Волки и волчицы - Андрей Ветер

— Зачем ты мне об этом рассказываешь? Моё дурное настроение не позволяет мне рассуждать сейчас о смерти… Лучше расскажи мне, как там женщины?

— Ты всё такой же, как раньше, Траян. Женское тело не даёт тебе покоя… Что ж, ты встретишь там много красивых женщин. Но они — настоящие дикарки. Они не бреют волосы между ног*[14], но поверишь ли, мне это нравится. Есть в этой неухоженности нечто очень существенное, по-настоящему природное, что ли…

— Забавно.

Так они беседовали до полудня, когда Луций вдруг посмотрел на солнце и развёл руками:

— Увы, мне пора отправляться в путь. Желаю тебе здравствовать, Траян!

Несколько ночей подряд во сне к Траяну приходил галл. Он ничего не говорил, но взгляд его был выразительнее слов. В глазах его угадывалось всё, что мог увидеть человек за долгую жизнь. Однако, содрогаясь от взора варвара, патриций всё-таки не мог объяснить, что именно открывалось ему за глубиной пронзительных глаз. Он вздрагивал и просыпался, полный испуга.

— Хвала Юпитеру, это лишь сон. И что такого особенного в том бродяге было, что он врезался в мою память? Неужели я настолько труслив, что устрашился его слов по поводу моего будущего, совсем неопределённых слов?

— Предвидение, этот величайший из данных человеку талантов, оборачивается обычно во зло, — вспомнилась ему одна и последних бесед с Валерием Фронтоном. Валерий говорил легко, с улыбкой. — Звери убегают при виде опасностей, а скрывшись от них, больше не испытывают страха. Нас же мучит и будущее и прошедшее, так как память возвращает нас к пережитым мукам страха, а предвидение предвосхищает муки будущие. Помяни моё слово, Траян, что никто не бывает несчастен только от нынешних причин. Когда-нибудь уличная гадалка нашепчет тебе что-нибудь малоприятное из твоего будущего, и ты будешь дрожать всякий раз, вспоминая её предсказание, убеждая себя в том, что оно ошибочно, и всё же ужасаясь возможному незначительному повороту судьбы так, как если бы тебе были обещаны поистине Улиссовы испытания. Не позволяй никому гадать тебе, забудь о пророчествах. Ты слеплен не из того материала, чтобы выстоять перед предсказанием…

— Ты оказался прав, мой друг, — шептал Траян Публий, вертясь на жёсткой лежанке. — Теперь я терзаюсь, не в силах принять предсказание, что в Британии моя жизнь закончится. Не повернуть ли мне назад? Ах, как бы хотелось мне, чтобы кто-то разуверил меня в предсказаниях этого варвара. Но я почему-то верю ему, совершенно верю. Верю, что родится у меня дочь, хоть и не знаю, кто будет её мать. Всемогущий Юпитер, снизойди ко мне и скажи, что ты не гневаешься на меня и не угрожаешь мне муками Аида. Боги, пошлите мне крепкий сон. Мне хочется выспаться и убраться подальше из этих мест.

Но каждую следующую ночь в течение недели Траян Публий по прозвищу Прекрасноликий видел перед собой образ грязного седовласого галла. Старик раскачивал разведёнными в стороны руками, подражая птице, и в молчании двигался вприпрыжку перед Траяном. Когда он исчезал, римлянин немедленно просыпался, чувствуя сильнейшее сердцебиение и дрожь всех внутренностей.

День ото дня ему всё сильнее хотелось оказаться в шумном обществе высокородных людей, дешёвые деревенские таверны вызывали в нём отвращение, поговорить там было не с кем. Дважды ему встречались путешественники с небольшими свитами, но Траян вынужден был проезжать мимо. Ему становилось удушающе стыдно за то, что нечем щегольнуть перед благородными гражданами, да и рассказывать об унизительном своём отъезде из Рима вовсе не хотелось. Краснея, он отводил глаза и торопился скрыться. Его угнетало, что он довольствовался единственным рабом и не мог блеснуть роскошью.

— Почему ты смущаешься, господин? — не удержавшись, обратился к нему Тразил. — Какое тебе дело до них? Меня вот не заботит мнение окружающих.

— Ты раб и рабом останешься, — злобно воскликнул римлянин и хватил слугу плёткой по спине. — Что ты смыслишь в настоящей жизни?

— Я думаю, что смыслю столько же, сколько и ты, господин, — Тразил съёжился, и очередной удар оставил грязную полосу на его плечах, разорвав рубаху. — Но мне приходится сносить больше побоев, поэтому я более стойкий.

— Я тебя убью, кривоносый!

— Это лишь затруднит твоё путешествие, хозяин. Кто будет служит тебе, как служу я, умеющий угадывать твои желания до того, как ты выразишь их словами? — раб благоразумно заставил своего мула сделать несколько шагов в сторону, чтобы избежать новых ударов. — Подумай лучше, мой господин, чего бы тебе хотелось сейчас больше всего.

