Мексиканская невеста - Луи Буссенар

ГЛАВА 8

Мистер Гарри Джонс держит свое слово. — Претендент. — Жан и Хуана. — Просьба. — Шумное объяснение. — Ярость. — Бегство. — Цветок. — Исчезновение индейцев. — В Жаралите. — Жан узнает места, в которых никогда не был. — Дом. — Мамита!..

Так в задушевной и все более крепнущей близости прошла неделя.

В доме вновь воцарился порядок. Подобно сказочному Фениксу[77] «Прибежище беглеца» быстро возродилось, точно из пепла.

Мистер Гарри Джонс сдержал обещание. Очень скоро прибыли деньги. А с ними и небольшая бригада строителей, которая с жаром принялась за работу.

Молодой миллионер действовал широко, по-американски. Его энергия, быстрый, практичный ум, а также доллары творили чудеса.

Одновременно гигант выказывал всяческие знаки внимания Хуане, которая относилась к нему с симпатией и поистине сестринской любовью.

А дон Блас, выдавая желаемое за действительное, уже видел ее невестой, а там и женой богатого американца.

Вместе с тем плантатор не мог не заметить, что и Железный Жан ухаживал за Хуаной.

И здесь, в очередной раз проявив недальновидность, дон Блас недооценил силу взаимного и необоримого влечения Жана и собственной дочери. Плантатор не понял характера молодого человека. Он не мог и не хотел признать в нем равного себе.

Конечно, с одной стороны, Железный Жан являлся для него хорошим парнем, которому дон Блас был многим обязан, но с другой — существом низшего порядка, обыкновенным авантюристом, искателем приключений.

Дон Блас также и представить не мог, что Хуана испытывала к своему спасителю совсем иные чувства, нежели просто благодарность и признательность.

Столь очевидная недальновидность в высшей степени гордого и властного хозяина дома рано или поздно должна была привести к катастрофе.

Между тем Андресу удалось скрыться. Несмотря на активные поиски, его так и не смогли найти. Бывшего бригадира не оказалось среди убитых. Тот факт, что самый заклятый враг семейства Герреро остался жив, причинял всем определенное беспокойство.

Зато радовало, что Железный Жан и индейцы — Быстрый Лось и Солнечный Цветок — были практически здоровы.

Однажды утром бледная и заплаканная Хуана прибежала к своему спасителю. Предчувствуя недоброе, тот спросил:

— Сеньорита! Что случилось? У вас такой несчастный вид!

— Жан! — всхлипывая, прошептала молодая женщина. — Мистер Джонс попросил у отца моей руки.

Ковбой вздрогнул, словно получил пулю в самое сердце. Сделав отчаянное усилие, он преодолел секундную слабость и погасшим голосом произнес:

— Вы, сеньорита… Жена этого иностранца! Но что сказал ваш отец?

— Ах! Разумеется, он безмерно рад! А я просто убита! Я и не думала о мистере Джонсе!

— Ох! Сеньорита, вы возвращаете меня к жизни! — воскликнул молодой человек, только сейчас осознав глубину своей любви к Хуане.

До сих пор эти два больших ребенка испытывали радость от взаимного общения, близости, одинаковости вкусов, интересов. Но они еще никогда не говорили о любви.

При мысли о расставании, о том, что они больше не увидятся, их сердца распахнулись.

Молодые люди долго, печально и молча смотрели друг на друга, лишь сейчас осознав, насколько жестокой бывает жизнь, только-только приоткрывшая им свои двери.

Однако, решительный по натуре, Жан недолго предавался мучительным размышлениям.

— Сеньорита! Я страстно хочу постоянно видеть вас, на коленях готов стоять… каждую минуту выказывая переполняющие меня преданность и любовь. О! Навсегда стать вашим верным и скромным другом… угадывать ваши желания… дать все самое лучшее… окружить нежной лаской… я уже мечтал обо всем этом.

— И я, Жан! Вы вошли в мою жизнь, причем в самые ее ужасные мгновения! Воспоминания о них до сих пор холодят сердце.

— Благодарю вас за эти слова. Они дают мне силу и надежду! Сеньорита! Время не терпит… я это чувствую. Позвольте мне сейчас же пойти к дону Бласу и, в свою очередь, попросить у него вашей руки.

— Да, Жан! И знайте, что бы ни случилось, я буду принадлежать только вам.

Стремительно, не дав молодому человеку возможности ответить, она вышла из комнаты, охваченная сладостным волнением.

Дон Блас находился один в бывшем салоне[78]. Он ходил взад-вперед, дымя сигаретой и бросая время от времени взгляд на разбитые стекла, оборванные портьеры[79], поломанную мебель, размышлял: «Наконец-то, скоро прекратится этот кошмар. Как все удачно складывается… моя дочь выйдет замуж за миллиардера… я стану могущественней самого Президента и смогу претендовать на все».

Услышав звон шпор, плантатор поднял голову и остановился. В помещение вошел и вежливо поклонился Жан.

— Смотри! — улыбнулся дон Блас. — Железный Жан! К вашим услугам, мой мальчик.

Молодой человек серьезно и торжественно ответил:

— Прошу, дон Блас, уделить мне несколько минут. Я хочу сказать вам нечто очень важное.

— Охотно… мы одни, я никого не жду. Говорите.

Собравшись с духом, Жан медленно, слегка дрожащим от волнения голосом произнес:

— Сеньор дон Блас, я беден. У меня только оружие и мой конь. Но я чувствую в себе достаточно сил, чтобы покорить весь мир.

Еще не осознав, о чем пойдет речь, дон Блас прервал молодого человека:

— Я буду очень рад помочь вам.

— Сеньор дон Блас, я не прошу милостыню! Кроме того, позвольте заметить следующее: я не какой-нибудь бродяга, каковым могу показаться. Я прекрасно помню своих родителей… свое происхождение. Я — выходец из благороднейшей французской семьи, и мое имя заслуживает всяческого уважения.

— Верю, мой мальчик! Но какое это все имеет ко мне отношение?

— Сейчас узнаете, — твердо ответил Жан. — Я испытываю к донне Хуане самые искренние, исполненные почтения чувства… и пришел просить у вас ее руки!

Эти слова оглушили плантатора подобно выстрелу. Он вздрогнул, напрягся, прикусил губы и наконец насмешливо ответил:

— Я не ожидал такой чести с вашей стороны. Простите мне минутное замешательство… Надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я спрошу, как же на самом деле звучит ваше имя?

— Мой отец — французский офицер — служил в штабе императора Максимилиана. Его звали Антуан Вальдес.

При упоминании этого имени доном Бласом овладело странное возбуждение. Лицо как-то передернулось, глаза налились кровью, он задрожал от ярости. Взмахнув рукой, плантатор сдавленно воскликнул:

— Вальдес! Вы говорите, Антуан Вальдес?

— Да!