Этноспорт. Руководство пользователя - Алексей Кыласов

сродни эффекту ноцебо в медицине, когда средство, не обладающее реальным фармакологическим действием, заранее вызывает отрицательную реакцию у пациента».

По результатам рассмотрения социальной перцепции этноспорта в целом можно заключить, что этнокультурное обособление игровых традиций служит вызовом для активации этого процесса, способствующим повышению интереса к диалогу культур.

Выводы по главе «Назначение и применение этноспорта»

Предпосылки становления этноспорта возникли в культурных практиках традиционных игр и состязаний на праздниках народного календаря. Хотя их игровой диапазон значительно сузился, но мы отмечаем, что в последнее время проводится все больше праздников с исконными забавами, архаичность которых преодолевается готовностью продолжать традиции предков во имя национальной самоидентификации и этнокультурного обособления. Теория этноспорта позволяет эмпирически точно выявить «пережиточное состояние традиций» (по А. ван Геннепу), она предвосхитила появление новой культурной формы спорта — его «отсутствующей структуры» (по У. Эко) — фольклорной составляющей. При том, что фольклор большей частью воспроизводит женские песенно-танцевальные традиции, этноспорт стал ожидаемым инструментом для продолжения мужской культуры игровых традиций, что способствовало восполнению фольклорного движения и перспектив его развития.

Публикация теории этноспорта и начавшийся после этого процесс институционализации этноспорта оказали существенное влияние на изменение мировой повестки в развитии традиционных игр и состязаний, в которой появился новый актор — Всемирное общество этноспорта, получившие аккредитацию ЮНЕСКО и статус консультанта по нематериальному культурному наследию. Развитие этноспорта привело к переоценке роли этнически стилизованных видов спорта, которые стали вызывать настороженность и восприниматься как попытка аккультурации чуждых традиций.

Этноспорт стал объединительным понятием для турниров, программа которых состоит из традиционных игр и состязаний. Соревнования этноспорта проводятся по правилам и с инвентарем локальных традиционных игр в целях достижения аутентичности восприятия. Однако на фоне развития этноспорта появились попытки свести эту концептуальную модель к примитивной альтернативе в виде «этнических олимпийских игр».

Подготовка к работе в этноспорте

(морфология изменений современной игровой культуры)

Глобальное пространство современной игровой культуры

Присутствие игры практически во всех сферах человеческой деятельности (включая научную) привело к тому, что она эксплицитно позиционируется в качестве одной из универсалий бытия. Поэтому онтологический статус игры не раз становился предметом философского анализа и лапидарно воплощен в известной максиме — «Что наша жизнь? Игра!»21, которую мы принимаем за наилучший эпитет для изложения результатов нашего исследования современной игровой культуры.

В нескончаемом процессе обсуждения онтогенеза игр сложилось два фундаментальных подхода:

— с позиций антиинтеллектуализма констатируется экзистенциальная природа игр как присущее всему живому бессознательное развлечение;

— с позиций интеллектуализма утверждается изначальный предикат правил, естественным образом складывающихся в процессе игры и способствующих ее дальнейшему развитию и логическому завершению.

Использование образа игры с позиций антиинтеллектуализма предстает в работах богослова П.А. Флоренского [Флоренский 2017], культуролога М.М. Бахтина [Бахтин 2000], психоаналитиков З. Фрейда [Фрейд 1992] и Э. Берна [Берн 2001], религиоведов Р. Генона [Генон 2002] и М. Элиаде [Элиаде 2012], социологов Г. Маркузе [Маркузе 2003] и З. Баумана [Бауман 2002], физиолога И.П. Павлова [Павлов 2014], философов Ф. Ницше [Ницше 1998] и Н.А. Бердяева [Бердяев 1997] и др. Для них игра иррациональна и поэтому всегда противопоставляется полезной деятельности на благо общества.

