Приключения Шоубиза - Ира Брилёва

Сейчас она была не одна. Она была с внуком — восходящей звездой нашей бедной эстрады. Высокий, слегка сутуловатый и неуклюжий в движениях юноша лицом напоминал повзрослевшего Ослика Иа из мультика про Винни-Пуха. Или даже, с учетом возраста, брутального Осла из «Бременских музыкантов». Он сел за стол первым, не додумавшись сначала усадить за стол свою знаменитую бабулю. Но никто этого даже не заметил, даже она сама — видимо, привыкла.

Она обожала своего внучека, это было видно невооруженным глазом. Они расположились недалеко от меня, и до меня долетали ее фразы, в которых она слегка на прибалтийский манер растягивала не только гласные, но и согласные звуки. Причем делала это очень мило, хотя к Прибалтике отношения никакого не имела. Просто я слышал, что так же любят растягивать слова северные народы. «Кушай, мой дорогой. Ну хотя бы еще немножечко».

Они заказали что-то диетическое, и я краем глаза продолжал наблюдать, как бабушка пичкала свою «кровиночку» чем-то вроде овсяной каши. Мне показалось, что, если бы он позволил, то она начала бы кормить его с ложечки, приговаривая при этом что-нибудь миленькое и сюсюкающее. Мне непонятны были такие отношения, но я делал скидку на отсутствие у меня детей. А соответственно, и внуков.

По работе я пару раз сталкивался с этим родственным дуэтом. Несмотря на бесспорные таланты бабушки, внучок показался мне бездарем. Он пел как-то натужно и в запасе имел всего три приличных песенки. В общем, лично у меня с ним не сложилось, о чем я нисколько не сожалел — меня попросили пристроить этого Ослика Иа в мой концертный винегрет, я это честно сделал. И больше никакой инициативы в этом вопросе не проявлял. У меня случались артисты и получше. Но шоу-бизнес есть шоу-бизнес. Кроме меня в этом море музыкальных страстей народу — пруд пруди. Несмотря на почти мавзолейный возраст, слово бабули все еще обладало какой-то магической силой, и Ослик Иа упрямо кочевал из концерта в концерт безо всякой системы, по принципу «куда возьмут».

Странная эта особенность в шоу-бизнесе! Я давно подметил эту странность, но объяснить ее с помощью обычной человеческой логики никак не мог. Вроде артист уже и в тираже, а вот, поди ж ты, попросит защиты или помощи, и ему, как ветерану сцены, обязательно помогут. Бабуля для внука готова была горы свернуть! И, видимо, у нее это получилось. Помогли добрые люди. Но есть здесь одна тонкость — трудовые династии — это, конечно, здорово. Где-то у шахтеров, космонавтов или еще у кого-нибудь. Но сцена требует таланта, его совершенно невозможно ничем заменить! Можно обучиться пению, можно даже стать неплохим ремесленником от вокала. Но таланту научить нельзя. И отсюда следует простой вывод. Если твоя «кровиночка» бездарность, то нечего ей делать на сцене. Но нет! Никакие аргументы не в состоянии быть услышаны, когда речь идет о детях знаменитых людей. А тем более, об их внуках. Вот бабуля и расстаралась, нарушая этим все возможные физические законы. Династии быть!

Правда, таких «суперветеранов сцены» я могу пересчитать по пальцам одной руки. Другие кандидаты в этот список не вошли, хотя претензии были. Видимо, Его Величество Шоу-бизнес сам выбирает своих королей и королев. А уж права назначать себе наследников монарха еще никто не лишал.

Мне это было непонятно, но я принимал это как данность. Как геометрическую аксиому, не требующую доказательств. Просто был такой порядок вещей.

Бабушка и внук наслаждались пищей и отсутствием навязчивых поклонников. Они, наконец, заметили меня и вежливо со мной раскланялись. Еще бы! Я же был из породы кормильцев, а это мы с вами уже обсуждали.

Покончив с обедом, я достал кошелек и бесподобный мэтр тут же лично принял у меня из рук деньги и понесся к кассе, узнавать, сколько я ему в этот раз оставлю на чай.

Я по стародавней привычке приблизительно подсчитывал стоимость моего обеда еще в момент заказа. Я делал это машинально, Эта привычка осталась от тех времен, когда я точно знал, сколько денег лежит в моем кошельке и, чтобы не превысить баланс, втайне от официанта прикидывал, чем я сегодня могу себя побаловать. Это было очень удобно, и даже когда необходимость в такой точности стала уже не актуальной, я все же решил сохранить эту полезную привычку.

Таким образом, я всегда с точностью до ста рублей знал, на какую сумму я сегодня оставлю радости для расторопного метра. Метр, как обычно, возвратился с чеком и без сдачи. По нашему негласному уговору — что с воза упало, то пропало в его бездонном кармане.

