Остановка в Чапоме - Андрей Никитин

- Это верно,- подтверждает бригадир.- Транспорта у нас нет, да и удобств никаких. Если бы вертолет, домики передвижные... Писали о них в газетах, что будто бы сконструировали для оленеводов, а где они? Пойди достань! Избушка и та не наша, Флеров ее хозяин...

- Моя изба! - вдруг пьяно зарычал Флеров, задремавший во время разговора, и поднял голову.- Сам строил! Кого хочу - того пускаю! Захочу - и вас всех выгоню. Флеров хозяин здесь!

- Заткнись, телефон! Я тебе покажу … хозяин … Спать иди!

Павел толкнул Флерова на топчан, и тот затих

- Верно это, что с людьми плохо,- как ни в чем не бывало продолжает бригадир, вертя в руках пустую кружку.- Вот дед Терентьев: ему бы на печи лежать, а он по тундре бегать должен. Отпусти его на покой, а кого на его место взять? Сколько ни плати, в пастухи к оленю не каждый пойдет.

- Молодежь не хочет оставаться теперь,- тихо говорит Телышев.- Вон Володьку в армию не взяли, он и остался. А которые сейчас восемь классов кончили - тех к оленю подойти не заставишь, боятся...

Признаться, для меня это неожиданность. Ведь в Сосновке, как я полагал, как раз добились того, чтобы молодежь оставалась в родном селе. Как же так?

- Это точно,- подтверждает Елисеев.- Тут привычка с детства нужна. А теперь даже саамы не знают, с какого конца быка запрягать.

- А если бы приезжал народ с материка? - спрашиваю я, вспомнив раздающиеся в последнее время голоса о том, что в деревню надо посылать людей из городов, чтобы полностью обновить сельское население. Сам я в этот путь, как и в любой другой, связанный с принуждением человека, а не с полной свободой выбора образа и места жизни, не верил. Может быть, потому, что видел, во что превратили цветущий некогда Крым бесчисленные волны послевоенных переселенцев, катившихся, как саранча, оставляя после себя руины на месте некогда процветавших деревень и садов, и далее исчезавших в неизвестности, когда были съедены подъемные и разрушено все, что поддавалось разрушению...

Но пастухи с ходу отметают такую возможность.

- Нет, тут с детства надо... Не выйдет, куда им, приезжим! - говорят все разом.- Вон Вася Ваганов из Вологды приехал, уже год с нами ходит, пастухом хочет быть, а не получается... Ни пастухом, ни рыбаком - тут только на ферму да в полеводство или по какой другой работе...

- Не видит Вася тропу,- поясняет Елисеев.- Уж мы и учим его, да все парню трудно. А старается! Вот вы найдете тропу? След найдете? Надо на ягеле увидеть, на мхах, на траве. Олени ивняк поедают, мнут. Тоже определить надо, в какую сторону они пошли. Приезжему ни за что не найти, а мы видим, определяем...

- Грибная пора - олень знаешь как за грибом бегает?! С собакой не угонишь! - Павел Канев сжал здоровые ручищи и посмотрел на свои кулаки.- Ты их, так-перетак, взять не возьмешь! А упряжь: какая зимняя, какая летняя, с кем какого оленя запрячь - знаешь ты это? То-то... У каждого оленя свой нрав, а пастух каждого знать должен. Мы еще пацанами без портков бегали, когда отец нас уже стадо пасти заставлял, и то маешься. Нет, приезжий тут не поможет! А своих, кроме нас, нет никого. Ах ты... твою мать! Ложи, говорю! Душу из тебя выну!

Поднялся переполох, загремела ругань. Оказывается, пока мы обсуждали дела оленеводов, Флеров наполовину проснувшийся, вытащил бутылку из ящика, купленного для колхозного магазина, и уже успел к ней присосаться. Павел полез на Флерова, Елисеев их разнимал.

Володя Канев, больше молчавший, пока говорили старшие, потянул меня за рукав:

- Пойдемте спать. Ну их к богу, всю ночь теперь провозятся с этим Флеровым. Человек как человек, а только выпьет - все, начнет бузить, такая уж у них вся фамилия... У меня шкуры в сенях: накроемся - и тепло, и воздух чистый...

- Я тоже с вами пойду, Володька,- присоединяется к нам Телышев. Вид у него усталый и грустный.- Обидят меня еще здесь, такой народ, право...

Пока Володя с Телышевым разбирали в сенях вещи и стелили шкуры, я вышел на берег.

Было уже за полночь, наступил полный отлив. Там, где мы прошли на карбасе, поднимаются темные гряды скал, облепленные гроздьями рыжих водорослей. Под обрывом, под снежной крышей, в расщелине клокочет Бабий ручей. Серо, холодно и тихо. Пустыня. Холодная, безразличная, в которой, казалось, нет и не может быть места для человека. Камень, снег, ледяная вода, полярная ива, лишайники, мох. И только здесь, на скале, нависшей над морем,- люди, собаки, тепло, телефон...

