Единственное число любви - Мария Барыкова

class="p1">— Анна, извините, ради бога, что так получилось, но…

— Вам не за что извиняться. Так вы запомнили?

— Я все запомнил, но, пожалуйста, не огорчайтесь. Поймите, это кино…

— Я понимаю. — Только его объяснений мне и не хватало! — Поправляйтесь.

Он вышел за мной на лестничную площадку, но лифт, к счастью, подошел сразу.

С неба валил мокрый снег. «Это кино, — повторяла я про себя. — Это кино… Но это кино не для меня».

Следующим утром появилось солнце, которое не показывалось уже, по-моему, больше месяца. Была суббота, день моего дежурства, и, спеша на работу, я подставляла лицо слабым лучам, стараясь уловить в них хотя бы обещание будущего тепла. Но сейчас, в конце февраля, не было и его.

Вестибюль поликлиники встретил меня пустотой; даже аптечный киоск, возле которого обычно толпятся пенсионеры, не работал. Зайдя в регистратуру, я бегло просмотрела срочные вызовы и уже собиралась подниматься к себе, но наша регистраторша, работающая в поликлинике со дня открытия, остановила меня:

— Анна Алексеевна, там один повторный вызов — больной, мужчина, говорит, что вы к нему вчера приходили, а когда ушли, ему стало плохо с сердцем. Я предложила неотложку, так он отказывается и требует ваш телефон. Я, конечно, не дала…

— Как фамилия больного? Веденеев? — Я вспомнила полного разговорчивого мужчину, недавно перенесшего инфаркт. У него был грипп, но в сердце я ничего особо тревожного не услышала, да он и не жаловался.

— Нет, Тавровский. Карточка, наверное, у вас.

— Тавровский?.. — Кажется, я не сумела скрыть растерянности, и регистраторша посмотрела на меня удивленно. — Я позвоню ему.

Я поднималась по лестнице, и мое собственное сердце бешено колотилось. Вчера, вернувшись домой, я мучительно пыталась выкинуть из головы Кирилла. Что произошло после моего ухода? Не обращая внимания на слабость, неизбежную после такой температуры, он отправился со своей «ассистенткой» в постель, и сердце не выдержало нагрузки? Но для этого надо было постараться… И почему он сразу не вызвал неотложку? Хотя… Человеку, привыкшему быть здоровым, на это, наверное, непросто решиться. Да еще в присутствии такой сексапильной красотки.

В своем кабинете я переоделась и, найдя на столе сестры карточку Кирилла, села перед компьютером, подвинула к себе аппарат и, готовясь к тому, что трубку возьмет «ассистентка», набрала номер. Долго никто не отвечал, после шестого гудка я мысленно спросила: «Кир, ты что, сдох?» — и тут же услышала его «алло», прозвучавшее вполне бодро.

— Здравствуйте, Кирилл, это Анна, врач, вы просили позвонить вам.

— Да, я очень хотел вас услышать.

Раздумывать над интонацией, с которой это было сказано, я не стала.

— Что случилось?

— Я ужасно огорчен вчерашним…

— За вчерашнее вы уже извинились вчера, — перебила я. — Да и не за что было. Рассказывайте, что с сердцем.

Он немного помолчал.

— Это трудно объяснить по телефону. Я очень прошу вас сегодня зайти ко мне.

После этих слов некоторые подозрения посетили меня, но высказать их я не решилась.

— Нет, Кирилл, так не пойдет. Вы больны, я вас лечу. Так что рассказывайте.

Он помолчал еще и спросил:

— Вы зайдете?

Все стало более или менее ясно. Не зная, что ответить, я молчала.

— То, что вы вчера подумали, неправда, — сказал он. — Если это так важно. — И после еще одной паузы добавил: — Я буду ждать вас.

В трубке раздались гудки.

Вынув сигарету из лежавшей рядом с монитором пачки, я закурила. «То, что вы подумали, неправда». Зачем он сказал это? Да, вчера я шла к нему, переполненная некими смутными ожиданиями, но ведь он не мог знать об этом… Однако счел нужным сообщить мне, что эта девушка, открывшая дверь его квартиры своим ключом, ему не любовница.

Конечно, мои поздние приходы, коньяк, ощущение уюта — все это имело значение для меня, несколько лет не знавшей мужского тепла, если не считать двух недолгих и неудачных связей. Но для него?..

Боясь разочарования, я все-таки уже знала, что пойду.

Дежурному по поликлинике, особенно во время эпидемии, достается много бумажной работы: приходится подписывать кучу документов, составлять сводки, заполнять всевозможные «формы». Обычно я делаю это почти автоматически, но сегодня подолгу сидела над каждой бумагой — мысли о том, что, наверное, можно было назвать свиданием, не давали мне сосредоточиться. Ровно в двенадцать я, совершенно измучившись, прекратила сопротивление и встала из-за стола. Я поняла, что хочу увидеть Кирилла не в романтическом флере вечера, а при свете дня. Возможно, это неправильно, но мне хотелось… ясности.

Солнце уже спряталось, с неба сыпалась какая-то мерзость, а возле дома Кирилла я поскользнулась и чуть не упала.

…Теперь я знаю: он не был уверен в том, что я вообще приду, и уж точно не ждал меня днем.

Он встретил меня в своем зеленом халате, его волосы были встрепаны. Мы оба почувствовали себя неловко.

— Извините, я сейчас оденусь.

— Не спешите. Я вас осмотрю.

— Это совершенно излишне. Я нормально себя чувствую.

— А как же сердце? — Я попыталась улыбнуться.

— Это был единственный способ заставить вас позвонить, — честно признался он.

— Плохой способ. Есть такая примета…

— Я знаю. — Он не дал мне договорить. — Однажды в детстве я, чтобы не идти в школу, соврал, что у меня болит живот. А через неделю мне вырезали аппендицит.

— Аппендикс, — автоматически поправила я. — Вот видите.

— Но теперь ничего подобного не случится.

— Почему?

— С некоторых пор я перестал верить в приметы.

— Это ваше дело, — сказала я. — Но я все-таки послушаю сердце. Идите раздевайтесь.

Мы всё еще были в прихожей. Поколебавшись, он неохотно подчинился.

Я вымыла руки и вошла в комнату. Он стоял возле письменного стола, сложив руки на груди и приподняв левое плечо.

— Снимайте халат. — Я положила сумку на стол и, отвернувшись от Кирилла, достала стетоскоп.

— Сейчас вы не правы, Анна, — раздалось за моей спиной. — Я ждал вас не для этого.

Я повернулась. Теперь он стоял ссутулившись, глядя на меня в упор. Узкая полоска белых трусов ярко выделялась на смуглой коже. Он медленно протянул руку, вынул из моей ладони стетоскоп и потянул ее вниз, туда, куда я старалась не смотреть. Когда моя рука легла на его напрягшееся естество, я попыталась отвести ее, но Кирилл, по-прежнему глядя мне в глаза, не позволил сделать этого, еще сильнее прижав ее к белой ткани.

Я не знаю, сколько времени мы стояли так в тусклом свете февральского дня, пока я привыкала к пульсировавшей под моей ладонью плоти. Кирилл не делал ни единого движения, и лишь когда образы моего неотчетливого счастливого сна вернулись ко