Журнал «Вокруг Света» №02 за 1990 год - Вокруг Света

Так родился этот план. Первая его часть — непосредственно плавание в Японию — была самой простой для реализации. Гораздо сложнее было найти повод, чтобы командир Камчатки отпустил ссыльных на Лопатку. Тогда они сказали командиру — капитану Григорию Нилову,— что займутся на Лопатке хлебопашеством, он и пообещал помочь всем, что потребуется, так как по строжайшему приказу властей из Иркутска он должен был всеми силами способствовать развитию на Камчатке хлебопашества.

Гораздо труднее было раздобыть, а главное, доставить на Лопатку все необходимое для ремонта байдары — на дырявой и первый Курильский перелив не преодолеешь, а их, если верить Черных, чуть не двадцать. Решили, что байдару можно отремонтировать не таясь и за казенный счет якобы для того, чтобы священник Устюжанинов смог пойти на ней в земли язычников — мохнатых курильцев — приобщать инородцев к православной вере.

Идея была хорошая. Сам Устюжанинов ее поддерживал. Не противился и Григорий Нилов, но не он ведал камчатскими церковными делами, а протоиерей Никифоров, который находился со всем духовным правлением в Нижнекамчатском остроге. Тогда Устюжанинов отправился в Нижнекамчатск, чтобы получить благословение отца протоиерея.

Только успел уехать Устюжанинов, как планы заговорщиков изменились— в феврале 1771 года в Большерецкий острог пришли тридцать три промышленника-зверобоя во главе с приказчиком Алексеем Чулошниковым — все они были с промыслового бота «Святой Михаил» тотемского купца Федоса Холодилова и шли на Алеутские острова промышлять морского зверя. Три года готовил Холодилов свою экспедицию, все чего-то ждал, выгадывал, а тут будто на него что нашло — послал в море в период свирепых зимних штормов. Но и подвела его жадность — в один из таких штормов, что преследовали «Михаил» на всем его пути до Камчатки, выбросило бот в устье реки Явиной (южнее Большерецка) на берег. Промышленники пришли на зимовку в Большерецкий острог, где чуть раньше по пути оставили они своего хозяина, но Холодилов приказал им возвращаться на «Михаил», сталкивать его в море и идти туда, куда он им прежде велел.

Чулошников возразил хозяину. Тот сместил приказчика с должности и на его место поставил нового — Степана Торговкина. Тогда взроптали промышленники. Холодилов же обратился за помощью к Григорию Нилову — к власти. Нилов уже дал Федосу пять тысяч рублей — под проценты с промысла — казенных денег и потому даже слушать не стал никого из зверобоев.

Тогда и появился у промышленников Беньевский. Он взялся уладить все недоразумения, поговорить с начальством и — больше того — обещал промышленникам помочь добраться до легендарной на Камчатке Земли Стеллера, той самой, что искал Беринг, а потом и другие мореходы. «Именно туда,— утверждал ученый муж Георг Стеллер,— уходят на зимовку котики и морские бобры с Командорского и прочих островов». Для себя же Беньевский просил сущий пустяк — на обратном пути завезти его с товарищами в Японию — это совсем рядом. «По рукам?»— «По рукам!» — дружно ответили промышленники.

Увы, штурман Максим Чурин, специально съездив и осмотрев бот, пришел к плачевному выводу — «Михаил», к дальнему плаванию не годится. Так что новый план, к общему сожалению, сорвался. Впрочем, как и старая задумка — в заговоре участвовало уже около пятидесяти человек, и одной байдарой в случае чего было не обойтись. К тому же пополз по Большерецку змеиный слушок о том, что ссыльные замышляют побег с Камчатки и что они составили заговор против Нилова. Но командир Камчатки пил горькую и слышать ничего не хотел о каких-то там заговорах и побегах. Это, конечно, не успокаивало Беньевского с компанией — когда-то ведь он может и протрезветь?! Тут еще и протоиерей Никифоров, заподозрив неладное, задержал Устюжанинова в Нижнекамчатске, а отец Алексей был нужен сейчас Беньевскому позарез здесь, в Большерецке, потому что заговорщики снова возвращались к старому, еще недавно совершенно безнадежному плану захвата казенного галиота, и священник-единомышленник оказал бы при этом неоценимую услугу. Нужно было поднять народ на бунт против власти. А для этого должен быть общий политический мотив, надежда, веру в которую укрепил бы авторитетом православной церкви отец Алексей. Но Устюжанинов сидел под домашним арестом далеко от Большерецка. Поэтому Беньевскому срочно нужно было вовлечь в новый заговор людей, способных вести корабль туда, куда укажет их предводитель. Прежде всего — промышленников с «Михаила», озабоченных пока только лишь собственными бедами и обдумывающих вояж к богатой морским зверем Земле Стеллера, где каждый из них сможет обогатиться на промыслах.