От избушки по берегу ручья начинается едва заметная тропка, теряющаяся в прошлогодней траве и мхах. По ней сегодня в тундру ушел неведомый мне Вася Ваганов, приехавший на этот холодный и голый полуночный берег из зеленых вологодских лесов, от просторных цветущих лугов, теплых озер и речек, словно повторяя тот же путь, которым во время оно от деревень и заимок двигались на север первопроходцы, открывая, осваивая, обживая эту скудную землю, чтобы назвать ее своей,- предки вот этих, на первый взгляд суровых и грубых, а на самом деле сердечных и гостеприимных людей, сидевших со мной за одним столом, учивших Ваганова премудростям своей пастушеской науки. Где он сейчас? Идет по тундре, высматривая почти невидимый след оленей, или спит в спальном мешке под какой-нибудь скалой? Почему ему захотелось стать пастухом? Что толкнуло, что потянуло на север от удобств цивилизации? Много ли таких, кто сможет прийти на смену жителям редеющих поморских сел, чтобы подхватить эстафету поколений, чтобы не оголилась снова без человека земля? Знать бы...

Когда я возвращался, дверь избушки распахнулась, и оттуда выкатился кубарем Флеров. Собаки подняли отчаянный лай. Следом за связистом из двери выскочил разъяренный, матерящийся Павел Канев. В руках у него была палатка.

- Черт с ним, пусть подавится своей избой! Не буду в его вонючей конуре спать!

Остервенело лягнув ногой поднимавшегося было с земли связиста, Павел взбежал на бугор и начал ставить палатку.

- Ты ящик-то возьми, вылакает он.- На пороге появился бригадир со злополучным ящиком водки в руках.- Не нам это, в село просили, в магазин, а он уже выкрал одну...

- Ох, этот Сашка! - вздыхает Телышев, укладываясь вместе с нами в сенях.- Зачем, Володька, покупал ты ему?

- Просил же! - оправдывается тот.- Что, жалко мне, что ли? Человек все же... Как вам, удобно? спросил он меня, помолчав.

Но я уже проваливаюсь в сон.

6.

- Ну как, понравилась вам наша Сосновка?

Рука у Георгия Андреевича Канева, председателя колхоза, крупная, мягкая, такая же, как у его брата Павла, но за этой мягкостью чувствуется уверенность и сила. А так только по комплекции., по каким-то неуловимым чертам лица можно сказать, что они братья. Если Павел резок, груб, беспокоен, всегда в движении, то Георгий мягок, нетороплив, и глаза его светятся приветом и вниманием к собеседнику.

Знающие семью Каневых люди говорили мне, что Петр и Павел пошли характером в отца, а Георгий и младший Володя - в мать.

Сосновка мне определенно понравилась. Крепкие, чистые дома стоят на береговой террасе свободно, в три ряда, с широким прогоном улицы между ними Поражает именно чистота - крашеные наличники, вымытые, выскобленные крылечки с половичками, идеально подметенная улица. Ни окурка, ни щепочки, ни тряпки, ни консервной банки порожней, ни битого бутылочного стекла, напасти всего Терского берега, где стеклянную тару не принимают и ее бьют из озорства, потому что где и для чего хранить многолетний стеклянный груз?

- Так у нас всегда заведено было,- подтверждает Канев.- Сейчас травы еще нет, не выросла. А в детстве мы прямо на улице в прятки играли: бросишься в траву - не видно...

Мы идем с ним осматривать небольшое хозяйство колхоза, которое помещается здесь же, рядом с селом.

- Старое село Сосновка? - спрашиваю я у председателя.

- Кто же его знает? - Канев неторопливо повел головой, словно оглядываясь в поисках ответа.- Когда мы с отцом приехали, здесь домов меньше стояло. Да и название... Сосновка - наверное, сосны были. А когда их свели? Об этом никто и не помнит...

- Разве вы не здешние?

- Нет, мы с Печоры, ижемцы. Здесь в районе таких, как мы, много. Отец еще мальчишкой с дедом нашим пришел на оленях сюда,- по льду шли, через Кандалакшу... А так-то большинство здесь с Терского берега - Сурядовы, Турковы, Логиновы. Из саамов осталось три семьи только... Телышева Ивана Андреевича вы уже знаете. Коренные сосновские - Матрехины и Даниловы. У Ростислава Елисеева отец из Чапомы. Ванюта - приезжий, ненец. Вася Ваганов - из Вологды. Так что наша Сосновка интернациональная в полном смысле слова. Народ хороший, дружный, работящий, ничего не скажешь, да и зарабатывать теперь стали неплохо. Как на денежную оплату в колхозе перешли, так сразу перелом в жизни наметился. Людей только вот мало! Ребята если в армию служить уйдут, домой уже не возвращаются. А девушек вообще нет - они после интерната, после десятого класса, сразу в город уходят...