Мечтать не вредно - Светлана Алешина

— Сашка, я ни черта не понимаю! — вскочил Лариков. — Ты можешь говорить связно и перестать зевать?

— Не могу, — снова зевнула я. — Потому что спать мне ужасно хочется. Я, между прочим, сегодня ни минуточки не спала. Ты не хочешь видеть меня красивой?

— При чем тут твоя красота?

— Красивая женщина, — назидательно изрекла я, — должна много спать и много есть.

— Ну, спи, раз это нужно для твоей внешности, — разрешил он. — Но только я представляю, как ты шикарно выспишься в тюрьме!

В тюрьму мне совсем не хотелось. Поэтому я встряхнулась и послушно затаращила на него свои засыпающие глаза.

В это время раздался голосок моей по-утреннему бодрой мамы, напевающей какую-то песню, и очень скоро она возникла на пороге, с вопросом:

— А что это вы, милые мои птенчики? Не спали всю ночь?

— Не было возможности, — проворчала я. — Похоже, такую роскошь я смогу позволить себе только в гробу.

— Саша! — укоризненно всплеснула руками моя несчастная мать. — Как ты можешь так шутить?

— Могу, — сурово сообщила я.

Мамочка поняла, что сражаться с такой невыспавшейся фурией, как я, опасно для жизни, и решила сменить тему.

Обведя комнату растерянным взором, она спросила:

— А где Леночка с Пенсом?

Почему она называет Эльвиру этим именем? Разве она не знает, что это имя у меня накрепко связано с бесконечными пропажами моих возлюбленных? Я уже изучила, что стоило появиться какой-нибудь чертовой Лене в моей жизни, как это становилось роковым! Даже если эта Лена была страшна, как черт, выскочивший из самого адова пекла, какой-нибудь мой страстный обожатель немедленно спешил в ее объятия! Может быть, моя мама видит внутреннюю сущность, постигнув философию дао? И в женщине с невинным именем Эльвира на самом деле спрятана все та же ведьмочка, и Пенса ждет участь моих поклонников?

— Ее зовут Эльвирой, ма, — отчеканила я, глядя на мою несчастную мать с неодобрением.

— Как? — искренне удивилась она. — Разве ты не у нее была на даче?

«На какой даче?!» — чуть не вырвалось у меня. Но Лариков вовремя подал мне знак и мило улыбнулся моей ненаглядной маман.

— Нет, Эльвира просто была вместе с Сашкой там же. У этой Лены.

Я чуть не взорвалась, но Ларчик нежно сжал мою руку, будто собирался объясниться мне в любви, и прошептал в ухо:

— Я тебе потом объясню. Не надо волновать ее.

В принципе, я так устала, что была заранее со всем согласна. И мама ведь не виновата в том, что мне сначала пришлось пережить кучу приключений, а потом мне мешали выспаться, да еще уволокли моего Пенса.

Ах, Пенс!

Моему мысленному взору тут же предстали ужасные картины. Пенс в Эльвириных объятиях. Пенс, идущий с ней под венец. Коварная Эльвира, впивающаяся в его губы страстным поцелуем.

Я чуть не разрыдалась от жалости к себе.

Мамочка, потрогав мой лоб, воскликнула:

— О, боже! Андрей, она же вся пылает! Я сейчас принесу чай с медом и аспирин!

Ларчик осторожно дотронулся до моего лба и тоже перепугался.

— Нет, Сашка! У тебя точно температура! А я тебя мучаю расспросами, негодяй! Ты выспись немножко, а потом уже поговорим.

Я кивнула. Кажется, я действительно умудрилась так не вовремя простудиться. И откинулась на подушки, укрываясь одеялом почти с головой.

Эльвира проявила потрясающее хладнокровие. Прошествовав к выставленному на всеобщее обозрение несчастному Филиппу, она осмотрела его с некоторой недоверчивостью, потом хмыкнула и спросила, не поворачиваясь:

— И кто же его так вот неплохо уделал?

Присутствующий в зале помимо ее мамаши дородный господин с невзрачной доченькой сурово приподнял левую бровь.

— Эльвирочка! — всплеснула руками мамаша. — Что ты говоришь?

— Ма, ну что ты кудахчешь! — поморщилась недовольно Эльвира. — Его все равно в разборке бы пристрелили!

— Неправда! — патетически воскликнула мать, вскакивая с места. — Вот Поздяков сколько лет живет, и ничего!

— На то он и Поздяков, — раздался за спиной Пенса веселый голос, совершенно не подходящий к обстановке. Он обернулся, заинтересованный, и увидел перед собой лицо довольно молодого человека с высокими скулами и той типичной внешностью обитателя рабочих окраин, когда внешность отца причудливо переплетается с внешностью матери, придавая грубоватым чертам некоторую странную женственность. Он даже нашел определение этому типа лица — «бабье».

