Аттила. Бич Божий - Морис Бувье-Ажан

Сколь ни удивительно, однако и социальная иерархия гуннов была предельно упрощенной, примитивной. Несмотря на то что на дальних восточных, прикаспийских и приазовских землях рабство существовало, гуннские сообщества не могут считаться классическими рабовладельческими. Впрочем, гунны редко брали в плен, предпочитая грабить и убивать, и хотя они могли облагать побежденных данью, это не было собственно рабством. Сами гунны были исключительно свободными людьми и гордились этим. Существовала только военная иерархия, причем постоянно, а не только на время походов — того требовала необходимость нападать и обороняться. Этот военный характер сохранялся даже в дунайских и придунайских районах, несмотря на сравнительно многочисленную гражданскую администрацию. «Суверенные вожди» являлись главнокомандующими, министры были одновременно и военачальниками, вожди племенных союзов возглавляли войска, а их командиры сочетали военные функции с «гражданскими».

Каждый гунн был по определению воином, независимо от того, занимался ли он ремеслом, горным промыслом или сельским хозяйством. Оседлый гунн держал оружие наготове, а кочевник вообще с ним никогда не расставался. По первому сигналу тревоги гунны бросали все, а женщин, детей и стариков везли за собой в кибитках, впоследствии же они по возможности старались оставлять их под защитой надежных укреплений.

У гуннов имелись разные типы общества и семьи.

Большинство этнографов полагают, что пастухи-кочевники придерживались моногамии и коллективного проживания детей в общем шатре по выходе из младенческого возраста. В уральском, каспийском, кавказском и днепровском регионах была распространена полигамия с иерархией жен, иногда с различением жен и наложниц, причем полигамия могла сосуществовать с моногамией.

«Общность женщин» у кочевников по-прежнему предполагается многими исследователями. Согласно этой теории, мужчина не имел исключительного права на одну или несколько женщин. Родственные связи мало кого заботили. Младенцы жили в повозках матерей, а когда они подрастали, их переводили в повозку для детей, а позднее, когда мальчики становились юношами, девочки поселялись в отдельной повозке. Вожди не подпадали под общее правило и жили с собственными женами и наложницами, которые растили их детей. Захват женщин был законом войны. Красавицы становились частью добычи, и вожди имели право выбирать первыми.

Эта гипотеза сегодня зачастую ставится под сомнение, и большинство ее приверженцев признают, что обычай общности жен существовал только короткий период и в наиболее примитивных ордах дунайских кочевников.

Моногамия не была абсолютной и сосуществовала с полигамией. Предполагается, что моногамии придерживалось большинство занимавшихся перегонным скотоводством, а также оседлые поселенцы, городские ремесленники и торговцы, обитатели земледельческих поселений. Сторонники моногамии обосновывают это предположение малочисленностью населения и проникновением религий с суровыми требованиями к морали. Высказывалась и еще одна довольно интересная версия. Единого типа семьи не существовало, и военные отряды состояли как из приверженцев моногамии, нарушение которой строго каралось племенем, так и из «многоженцев», не знавших ограничений. Гунн мог свободно выбирать между двумя формами, но, склонившись к моногамии, уже не мог нарушать ее законов. Такие юридические тонкости и нечто вроде полиции нравов, которая должна была бы существовать, лишают эту гипотезу убедительности. Но вполне вероятно, что решительные сторонники моногамии — любовь творит чудеса! — боролись за уважение своих браков и могли, при наличии заслуг, добиться согласия соплеменников или, по крайней мере, вождей.

Выдвигалась также и не слишком убедительная гипотеза существования каст в составе племени: вождь пользовался привилегией неограниченной полигамии, среднее звено имело право на ограниченное количество жен, а простые воины должны были соблюдать моногамию. В пользу этой гипотезы можно привести то, что вожди гуннов действительно придерживались полигамии и количество жен и наложниц возрастало с их рангом, а кроме того, ограничение числа женщин, «следующих за войском», было желательно для сохранения маневренности.

