Промежуточная станция - Марианна Грубер

Геллерт закашлялся.

— Не понимаю.

— В Учреждении мне заявили, что это не их человек, значит, он ваш. Больше никто не имеет права устанавливать за мной наблюдение. Я ведь сообщила вам тогда все, что знала, и добавить мне больше нечего.

— В этом никто не сомневается, — осторожно сказал Геллерт.

— Видно, кто-то все же сомневается, — резко возразила Мария. — Как же иначе это объяснить? Если этот человек тотчас же не исчезнет, меня могут просто уволить.

Геллерту ничего не оставалось делать, как продолжать игру, затеянную Марией.

— Упаси Господи, — сказал он. — Уверяю вас, что полиция не предпринимает против вас никаких мер. Мы никогда бы не решились следить за служащей из Учреждения… Мы объявили розыск в соответствии с вашими показаниями, однако он, я должен сказать об этом, не принес пока результатов. Чем я могу быть вам еще полезен?..

Геллерт выругался про себя. Почему она звонит ему? Ей нужна помощь или она хочет о чем-то сообщить?

«Его сына еще не поймали, — подумала Мария. — Что ж, хорошо».

— Послушайте, — сказала она, — за мной следят, и я хочу знать, кто послал этого человека. У меня нет желания рисковать своей должностью.

Наконец-то до Геллерта дошло.

— Вы боитесь, что вас преследуют из-за ваших показаний? Где вы сейчас находитесь?

— Вам точно известно, что мне не положено об этом говорить. Равно как и о моем маршруте. Он ведет куда угодно. Может, в район порта, может, в район, подлежащий санации, или в другое место.

«К реке она не пойдет, стало быть, она идет в сторону района санации», — подумал Геллерт.

— Если хотите, я выясню по нашим каналам, в чем тут дело. Заверяю вас, что мы верно служим Учреждению. А теперь прошу меня извинить, я очень занят.

Коротко попрощавшись, он повесил трубку. «Тогда это могут быть люди из Госбезопасности, а может — это друзья Роланда. Вряд ли Госбезопасность. Стало быть, друзья Роланда». Она ускользнула из телефонной будки в приподнятом настроении.

Ее преследователь все еще стоял у киоска. Мария направилась прямо в его сторону и запомнила, как он выглядит, какого роста и возраста, у него был вид сильного и уверенного в себе человека. Не доходя до него нескольких шагов, она отвернула в сторону и двинулась к Главной улице. Там он вошла в супермаркет. Оглянувшись, она заметила, что преследователь следит за ней снаружи. Она встретилась с ним глазами, но, когда через несколько минут снова оказалась на улице, он исчез. Немного позже она вновь заметила его, теперь у «Закусочной Чарли». Он стоял у входа. Внутри царило привычное оживление, Чарли собственной персоной стоял за стойкой и говорил без умолку. Мария видела, как движутся его губы.

Он, наверное, в сотый раз рассказывает, как здесь все выглядело после взрыва и сколько пришлось ему потрудиться, чтобы привести заведение в прежний вид. И что его не испугать этой кучке сумасшедших. И при этом его распирает от ощущения собственной неуязвимости. Он преодолел шок. Жизнь для него продолжается. Его не ранило, не пострадал никто из его друзей.

Мария двинулась дальше. Фасад соседнего с кафе дома был заново оштукатурен. Это был старый дом с лепниной над окнами, принадлежавший какой-то аристократической семье. Мужчина, следивший за Марией, стоял у этого дома, еще укрытого строительными лесами. На следующем перекрестке он остановился у киоска с горячими сосисками, потом Мария на время опять потеряла его из виду. Наконец она повернула в сторону квартала, подлежащего санации. Здесь почти не было магазинов. Своего преследователя Мария вновь заметила у дверей маленькой авторемонтной мастерской. Он стоял метрах в двадцати от нее и рассматривал ее без всякого смущения. Складывалось впечатление, что он и не пытается держаться незамеченным. Она свернула в тихую узкую улочку, зажатую между домами настолько, что в нее едва проникал солнечный свет. Если этот человек намерен ей что-то сообщить, здесь ему никто не помешает. Она была совершенно уверена, что за ней идет один из друзей Роланда, наконец-то она поговорит с одним из этих людей, в такой день ничто не сможет вывести ее из равновесия. Она чувствовала себя словно накануне праздника. Чувствовала, что приближаются события, которых не остановишь.

Геллерт, ощущавший после разговора некоторую растерянность, позвонил на коммутатор.

— У меня только что состоялся телефонный разговор, — сказал он. — Вы можете определить, откуда звонили?

— Нет, — ответила телефонистка. — Мы вас не соединяли.

— Я знаю. Но все разговоры записываются на магнитофон. Прокрутите мне эту запись.

Телефонистка ответила, что это займет слишком много времени и блокирует другие звонки.

— Бог ты мой, ну тогда принесите мне всю пленку.

— Это невозможно.

— Заправьте новую пленку, а старую принесите ко мне. Или я сам поднимусь за ней.