Понимание игры как высшей формы рационального предстает в контексте интеллектуализма, восходящего к Сократу, Платону, Аристотелю и присутствует в работах культурологов Й. Хейзинги [Хейзинга 1997] и Р. Кайуа [Кайуа 2007], математиков Г. Лейбница [Лейбниц 2010] и А. Тьюринга [Тьюринг 2019], педагогов Я.А. Коменского [Коменский 2008] и Д.Б. Эльконина [Эльконин 1978], психологов Э. Пиаже [Пиаже 2008] и Л.С. Выготского [Выготский 2011], социологов П. Бурдье [Бурдье 1994] и Н. Элиаса [Элиас 2001], философов Л. Витгнештейна [Витгенштейн 2010], X. Гадамера [Гадамер 2006], Ж. Дерриды [Деррида 2000], Э. Финка [Финк 2017] и др.

Автор наиболее известной в России работы по выбранной теме «Философия игры» (2002) Л.Т. Ретюнских исходит из того, что игра — это «многоуровневый феномен, онтологически укорененный в антропологической реальности и наделенный характеристикой субъективности» [Ретюнских 2002: 5]. Признаки игры Ретюнских подразделяет на формальные и экзистенциальные, при этом формальные признаки она достаточно подробно анализирует на богатом эмпирическом материале, а в определении экзистенциальных признаков у нее превалируют скорее психологические характеристики, такие как «счастье, смысл жизни, свобода и другие реалии бытия» [Ретюнских 2002: 3]. Здесь важно отметить, что она не просто относит игру к реалиям бытия, но и строит свою теоретическую конструкцию на выделении трех уровней бытия игры, которые не релевантны между собой, а лишь указывают «на разные аспекты, ипостаси ее бытийственности» [Ретюнских 2002: 52].

Выбор работы Л.Т. Ретюнских в методологии нашего исследования во многом определяется тем, что создает философские основания для последующего использования игры в качестве культурной универсалии, позволяющей раскрыть множество аспектов сохранения механизмов культурного наследования традиционных игр и роли этноспорта в этом процессе.

Одной из ключевых тем в исследовании Л.Т. Ретюнских стала дихотомия «игра — не игра», в изучении которой она заключает, что «это противостояние не абсолютное, не константное, оно имеет различные механизмы своего осуществления, в некоторых моментах бытия эти два феномена успешно дополняют друг друга, создавая бесконечное многообразие человеческого мира, создавая культурные реалии» [Ретюнских 2002: 243].

К таким реалиям безусловно можно отнести нормы и принципы современного общества, закрепленные в конституционно-правовых основах. Разумеется, мы не претендуем на какое бы то ни было научное открытие или новизну в утверждении того, что они опираются на конкуренцию и устанавливают верховенство состязательности, а лишь акцентируем внимание на том обстоятельстве, что они стали законодательно закрепленным воплощением духа игры применительно к нашему исследованию. Конституция РФ, подобно конституциям других стран, содержит правовые гарантии экономической конкуренции (ст. 8) и предписывает осуществление правосудия на основе состязательности и равноправия сторон (ст. 123) [Конституция РФ].

Таким образом, можно заключить, что состязательность стала законодательно закрепленной высшей нормативной ценностью современного общества, обеспечив всеобъемлющую протекцию устойчивому развитию игровой культуры, репрезентации которой сегодня можно встретить не только среди юристов, практикующих и зарабатывающих на разнице интересов сторон, но и в любых других видах деятельности.

В описании изученности темы игровой культуры мы ограничимся временными рамками современности, несмотря на возникающие трудности c определением исторических границ этой самой «перманентной современности», феноменологически представленной Я.В. Мальцевым [Мальцев 2017]. На первый взгляд, проблематизация современности в культурологии игр выглядит почти дословной сентенцией общеизвестной работы «Homo ludens» (1938) Й. Хейзинги (1872–1945) [Хейзинга 1997]. Тем не менее, в отличие от Хейзинги мы не станем апеллировать к образу «прошлого, распадающегося на куски» и «с большими краевыми полями, простирающимися далеко в XIX столетие» [Хейзинга 1997: 185]. Для нас современность в этом контексте начинается с расширения рамок игровой культуры, когда субъектами ее исследований стали животные. Наличие интеллекта у животных и их способность к игре между собой, а