Путь, выбирающий нас - Оксана Панкеева

Как раз на этом очень неудобном для короля вопросе и появился первый паладин, вернувшийся с поисков.

— Да, да, нашел, — раздраженно бросил он в ответ на вопросительный взгляд кузена. — Сейчас все расскажу, только пусть Жак подождет в приемной или в тире.

— Жак, оставь нас, пожалуйста, — немедленно попросил Шеллар, охотно хватаясь за повод прервать разговор.

Элмар выждал, пока закроется дверь, и потребовал:

— А теперь поклянись, что все тобой услышанное останется между нами. Никому. Особенно Ольге.

В течение пяти секунд король изучающее всматривался в глаза первого паладина, пытаясь понять, к чему такая секретность. Затем откинулся на спинку кресла и печально констатировал:

— Кантор покалечился.

— Тханкварра! — ругнулся Элмар и рухнул на ближайший диван. — Я тебе этого не говорил, но все равно пообещай сохранить это в тайне. Тем более что ты все равно пожелаешь узнать подробности. Шеллар, очень тебя прошу, если тебе хоть немного дорого мое доброе имя, дай слово. Диего не переживет, если то, что я узнал, расползется по миру и дойдет до Ольги.

— Ему оторвало крайне важные для мистралийца места, — еще печальнее констатировал король. — Хорошо, Элмар, если ты так печешься о своем добром имени, я обещаю никому не говорить. Но ты сам хоть сообщи Амарго, что его ученик, по крайней мере, жив. Впрочем, я сомневаюсь, что он долго проживет, если я угадал правильно.

— Нет, ты не угадал, — проворчал Элмар и добросовестно изложил истинное положение дел.

— Болван, — вздохнул король.

— Он или я?

— Он. У него ведь есть шанс, разве можно так безответственно отбрасывать варианты лишь потому, что они маловероятны! Если только он вернется, я ему это припомню! Получается, я из-за его упрямства проспорил! И кому — Ольге! Проклятье, опять я попал со своими обещаниями! Если бы не этот спор, я бы приказал приволочь его сюда силком и уж нашел бы подходящих целителей!

— Успокойся, — проворчал Элмар, — Жюстин очень хороший целитель. Именно по части головы и всего такого. Да сам вспомни, ты же ее тоже приглашал, когда меня лечили.

— И очень она тебе помогла?

— А ты сам не заметил? Не обратил внимания, что у меня ни зрение, ни слух, ни психика не пострадали, даже голова потом не болела? И это после такого сотрясения, после удара, которого даже шлем не выдержал! Ну а спина… спина — это не по ее части.

— Касательно психики я бы, может, и возразил… — Шеллар поморщился, — но в остальном звучит убедительно. Что ж, я скажу Ольге, что Кантор отказался возвращаться, и передам его глубочайшие извинения. И, раз уж пообещал, умолчу о том, что это судьбоносное заявление было сделано отнюдь не в здравом уме и твердой памяти, а после сильной контузии, что фатально отразилось на дееспособности. Словом, постараюсь по возможности смягчить это известие, не раскрывая истинного положения дел. Но ты, пожалуйста, сообщи Амарго, что Кантор нашелся, жив, лечится, словом, чтобы не беспокоился. Да, и, кстати, мне очень нужно с этим господином увидеться. Согласовать один весьма деликатный вопрос. Пусть навестит меня под каким-нибудь официальным предлогом. Он получил какую-то должность в новом правительстве?

— Кажется, да, но я не помню, какую именно.

— Не имеет значения, пусть обязательно появится, под любым предлогом. У меня тут проблема, которую я не могу решить без него, просто не знаю, что мне с этим делать и куда девать.

Именно здесь, в этой полутемной комнате, где двенадцать магов поочередно трудились над бездыханным телом важнейшего исторического лица современности, принц Мафей неожиданно для самого себя нашел ответ на вопрос покойного дедушки Байли — почему врачи такие циники. Это оказалось совсем просто, надо было лишь окунуться разок в жестокий, неприветливый мир боли и смерти, подержать в руках чужое сердце и поймать себя на том, что через пару дней уже думаешь о человеке, словно о механической игрушке: как он устроен, как работает да как его чинить в случае поломки.

Войдя сюда в первый раз и увидев нечто, распластанное на широком жестком ложе и напоминающее не то тряпичную куклу с оторванной ногой, не то плохо разделанную тушу, Мафей с трудом заставил себя узнать в этом предмете беззаботного улыбчивого парня, с которым они давно дружили и столько интересного пережили вместе. Разум еще можно было убедить, но сердце решительно отказывалось признавать, что этот изрезанный и перешитый во всех мыслимых местах набор костей и мяса еще два дня назад застенчиво улыбался и пытался растолковать непоседливому приятелю, почему не возьмет его с собой. Уж лучше бы взял! — невольно подумал Мафей, представляя, как бы он сражался рядом с Орландо, присматривал за отчаянным мистралийцем, как в нужный момент придержал бы за руку и спас, а главное — не отправился бы на этот сто раз проклятый сеновал жаловаться Оливии на общую жизненную несправедливость, и никто бы не стал ее похищать без него, и она бы осталась жива…

От этих мыслей в глазах немедленно защипало, недостойные Принца слезы выступили, сбиваясь в тяжелые капли и готовясь перелиться через край, но закапать и очередной раз опозорить его высочество перед старшими коллегами не успели. Кто-то попросил, чтобы его сменили, еще кто-то толкнул Мафея в спину и быстро, деловито скомандовал:

— Становись на сердце!

Кажется, тогда он испугался. Даже убедившись, что его не прогонят, юный ученик все же не рассчитывал, что ему доверят какой-нибудь важный участок. Ну, может быть, периферию, может, почки, на крайний случай — легкие, да и то под присмотром, на них же места живого нет… Но сердце или голову? Самостоятельно? А если он не справится?

Единственный человек, точно знающий пределы способностей его высочества, как раз в этот важный момент в комнате отсутствовал и сказать свое веское слово никак не мог. С перепугу Мафей хотел было сам предупредить старших о своей сомнительной квалификации, но, пока нужные слова пробились сквозь огромный тугой ком в горле, что-либо объяснять было уже поздно. Сердце пациента не будет ждать, пока впечатлительный целитель найдет слова для объяснений да пока почтенные мэтры разберутся, можно ли доверять новичку такой ответственный участок. Предшественник сбросил тебе в руки астральную проекцию, развернулся и пошел отдыхать, даже не взглянув, успел ли ты подхватить, верно ли распределил Силу, не сбился ли ритм сокращений… Хватай, подстраивайся, тут никто не спрашивает, умеешь ли ты, — раз пришел, значит, должен уметь.

Пока Мафей торопливо подхватывал долевые векторы и сливал направляющие, пока подстраивался под ритм и регулировал силу толчка, время, уместное для объяснений, бесповоротно ушло. Теперь, когда в руках пульсировало живое сердце, детский лепет о «первом разе» и «неумении» прозвучал бы как глупое кокетство. Взялся, так делай, а не умеешь — чего брался? Тем более что беспокоился он напрасно, все получилось точно так, как объяснял наставник, а запоздалые признания — кого они интересуют? Сообразив это, Мафей благоразумно промолчал, хотя страшное «а вдруг не сумею?» сменилось не менее пугающим «а вдруг не выдержу долго?».