— О, Лешенька! — простонала мамаша Эльвиры, прижимая кулачок к массивной груди. — Лешенька, милый ты мой! Что же мы теперь станем без Филиппушки делать?

— Да ничего, — ухмыльнулся этот доверенный гость. — Элька права — все равно Фильку бы пришили. Так что печаль, конечно, дело достойное, но только ко времени.

Эльвира весь диалог слушала, насупившись, и, словно назло гостю, вдруг разрыдалась. Так у нее это получилось неожиданно и искренне, что Пенс не удержался и в порыве утешения прижал ее к плечу.

— Голубки, — насмешливо процедил Лешенька, неодобрительно рассматривая Пенса. — И откуда к нам такой вот голубь залетел?

— Это Эличкин друг, — прошептала мамаша, всем своим видом показывая, что Пенс ей глубоко неприятен.

— Ага, — многозначительно протянул Лешенька. — Была вот у этого жмурика тоже подруга. Теперь с простреленной башкой лежит. Ты бы, Элька, была осторожнее!

— Пошел ты, Маркел, — грубо выругалась Эльвира и дернула Пенса за руку. — Пойдем отсюда! С Маркелом можно только одну минуту общаться, потом он становится вреднее радиации!

Она вытолкнула Пенса в коридор под насмешливый и многообещающий взгляд Маркела и, хлопнув дверью, прислонилась к стене.

— Ух, — выдохнула она. — Просто кошмар. Лучше бы убили этого козла, честное слово! Может быть, мне скосить под маньяка и пришибить его самой?

— А за что ты его ненавидишь? — спросил Пенс.

— За дело, — коротко и ясно ответила Эльвира. И в этот момент сверху, стуча высокими каблучками, спустилась такая фемина, что у Пенса перехватило дыхание.

Такой красавицы он никогда еще не видел в жизни!

Выпив чай, я умиротворенно откинулась на высокие подушки и отдалась приятным размышлениям о моих несчастьях.

Глаза я закрыла, старательно рисуя перед мысленным взором, как я, такая несчастная, бреду по городу, в дождь, с начинающимся воспалением легких, в то время как Пенс наслаждается жизнью в объятиях этой профурсетки Эльвиры! Наконец, измученная, с температурой под сорок, я вползаю в подъезд, и там меня и находят наутро, как бедненькую девочку со спичками.

Конечно, теперь начиналось самое приятное в моих фантазиях. Боль и позднее раскаяние Пенса. Его хриплые рыдания, которые сотрясали его тело, и слезы, капающие прямо мне на лицо. «Я белая птица, теперь я на воле».

Как я перешла через зыбкую границу, отделяющую явь от сна, я уж и не помню.

Только вот оказалась я почему-то во Франции, на стогу сена, а рядом со мной сидел Вийон, причем рожа у него была точь-в-точь как у Филиппа.

— Что ж это ты, мать моя? — осведомился он на безукоризненном русском. — Почему замуж за меня не захотела?

Я от изумления уставилась на него и спросила:

— Ты Филипп?

— А какая тебе разница? — ухмыльнулся он. — Теперь мы с твоим Филиппом равны.

Вокруг нас почему-то носились какие-то клочки бумаг, и, ухватив один из них, я ничего не смогла разобрать.

— Слушай, — спросила я у поэта, прикинувшегося по неизвестным мне причинам вором Филиппом. — Ты знаешь, кто его убил?

— Кого?

Вот зараза! Делает вид, что не знает, о ком я говорю.

— Филиппа, — смиренно повторила я.

— Тебе это важно? — лениво покусывая травку, спросил он, смотря вдаль затуманенным взором.

— Конечно, иначе ведь обвинят меня!

— Мы не имеем права сообщать имена. Но если ты прочтешь мою подсказку…

Он встал.

— Подожди! А подсказка?

— У тебя мозги есть? — поинтересовался он, начиная таять, как Чеширский Кот. — Вот и найди ее сама…

И исчез.

Почему-то вдруг в тишину вторгся пронзительный голос, который рыдал и требовал какого-то ребенка, и я проснулась.

Орали в телевизоре, из кухни пахло котлетами, а мама переговаривалась с Лариковым.

Мир незыблем, а Вийон мне приснился.

Может, и приключение с Волковым тоже?

Я потянулась к магнитофону и задела книжку, лежащую рядом. Она раскрылась и упала на пол.

Чертыхнувшись, я подняла ее с пола. «Вийон. Баллады».

Я машинально прочла:

— «Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет».

«Ничего себе подсказочка», — усмехнулась я.

Но что-то в этом было. Я опять вернулась взглядом к строчкам.

«От жажды умираю над ручьем,

Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя».

Нет, не это.

Я перелистнула страницу. Быстро нашла ту строчку.