Однажды вечером Беньевский пришел к промышленникам с зеленым бархатным конвертом и открыл им государственную тайну. Оказывается, он попал на Камчатку не из-за польских дел, а из-за одной весьма щепетильной миссии — царевич Павел, насильственно лишенный своей матерью Екатериной прав на российский престол, поручил Беньевскому отвезти это вот письмо в зеленом бархатном конверте римскому императору. Павел просил руки дочери императора, но Екатерина, каким-то образом узнав об этом, приставила к собственному сыну караул, а Беньевского с товарищами сослала на Камчатку. И вот ежели промышленники помогут Бейпоску-Беньевскому завершить благородную его миссию к римскому императору, то «...получите особливую милость, а при том вы от притеснения здешнего избавитесь, я хотя стараюсь об вас, но ничто не успевается».

И верно — Холодилов просил Нилова высечь промышленников и силой заставить их идти в море. Промышленники, в свою очередь, подали челобитную с просьбой расторгнуть их договор с купцом, так как судно потерпело кораблекрушение и они теперь свободны от всех обязательств перед Холодиловым. Незадачливого купца хватил удар, после чего, обозленные поведением командира Нилова, промышленники готовы были разгромить Большерецк и бежать куда глаза глядят.

Беньевский тут же предложил отправиться в испанские владения, на свободные острова, где всегда тепло, люди живут богато и счастливо, не зная насилия и произвола начальства. Ему поверили. Но когда многие из заговорщиков по-настоящему опьянели от чрезмерных доз социалистических утопий, наконец-то отрезвел командир Нилов, и до его иссушенного алкоголем мозга дошло, что во вверенном ему Большерецке затевается нечто опасное для власти со стороны ссыльных. Он послал солдат арестовать Беньевского и остальных заговорщиков. Но получалось так, что приказ остался невыполненным — Беньевский арестовал солдат сам и приказал своим людям готовиться к выступлению. Впрочем, до Нилова эта весть уже не дошла. Послав солдат, он успокоился и снова напился до невменяемости. А в ночь с 26 на 27 апреля 1771 года в Большерецке вспыхнул бунт.

В три часа ночи бунтовщики ворвались в дом командира Камчатки, спросонья он схватил Беньевского за шейный платок и чуть было не придушил. На помощь Бейпоску поспешил Панов и смертельно ранил Нилова в голову. Промышленники довершили убийство. После этого бунтовщики заняли Большерецкую канцелярию — и командиром Камчатки Беньевский объявил себя.

Большерецк был взят без боя, если не считать перестрелку с казаком Черных, укрывшимся в своем доме, в результате которой не пострадал ни один человек. В этом ничего удивительного, если представить острог не по мемуарам Беньевского, где Большерецк описывается как крепость, подобная европейским в период романтического средневековья, а жалким деревянным сельцом.

На рассвете 27 апреля бунтовщики прошлись по домам большерецких обывателей и собрали все оружие — его сдали без сопротивления. Затем, окружив здание канцелярии шестью пушками, заряженными ядрами, они отпраздновали свою победу.

28 апреля хоронили Нилова, который, по их словам, умер естественной смертью, вероятно, от злоупотреблений казенной водкой. Спорить с этим теперь уже официальным утверждением нового камчатского начальства никто не рисковал, хотя все знали, что было на самом деле,— слух об убийстве Нилова еще ночью облетел острог. Солдат Самойлов, отказавшийся делать гроб по заказу убийц, сидел теперь в казенке и получал зуботычины от каждого караульного.

Сразу после похорон Бейпоск приказал священнику отворить в церкви царские врата и вынести из алтаря крест и евангелие — каждый из бунтарей обязан был при всех сейчас присягнуть на верность царевичу Павлу Петровичу. Присягнули все, кроме одного, самого близкого Беньевскому человека — Хрущева. Но этого вроде как и не заметили, опьяненные общей победой. И хотя бунтовщики, отрезвев, заподозрили неладное, было уже поздно — присяга Павлу отрезала пути к отступлению.

29 апреля на реке Большой построили одиннадцать больших паромов, погрузили на них пушки, оружие, боеприпасы, топоры, железо, столярный, слесарный, кузнечный инструменты, различную материю и холст, деньги из Большерецкой канцелярии в серебряных и медных монетах, пушнину, муку, вино и прочее — полное двухгодичное укомплектование галиота. В тот же день, в два часа пополудни, паромы отвалили от берега и пошли вниз по течению в Чекавинскую гавань для подготовки к вояжу галиота «Святой Петр». Ночь застала на реке. Рассвета дожидались прямо на берегу у камчадальского Катановского острожка, а утром прибыли на место. Здесь стояла сторожевая изба и два амбара для хранения судовых запасов. Разбили палатки и стали готовить к плаванию «Святой Петр».