-валун. Огромный, иззелена-серый. Только нет на нем никого…

Но что это?! Чьи-то голоса за камнем слышны. Очень знакомые голоса. Не они ли с Шуркой во сне разговаривали?..

Не они. О чем-то отчаянно споря, вывернули из-за валуна Витька с Наташей. Наташа увидела Шурку — обрадовалась. По-настоящему обрадовалась, не из вежливости. Оставила Витьку, бросилась к нему.

— Шурик, помоги! Мы заблудились! Это всё он, турист несчастный! — сердито выговаривала Витьке. Тот лишь вздыхал сконфуженно.

— Ладно. Идем, — обронил Шурка глухо, поднялся и тяжело, устало зашагал в долину.

Удивилась Наташа, забежала вперед, путь преградила, в лицо заглядывает.

— Что с тобой, Шурик?

— А что? — Шурка спрашивает.

— Как-то ты… постарел, что ли…

Усмехнулся Шурка, совсем по-взрослому. Надо же, какой странный сон! Долго помниться будет… Покачал Шурка головой. Попробовал улыбнуться — улыбаются губы. Попробовал на солнышко взглянуть — светит солнышко! Лето кончается. Завтра в школу. Каждый день сможет он с Наташей видеться. Кроме выходных. Хотя… Почему же «кроме»? Не один Витька такой храбрый — и Шурка в первое же воскресенье позовет Наташу на прогулку, ягоды пособирать.

— Трум-тум-ту-тум! — громко запел Шурка, подбоченился, сунул руку в карман и вытащил… аметист. Полюбовался сквозь него на фиолетовое солнце, положил в раскрытую ладонь и предложил Наташе!

— Хочешь подарю?