Возмездие (СИ) - Злобин Михаил

— Тебе пора, Андрей Геннадьевич. Клянусь, тебе не будет скучно, ведь там уже дожидается твой заместитель. А вскоре подтянутся и многие другие, ты только жди.

Невролог распрямился и неуловимо проворным движением выудил из-под матраца пульт управления кроватью, которым генерал мог не только регулировать угол подъема спинки, но и воспользоваться для вызова помощи.

Всколыхнулись полы белоснежного халата, и его обладатель быстрым шагом направился к выходу, даже не оглянувшись на мучительно расстающегося с жизнью полицейского.

Плотно прикрывшаяся дверь и раздавшийся щелчок замка — это было последнее, что запомнил Сухов. Сразу после этого зрение заволокло непроглядной тьмой, которая оказалась гораздо темнее обратной стороны человеческих век…

* * *

Один из роскошных автомобилей, некогда принадлежавших Сафарову, а теперь уже мне, медленно выехал с больничной парковки. Марионетки-полицейские, смирно ждущие моего отъезда в возведенном на скорую руку КПП, безропотно откатили с пути движущейся машины шлагбаум и вернулись обратно в свою будку.

Сначала я на полном серьезе раздумывал устроить тут настоящую бойню, утопив в крови всю клинику, а заодно и Сухова, но, какой-то едва различимый писк моего внутреннего голоса яростно протестовал против этого решения. Не то чтобы я уступил ему, просто в спор включилась какая-то другая часть меня, говорящая что поступить таким образом будет попросту неразумно.

Так что я решил обойтись совсем малым количеством жертв, но сделать всё тихо и максимально скрытно, не привлекая ничьего внимания. Чтобы добраться до вражеской фигуры и навсегда скинуть ее с шахматной доски, мне понадобилось всего четыре хода в этой партии.

Оба дежурных на въезде, подловленный в курилке случайный санитар, который привел ко мне в руки лечащего врача генерала, ну и, собственно, сам врач. Лишь четыре жертвы, вместо сотен, которые я бы мог оставить растерзанными тушами в коридорах огромного многокорпусного здания. Зачем пытаться добраться до врага, проламывая стены кувалдой, если их можно просто скрытно обойти и нанести ему филигранный удар в самое сердце?

В голове еще не укладывалось, что старого генерала больше нет. Я не мог поверить, что эта старая мразь, пустившая под откос всю мою жизнь в угоду своим целям и амбициям, наконец-таки получила то, что заслужила. Из-за этого интригана, привыкшего к своей власти, я прятался по канализациям и теплотрассам, подобно плешивой крысе. Старик азартно загонял меня на флажки, только для того, чтобы посмотреть, как я стану лезть вон из шкуры, пытаясь спасти себя, но очень сильно просчитался.

Генерал наверняка считал себя высококлассным манипулятором и кукловодом, и даже готов отдать дань его выдающимся аналитическим способностям, ведь он по малым информационным обрывкам сумел додуматься до того, чего в трезвом уме не предположит ни один человек. Но и его острый ум не смог даже приблизительно оценить границы моих способностей, и сегодня я доказал ему, что мой дар сильнее любых его схем и хитрых комбинаций.

Я ждал, что после смерти Сухова на меня снизойдет хоть какое-нибудь удовлетворение, что жгущий меня изнутри огонь немного утихнет, но ничего подобного не произошло. Напротив, чем больше я думал об этом, тем сильнее в моей черной душе поднималась ненависть. Жуткая, темная всепоглощающая ненависть, которая острыми кривыми шипами пронзала все мои чувства и мысли, лишая возможности даже думать о чем-либо другом. Она будто бы пожирала все, до чего только дотягивалась, не трогая только родственные ей чувства.

Я не был способен обрести покой, пока хотя бы один из ублюдков, объявивших на меня охоту, дышит со мной одним воздухом! Их. Всех. Ждет. Смерть. И это уже можно считать фактом. Единственный вопрос лишь — когда. Но не раньше, чем я узнаю их лица и имена. А после этого, их не сможет спасти даже второе пришествие Христа.