Полигамия также имела свои законы, не обязательно единые для всех племен. Вожди не знали ограничений, и многочисленные браки Аттилы служат ярким примером тому. Что же касается остальных, то не исключено, что, начиная с определенного количества жен, для нового брака требовалось разрешение вождя, и распределение пленниц также проходило под его контролем. Современники Атгилы — Приск и Кассиодор — писали о жестоких изнасилованиях с последующими зверскими убийствами женщин при набегах и захватах городов, но они же утверждают, что с пленницами, полученными при разделе добычи, обращались очень хорошо и порой даже лучше, чем на их родине. У гуннов, по-видимому, даже существовало довольно уважительное отношение к женщине, но при этом кочевники редко пускали старух за спасительный частокол лагеря, и их повозки, замыкавшие обоз и тащившиеся медленнее других, были обречены на уничтожение врагом.

Правда, что гунны недорого ценили жизнь. Вопреки мнению историков классического периода, а также Мишле или Рамбо, Аттила всегда берег жизни не только своих воинов, но и других подданных. Он предпочитал демонстрировать силу, нежели пользоваться ею, запугивать, а не убивать. Но гуннский воин рвался в бой, и яростный порыв преобладал над тактикой. Чем больше риска, тем больше славы, и часто даже полная уверенность в неминуемой гибели не могла его удержать. Умереть ради славы — вот истинная доблесть. Неверие в загробную жизнь не охлаждало пыл воинов, напротив, оно являлось источником отваги гуннов. Хочешь не хочешь, а умирать придется, так что сделать это лучше в яростном боевом порыве. Нет, они невысоко ценили жизнь: воины кончали с собой из любви к почившим вождям, приносили себя в жертву из мелкого тщеславия, так что об истинной жертвенности не могло быть и речи. В каждом отряде были воины, знавшие толк в целебных травах и лечившие настоями и отварами своих товарищей, но в случае тяжелого ранения или болезни гунны кончали с собой без колебаний.

Все это возбуждало потребность в наслаждениях: ведь жизнь так коротка, полна случайностей и в целом жалка, что надо успеть хотя бы вкусить всех ее прелестей, пока еще есть время. Наслаждение битвой, обжорство, пьянство, плотские утехи… Когда король гуннов принимал знатных чужеземцев, его первой заботой было предложить им вина, которое он открыл для себя в походах на запад, и красивых женщин, специально отобранных им лично для услады гостей. Римляне, удостоенные такого гостеприимства, оставляли в своих путевых заметках самые лестные отзывы, хотя и в стыдливых выражениях. Прекрасные куртизанки редко были рабынями, чаще всего они происходили из знатных гуннских родов, специализируясь на оказании определенного рода услуг и умея избегать их нежелательных последствий.

Аттиле приписывали невероятное количество жен. Ученый грек Приск, своего рода социолог и мемуарист, побывавший с посольством Феодосия II у Аттилы и даже допущенный в ближайшее окружение последнего, писал, что им несть числа, а вестгот Иордан, ставший епископом и занявшийся историей варваров через сто лет после смерти Аттилы, утверждал, что тот «имел несметное количество жен», а «чада его, что народ целый». Другие древние историки сообщали о трехстах женах и более чем тысяче двухстах детях. Весьма лестный отзыв о мужской силе гуннов, но едва ли этому примеру следовали в массовом порядке.

У Аттилы очень рано появились «подруги», но мимолетные связи совсем не то, что супруга, возведенная в ранг королевы, равно как нельзя сравнивать взятую в супруги дочь вождя и супругу попроще, наложницу, родившую королевского сына, и наложницу без ребенка, любимую жену и бывшую супругу или бывшую наложницу, которую продолжали терпеть.

Аттила, тогда еще наследный принц, женился около 413 года на дочери вождя племени, не входившего в сферу влияния Роаса и его семьи. Возможно, ее звали Энга. Она, видимо, имела статус наследной принцессы и родила сына Эллака, которого Аттила всегда любил больше других. Но она умерла. Около 421 года Аттила женился на гуннской княжне, возможно, своей двоюродной сестре и дочери «суверенного вождя» крупного племенного союза. Звали ее Керка. Став в конце 434 году королем гуннов, он сделал ее королевой (жена его брата Бледы также получит этот титул), а с 435 года, после его провозглашения императором, Керка стала «королевой-императрицей».

Керка была, видимо, единственной из всех жен, которую Аттила допускал к участию в своей политической деятельности. Известно, что она принимала послов, даже в отсутствие Аттилы, и вела с ними переговоры. Эту задачу она выполняла совместно с женой Онегеза.