— Хочу женщину. И чтобы она высосала из меня всё до последней капли!

— Этого добра хватает повсюду. Спросим в первой же деревне. Вон уже под горой виден дым, кто-то жарит мясо в харчевне…

— У кого я могу купить здесь женщину, чтобы провести с ней ночь? — крикнул Траян, останавливая коня перед трактиром.

— Ты вряд ли отыщешь в нашей деревне рабыню, которая удовлетворит твой изысканный вкус, благородный господин. Зато в том дальнем домике, что на самом краю деревни, живёт Энотея. Так вот она торгует своим телом за кусок хлеба. И смею тебя заверить, что она — настоящая волчица[15]…

Энотея вышла навстречу Траяну, тряхнув только что вымытыми волосами и оправляя подол туники, прилипший к мокрым бёдрам. Её лицо отличалось необъяснимой выразительностью, от которой начинало сосать под ложечкой.

— Как тебя звать? — голос прозвучал низко, чуть ли не из самого живота, и от неожиданности Траян остановился. — Тебя пугает мой голос? Не беспокойся, вскоре он станет возбуждать тебя не хуже, чем зев моей любовной пещеры. Есть ли у тебя имя, патриций?

— Траян Публий.

— И тебя наверняка прозвали Прекрасноликим, — хмыкнула Энотея.

Траян вздрогнул так же, как вздрогнул, когда галл говорил ему о Британии.

— Откуда тебе известно это?

— А разве ты не отличаешься утончёнными чертами? — снова усмехнулась женщина и шагнула к гостю. — Может быть, ты спросишь также, откуда мне известно, что ты изнываешь от желания насадить на свой мужской вертел тёплую женскую мякоть?

— Неужели по моему облику всё так легко прочесть?

— Ты прост, Траян Публий, как глиняная тарелка. Как бы умело ее ни раскрашивали узорами, сколько бы разных блюд ни накладывали, она останется той же тарелкой из глины и не превратится в дорогое стекло.

— А не подкоротить ли тебе твой язык, женщина? — он раздражённо дёрнул ноздрями.

— Римлянин, чем в таком случае я стану облизывать то, что называешь своим мужским достоинством? — она приблизилась к нему вплотную и показала между приоткрытых губ затрепетавший кончик язычка. — Войди в мою обитель, да не смотри по сторонам, если не хочешь испугаться бедности, — Энотея провела ладонью Траяну от затылка до шеи, и он сглотнул слюну, ощутив нежность её кожи.

— О, да здесь настоящее святилище бедности! — воскликнул он, разглядев в полумраке неразрисованные стены, единственным украшением которых были связки рябины, гроздья изюма и какие-то пахучие венки.

— Да, пол у меня покрыт обыкновенной плетёнкой из ивовых прутьев, а не шлифованным мрамором. И нет в моей комнате лежанки из белой слоновой кости, но это не помешает тебе получить то, чего ты хочешь… Ты заплатишь мне золотой монетой? Или бутылкой вина?

— Да, монетой, — Траян задохнулся, когда Энотея придвинулась к нему, и от неё терпко пахнуло травой.

Он зацепился обо что-то невидимое и опрокинулся на спину, рухнув на громко заскрипевшую койку. Он успел увидеть свисавшие с переборок потолка длинные зелёные стебельки травы, затем их заслонила голова Энотеи, обрамлённая тяжёлыми мокрыми волосами. Женщина взобралась на него, на ходу сбросив свою нехитрую одежду, и пространство перед лицом Траяна заполнилось двумя гладкими полушариями с большими набухшими сосцами.

— Я вижу, ты истосковался по женскому теплу, — засмеялась она своим низким голосом, нащупав восставшую мужскую плоть, и тут же скользнула по телу Траяна вниз. — Ты давно в пути, но не привык к длительному воздержанию.

Мужчина услышал плеск воды и ощутил тёплые струи, лившиеся из кувшина. Ловкая рука тщательно омыла его.

— Что скажешь ты, Приап, привыкший сидеть в венке из виноградных листьев под кроною душистою деревьев? — заговорила нараспев Энотея. — Тебе, Приап, и твоему ярко-красному фаллосу, носителю жизни, посвящаю сегодняшнюю любовь. Буду ублажать этого мужчину и сладострастие изливать в твою лишь честь, могущественный Приап!

Она сделала глотательное движение, и Траян почувствовал, как что-то будто оторвалось у него в солнечном сплетении и как пылающий шар медленно покатилось к паху. Голова Траяна закружилась. Время перестало существовать. Душевное напряжение последних дней улетучилось, как пар…

— Ты вернула в меня жизнь, с которой я уже распрощался, — Траян никак не хотел выпустить женщину из своих объятий. — Чем отблагодарить тебя, Венера? А не хочешь ли ты отправиться со мной? После того что я испытал, я не хочу расставаться с тобой. Как же проведу я остаток пути без твоих прикосновений, без твоих горячих губ? Ты не просто жрица любви, ты — сама любовь. Я хочу забрать тебя, уезжай со мной…