Призрак мисс Миранды - Бетти Бити

Я ответила, что все это просто нелепо. Такое развитие событий никогда не приходило мне в голову. Было чему удивляться, ибо я ни разу не заметила, чтобы моя сестра проявляла интерес к мистеру Пембертону. Но, что касается Тани, очень трудно понять, когда она дурачится, а когда совершенно серьезна.

Но должна сказать, что в течение дня я убедилась в направленности ее интересов. Особо мне запала в память одна маленькая деталь.

Все, чем мистер Пембертон занимался, отличалось четкостью и эффективностью, и он не уступал мне в умении приводить в порядок окружающий хаос. Он оставил нам список гостей и схему их размещения на пресс-конференции. И Таня, которая стала на удивление покладистой и услужливой, вызвалась помогать мне с именными карточками.

— Я знаю от мамы, что он все тщательно продумал, — рассказывала я, раскладывая перед собой схему размещения гостей, их список и пустые карточки. — Центральный стол — для тех, кто будет говорить. Все остальные, жители деревни, важные персоны и пресса рассаживаются полукругом, чтобы можно было задавать вопросы.

Я пристроила лист со схемой на выскобленной поверхности кухонного стола. Таня положила мне руку на плечо, и мы обе склонились над планом, изучая его.

— Довольно толково, — признала Таня. И действительно, замысел мистера Пембертона отличался точностью и продуманностью. Думаю, мама, или, может быть, мистер Данн, или миссис Пибоди дали ему несколько ценных советов. Сельскому полисмену, который вот уже несколько лет ухаживал за миссис Пибоди, было отведено место рядом с последней. В центре сидели люди, которых мы с Таней считали главой общины, то есть приходский священник, директор моей школы мистер Бэкхаус и староста приходского совета капитан Коггин. Рядом с ними — Робби, местный врач, медсестра, обслуживавшая округу, лавочник, кузнец, почтальон, ветеринар и мистер Данн.

Естественно, мистер Пембертон восседал во главе стола с участниками пресс-конференции, и, естественно, Сильвия Сильвестр, его ведущая актриса, располагалась слева от него. Но в силу каких-то изменений справа от него оставалось пустое место.

— Смотри, — сказала Таня, — наш Большой босс что-то задумал. «О, кто же, — дурачась, процитировала она, — кто встанет справа от меня, кто мост наш защитит?»

— Ах, это, — засмеялась я. — Да нет, ничего такого он не задумывал. Я вспоминаю, мама говорила, что в знак особого уважения он выразил желание, чтобы она сидела рядом. Но мама стесняется сидеть во главе стола и останется в кругу гостей вместе со своей приятельницей по Женскому институту, миссис Меллор. — Я показала, где ей отведено место. — Вот здесь. Поэтому он и отвел это место мне.

— Мне, — возразила Таня.

— Нет, мне, — повторила я.

— Мне, — настаивала Таня. — Как старшей. Он мнеотвел это место.

— Прости, Таня, — продолжала я улыбаться. — Он не знал, что ты появишься. Присмотрись. Тут написано «Мисс Р. Воген».

Столь же уверенно и на этот раз без улыбки Таня заявила:

— Это не «Р», а, скорее всего, «Т». «Мисс Т. Воген».

Я чуть было не сказала, что это полет ее фантазии, но увидела, как рот ее сложился в жесткую упрямую складку.

Конечно, теперь-то я понимаю, что сделала ошибку. Не стоило уступать! Но в то время мне казалось, что не будет большой беды, если я в такой мелочи уступлю Тане. Так что я снова склонилась над столом, собралась с духом и, заложив руки за спину, сделала вид, что внимательно присматриваюсь к надписи — да, у мистера Пембертона очень витиеватый почерк, и, пожалуй, тут, в самом деле стоит буква «Т».

Значит, за центральным столом места мне не будет. Но меня это не огорчило. Я предпочитала сидеть среди тех, кого про себя называла «деревенская сторона», чтобы на меня меньше обращали внимание. Кроме того, как говаривают, со стороны расклад виднее. И в тот вечер я в самом деле кое-что заметила.

Эта встреча, как Николас Пембертон и предполагал, стала поворотным пунктом в его отношениях с деревней. И то, что казалось мне разделительной линией, — эти несколько футов пространства, отделявших председательский стол от полукруга стульев, на которых расселись деревенские жители, — растаяло как снег.

— Добрый вечер, леди и джентльмены! Очень рад, что вы решили посвятить нам этот вечер… — начал свое выступление Николас Пембертон, едва усадив Сильвию Сильвестр и мою сестру на отведенные им места. Должна признаться, меня несколько огорчило лицезрение Тани среди тех, кого я, как и многие другие, продолжала называть «они», — по другую сторону баррикад. Но куда больше беспокоило меня другое. Николас Пембертон обладал даром убеждения настоящего оратора. — Я много слышал о вас, жителях этих мест. Я знаю, что вы, как и я, любите откровенные слова и непреложные факты…

У него была раскованная и убедительная манера речи, которая, как я где-то читала, достигается лишь долгой практикой. Кроме того, он умел подчинять себе внимание аудитории. Он объяснил, что его группа предполагает пробыть здесь всего восемь недель и что конец фильма будет сниматься на студии «Элстри» в Хартфордшире. Не скажу, что во время его выступления стояла мертвая тишина, когда слышно, как муха пролетит. Его речь сопровождалась то перешептываниями («слушайте, слушайте!»), то смешками после его шуточек, то шорохом накрахмаленных воскресных одеяний, скрипом и шарканьем обуви, которую тут надевают только на свадьбы и похороны; деревенская публика крутила головами, чтобы лучше рассмотреть кинозвезд.

Конечно, среди них не было Гарри Хеннесси, ибо он на нашей Леди Джейн и в соответствующем наряде должен был появиться в самом конце — его выход должен был стать и частью театрального действа, и шансом для фоторепортеров, да и для жителей деревни, отснять его во всей красе.

А Сильвия Сильвестр так и лучилась красотой и счастьем. Даже во время речи мистера Пембертона я слышала щелканье затворов фотоаппаратов. Несколько раз она меняла позу за столом, чтобы продемонстрировать себя в лучшем ракурсе. И я видела, как миссис Меллор, лучшая подруга матери, которую можно было узнать в толпе лишь по ее шляпе, украшенной вишенками (мать говорила, что она надевала ее еще на мои крестины), возбужденно подпрыгивала на месте.

Конечно, мы не могли одержать над ними верх. Об этом нечего было и думать. Но всегда существует какое-то противодействие происходящему. И так уж получилось, что я олицетворяла собой его сердцевину. Ибо на этой встрече меня одолела томительная ностальгия.

В последние несколько недель события сменяли друг друга с такой быстротой, что я с трудом улавливала смысл происходящего. И лишь теперь, оглядывая нашу развороченную гостиную, в которой запах нафталина мешался с ароматами дорогих оранжерейных цветов, которыми мистер Пембертон приказал оформить помещение, я в полной мере осознала, что случилось.