Еще раз раскланявшись со «звездным дуэтом» — скорее из вежливости, чем на всякий случай, я отправился немного побродить. Обожаю бесцельно шляться по улицам после хорошего обеда. Это обычно настраивает меня на рабочий лад.

Я снова включил телефон, и он радостно запищал, призывая меня начать работу. Но, услышав этот настойчивый призыв, я понял, что сегодня совершенно не готов приступить к работе. Я с отвращением смотрел на весело светящийся голубым светом экран мобильника и, поразмышляв минуты две, выключил его, даже не глянув, кто звонил. Может быть, подсознание еще не избавилось от страха, что могут позвонить «те». Кто «те» я понятия не имел, но на всякий случай решил больше не портить сегодня себе настроение.

Вид московских улиц призывает в мою душу умиротворение. Я люблю эти улицы. Люблю просто так, бескорыстно. Просто потому, что здесь приятно гулять. Меня не смущает валящая на меня и от меня толпа, которая, если быть неосторожным, закружит тебя, затянет в свой бешеный водоворот, обольет своими суетными мыслями, заляпает криками и недоброжелательными шорохами, подозрительностью и еще черт знает чем, неприятным, изматывающим и высасывающим последние жизненные соки из неосмотрительного прохожего. Я научился пропускать всю эту круговерть мимо себя. Я уходил в себя, как в кокон, и выпускал наружу только одно малюсенькое чувство-щупальце, эдакую крошечную смесь обоняния, осязания и зрения. С помощью его я спокойно расхаживал по Москве, ничего не опасаясь, не натыкаясь на прохожих и не смешиваясь с ними. Мне было хорошо в моем коконе. Я мог допустить сюда только то, что сам хотел. Ни один звук, ни один жест или взгляд не могли проникнуть сюда без моего ведома. И я наслаждался этим одиночеством, находясь среди самой буйной, беспокойной и нечистой во всех отношениях толпы, которую только можно себе представить.

И вдруг в мое сознание, перечеркивая все мои благодушные теории, ворвался навязчивый противный звук, издаваемый автомобильным клаксоном. Я выпал из нежной сладкой полудремы прямо в действительность вечереющего московского дня. Недалеко от меня остановился лиловый «Бентли» и оттуда после резкого гудящего звука клаксона послышался радостный мат. Я узнал и автомобиль, и мат, и смиренно вздохнул. В моем теперешнем блаженном состоянии я мог вынести даже его — это был мой злополучный «звездун».

— Шоубиз, дружище, как я рад тебя видеть! — орал он на весь бульвар как ни в чем не бывало, выползая из лилового «Бентли».

— И я рад, — пробормотал я себе под нос.

Через минуту мы сидели на деревянной скамейке, которыми густо утыканы все бульвары всех городов планеты Земля, и мирно беседовали.

— Ты извини, я тут слегка накосячил, — он одновременно стремился сохранить гордую осанку и склонить повинную голову, которую, по легенде, не сечет ни один меч, и у него это получалось. Я молчал. Он снизу вверх заглянул в мои глаза и стал торопливо оправдываться. — Понимаешь, я вчера опять с женой поцапался. Даже сам не помню, из-за чего. Так, ерунда какая-то! И такая тоска на меня напала. Вот и сорвался. Сам не знаю, как это вышло, — виновато гнусавил «звездун», заглядывая мне в глаза, словно нашкодивший щенок. — Ты не представляешь, как она меня достала своим нытьем. Все вечно не так, я не туда положил носки, я не убрал посуду. Если бы ты знал, какой отвратительный кофе она варит по утрам! А ее вечные жалобы на погоду, на головную боль. Мигрень у ее мопса, понос у попугая… Я сойду с ума!

— Разведись, — спокойно сказал я.

— С ума сошел, — оторопел «звездун». Поток его красноречия заткнулся, словно натолкнувшись на невидимую преграду.

— Ну, раз так плохо с ней… — начал было я развивать свою мысль. Но он перебил меня:

— Нет. Ты ничего не понимаешь! А кто же тогда будет стирать мне эти носки, ну, те, которые я потом не туда положу? А кто мне сварит утром кофе?

— Но он же отвратительный.

— Да? Я так сказал? Ну, знаешь, я, может быть, чуть-чуть преувеличил. Ну, немного. Так. Со злости. А кофе, в общем, ничего, вполне приличный, я бы сказал, кофе. А иногда просто превосходный! Да. — Молчание в течение трех минут. — И потом, ты знаешь, столько лет вместе. Я не представляю, как я смогу обходиться без ее бигудей, валяющихся где попало. Без ее вечного ворчания. Без ее мопса, наконец. Хотя он слюнявый до жути! Но я привык, — «звездун» снова надолго замолчал. — Ты знаешь, а попугай у нас совсем не дурак. Он за десять лет все-таки умудрился выучить два слова: «негодяй» и «мой пупсик».