Автомобиль мягко подпрыгнул на лежачем полицейском, и в багажнике раздался глухой стук. Расслышав его, я невольно улыбнулся, вспоминая о том, кто сейчас путешествовал там в виде располосованного фарша. Мысли о его тяжелой смерти наполняли меня если не восторгом, то чем-то очень к этому близком. Может, меня гнетет то что Сухов столь легко отделался, умерев от почти безболезненного укола? Может, потому моей души не коснулось никакого радостного чувства? Как знать…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но вернемся к телу Андреева, которое сейчас лежало на толстом полиэтилене в багажнике элитного авто. Вернее сказать то, что от этого тела осталось. Раз уж мне не удалось сделать из него марионетку, то для получения нужных ответов пришлось поработать с засранцем своими собственными руками. Не хочу хвастаться, но результат моих трудов мог бы заставить содрогнуться даже насквозь закостеневшего в своей профессии патологоанатома.

Когда я начинал с ним работать, сбросив пар на Сафарове и его прихвостнях, капитан был полуживой, и даже не пытался строить из себя героя. Он трусливо заикался и отводил взгляд, до дрожи боясь моего присутствия. Его хиленький дар прекрасно понимал, кто сидел напротив, и предупреждал своего владельца. Думаю, он бы все рассказал и без пыток, но мне требовалось быть абсолютно уверенным, что сломленный капитан не позволит себе даже помыслить о том, чтоб завести меня в какую-нибудь ловушку.

Я честно признался ему, что он носит жалкую, едва заметную, крохотную песчинку такого же дара, и поэтому ему предстоит пережить самые худшие часы в своей жизни.

Сразу после этого Андреев начал раскалываться и выдавать все известные ему расклады, пытаясь облегчить свою участь. Я ощущал, что он даже не надеялся на то, чтобы остаться в живых, а рассчитывал хотя бы на быструю смерть. Даже жаль было убивать в нем эту нелепую надежду.

Сперва он говорил робко, заикаясь на каждом слове, а потом все более уверенно и складно. Через пару минут он уже пел соловьем, лишь немного привирая в некоторых моментах, касающихся напрямую меня и его. К примеру, я отчетливо ощутил, что он что-то мне не досказал, когда описывал нашу с ним первую встречу.

Но стоило мне акцентировать на этом внимание, как он сразу же раскололся, не рискнув отпираться. Удивительное, все-таки, у него было чутье.

Андреев сознался, что его направил ко мне Дёмин именно с целью определить, являюсь ли я настоящим медиумом, или это лишь мой сценический образ. Поскольку ничего конкретного от источников в полиции они узнать не сумели, а московская элита, что прибегала к моим услугам, свои секреты хранить умела получше многих, то и делать выводы им пришлось самостоятельно.

Капитан покаялся, что сразу же ощутил в моем присутствии какое-то странное напряжение, но не придавал ему особого значения. Однако, не смотря на то, что историю я рассказал весьма складную, решение он принял подсознательно чуть ли не в первые секунды нашего разговора. И было оно, разумеется, не в мою пользу. Видимо, его куцый обрубок дара имел на Андреева гораздо больше влияния, чем можно было ожидать от такого ничтожества.

Кстати, труп участкового на моей съемной квартире и вызов наряда тоже оказалось делом поганеньких рук этой парочки. Я, в принципе, и без его признания подозревал это, но получив вполне зримые тому доказательства, едва сумел удержать себя, чтоб не взорваться. Капитан даже перестал рассказывать, испугавшись вспышки моего гнева, и мне пришлось взять паузу на несколько минут, чтобы не прикончить подонка раньше, чем он того заслуживал.

Итак, если отбросить все то, что уже было мне известно, выходило следующее. Над каким делом работал Свиридов, мой пленник не знал. Слишком уж мелкой сошкой он оказался, обычный посыльный полковника для грязной работы. Но зато он прекрасно знал, что Дёмин — это не верхушка пищевой цепочки, и что над ним тоже кто-то сидит, отдавая приказы и поручения. По сути, на этом его знания ограничивались. Больше ничего интересного услышать мне не удалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Больше всего времени я потратил на расспросы о полковнике. После долгой работы непосредственно с мыслями и образами в разумах мертвецов, получение информации посредством простых слов казалось мне чем-то до невероятности ущербным и неполноценным. Поэтому спрашивать приходилось крайне дотошно, вызнавая даже самые мелкие и незначительные детали, о существовании которых сам Андреев уже позабыл.