Она стала бормотать, что это запрещено, и Геллерт обещал ей, что даст расписку в получении материала. Тогда она наконец поддалась на его уговоры и пообещала тотчас же доставить пленку. Геллерт облегченно вздохнул. Необходимо стереть имя Савари, лучше всего стереть весь разговор. Если бы только он разобрался, почему она звонила. Через несколько минут пленка была у него на столе. Сначала он прослушал запись разговора одного из служащих со своей матерью, речь шла о каком-то визите, который не мог состояться. Потом зазвучал чей-то голос, звонивший не представился, произнес только «алло» и подробно описал чью-то внешность. Полковник хотел было перемотать пленку дальше, но тут голос, задававший звонившему вопросы, показался ему знакомым. Это был голос его адъютанта. Речь шла об аресте какого-то человека по совершенно ничтожным подозрениям, потом последовало распоряжение не информировать об этом его, Геллерта.

Он перемотал пленку назад, еще раз прослушал описание внешности задержанного. Около 18 лет, темные волосы, рост 175 сантиметров, зигзагообразный шрам… о Господи, они его взяли! «У задержанного при себе не было никаких документов, — услышал он. — Он отказывается от дачи показаний».

Они взяли его. Геллерт уткнулся лицом в ладони. Он ненавидел его. Нет, пожалуй, ненависти не было, он просто его не понимал. Или иначе. Он его понимал. Когда тебе восемнадцать, нельзя заставить тебя отказаться от жизни, которая еще не началась. Да и в любом возрасте это дается нелегко. Но нельзя было отказаться от жизни, не ощущая при этом стыда, и тут-то и начинаешь подражать глупостям других людей. Он всегда начинал с чего-то очень хорошего, а заканчивал какой-нибудь гадостью, и в конце не оставалось ничего, кроме отвращения. В любом случае, у него есть пистолет. Он себя обезопасил. Никаких друзей. Беглецом начинал жизнь, беглецом и заканчиваешь ее. Тебе скоро шестьдесят. В этом возрасте не находишь больше удовольствия в самообмане.

Геллерт поднялся и выглянул во внутренний двор, где стояли патрульные машины и, переминаясь с ноги на ногу, изнывали от безделья несколько полицейских. Эти ублюдки схватили его сына, поймали на какой-то смешной, нелепой мелочи. Рядовое задержание. Нет при себе документов. Конечно, все это не так. Сколько он сможет продержаться, пока они не вытрясут из него показания? Он должен вытащить его оттуда, пусть это будет последнее, что он сможет сделать. Его нужно вызволить из лап этих бандитов, мальчик ни в чем не виноват. Глупость. Конечно, он виноват в том, что совершил. Кое-что он уже успел натворить, не слишком много, но тем не менее.

Геллерт вернулся к столу. «Никаких друзей». Сейчас бы они ему понадобились. Все его люди были под колпаком. Связаться с ИАС? Через эту женщину? Связаться с Роландом Савари? По имевшимся донесениям, он был умелым террористом, трезвым, хладнокровным, без эмоций. А она его разыскивала, говорила при этом о маргаритках и думала о человеке, который больше не существовал.

Он взглянул на часы. Было уже начало первого. Геллерт позвонил на коммутатор и сказал, что пленку можно забрать назад. Он решил оставить все как есть. Стирать разговор не имело смысла. Телефонистка вскоре явилась и с видимым облегчением унесла пленку.

Когда она вышла из комнаты, Геллерт вставил новую обойму в пистолет, сунул его в кобуру под мышкой, другой пистолет, меньшего размера, сунул за пояс. Затем он вышел из кабинета. Если он правильно понял Марию Савари, она должна сейчас совершать обход в квартале, подлежащем санации. Он найдет ее там.

Часть пути он проделал пешком, потом вошел в парадное одного из домов, спустился в подвал и вышел через запасной выход. Пройдя еще немного, он сел в большой, серого цвета автомобиль, зарегистрированный на имя человека, которого уже не было в живых, и вырулил на улицу.

Преследователь Марии не торопился. Он двигался за ней на одном и том же расстоянии. Они прошли по узкой улочке, добрались до свалки, огороженной щитами с рекламными плакатами. Там он остановился. Невдалеке она увидела нескольких рабочих из мусороуборочной службы. У них был перерыв на обед. Один из них сидел на ступеньке мусоровоза, окрашенного в ярко-оранжевый цвет, и пил пиво. Двое стояли ближе к щитам с плакатами. На них были комбинезоны синего цвета, впрочем, все рабочие носят комбинезоны синего цвета, и у Джона был такой же, когда он работал в столярке в своем садоводстве. Рядом с ними стояла пожилая женщина. Мария узнала ее — это была подруга Милли. Они как-то раз вместе пили чай у Милли, болтали обо всем понемногу, и обе женщины пытались немножко развеселить Марию. Это было почти сразу после ее переезда на новую квартиру, и они договорились встретиться еще раз, но потом Милли погибла. Мария подошла к старухе. Небо над свалкой приобрело серебряный оттенок. В нем плыли легкие облачка, как это было каждым летом там, у нее на родине, и воздух здесь был совершенно иной, не такой, как в городе. Она пришла в замешательство, втягивая в себя эти запахи и вспоминая о родине.