Песочные часы - Ольга Романовская

Одарив его полным ненависти взглядом, я промолчала и заковыляла к крыльцу. Кажется, я нажила себе второго врага. После такого обещания в деревню страшно одной ходить. Да и не одной тоже. Он ведь прав, можно нанять наёмников и остаться чистым перед законом. Те только рады будут развлечься.

В холле столкнулась с Сарой, которая без лишних слов влепила мне пощечину и прошипела:

— На кухню, живо!

Кое-как отмывшись от крови и грязи, я сидела возле очага. Сердобольная хыра принесла чей-то балахон и согласилась постирать одежду. Отправить ее в комнату за чистой я не решалась: не хотелось, чтобы женщине влетело из-за меня. Она была лет на десять старше меня, тихая, задумчивая. На первый взгляд над ней никто не издевался: никаких порезов, ушибов, ссадин, только застарелый след от ожога.

Хыра хорошо готовила, поэтому ее взяли помощницей кухарки.

Шлепая босыми ногами по полу, подоткнув и без того короткий подол, она носила из колодца вёдра с водой, заполняя лохань с грязными вещами.

Кожа загорелая, на ногах и руках огрубевшая; волосы косо обстрижены и собраны в хвостик обрывком бечевки.

Мне хотелось расспросить её о жизни, но мешало присутствие кухарки, под чьим чутким руководством две другие хыры мыли посуду, до блеска драили котлы, кастрюли и сковородки.

Синяки напоминали о себе при малейшем движении, содранная кожа на предплечье, раздраженная водой, саднила так, что на глазах выступили слезы. Я не стала их сдерживать и расплакалась, кляня судьбу.

Я смотрела на языки пламени, пожиравшие поленья, и мечтала умереть. Это ведь несложно: пойти, задвинуть заглушку дымохода, засунуть голову в печь и просто ждать. В замке столько комнат, какая-нибудь да будет пустовать, получаса мне хватит, может, даже меньше. И всё кончится: унижение, стыд, боль…

На кухню вошла служанка, покосилась на меня — жалкое, наверное, зрелище — и свысока протянула:

— Вот дура-то! Ты совсем сбрендила, на кого руку подняла?! Что, до сих пор себя свободным человеком считаешь? Нет, вы только гляньте на нее: торха посмела вякнуть на норна! Никто не слышал, сильно она верещала, когда её по спине и мягкому месту полосовали? Я наверху была, не видела, — похожа, она искренне сожалела о том, что пропустила моё истязание.

Со служанками у меня сложились неоднозначные отношения: одни мне сочувствовали, другие игнорировали, третьи общались только по делу, а были такие, как Снель, которые меня презирали.

— Ну, так как, зеленоглазая, хорошо ты вокруг столба голым задом крутила?

Снель подошла ко мне и, дёрнув, задрала край балахона.

— Что, так в постели хозяину нравишься, что он и не высек тебя толком? — недовольно пробурчала она. — Раз сидишь, то и зад цел. Неужели ни разу не ударил? Покажи-ка!

Я воспротивилась её попытке приспустить нижнее белье, больно ударив по руке.

— Если я и вещь, Снель, то не твоя! — злость осушила глаза, отогнала мысли о самоубийстве. — Ещё раз прикоснешься — выцарапаю глаза.

— Ишь, какая смелая! — служанка, тем не менее, предпочла отойти.

Я догадывалась об одной из причин, по которой Снель ко мне придиралась: ей не нравилась моя близость с хозяином. Будто бы мне это доставляло удовольствие! Да я бы с радостью уступила место в его постели, только от меня это не зависело.

А ещё я была красивее, чем Снель, а последняя — девушка крайне завистливая. Не могло не вызывать в ней глухую злобу и то, что Сара прощала мне мелкие оплошности, а с неё требовала по полной.

Налив себе вишнёвой настойки, Снель продолжала разглагольствовать на тему: «Каждый человек должен знать своё место». Неизвестно, сколько это бы еще продолжалось, если бы на кухню не вошла экономка.

— Так, это еще что такое? — недовольно сдвинула брови Сара, покосившись на опорожненную на треть бутылку. — Выпиваешь среди бела дня, когда в комнатах работы немерено? Метёлку в зубы — и сметать пыль на третьем этаже!

— А ты, — она ткнула в меня пальцем, — переоденься и к хозяину в кабинет. Настоятельно советую поторопиться.

Кое-как преодолев пять лестничных пролетов, заползла в свою комнатку, затеплила свечу (без нее в этом «каменном мешке» ничего не видно) и нацепила на себя сменный наряд торхи. Мельком глянула на себя в кусочек зеркала, намертво закрепленный на стене, и пригладила растрепанные волосы.

На виске красовался пунцовый синяк, губа кровоточила, пряди спутались и торчали в разные стороны — та ещё красавица!

Путь на второй этаж занял у меня еще больше времени, чем подъем в башню на четвертый: мне не хотелось туда идти.

Сняв на лестничной площадке обувь, чтобы не испачкать не смытыми остатками навоза ковры, которые мне бы и пришлось оттирать, я на цыпочках прошла через две проходные комнаты — курительную и ломберную, свернула налево и углубилась в личные покои виконта. Вот дверь его спальни, кабинет рядом.

Постучавшись, приготовилась принять мученическую смерть. Не стоило даже надеяться, что хозяин позвал меня, чтобы дать какое-то поручение.

— Входи, — его раздраженный тон развеял самые призрачные чаяния.

Потупившись, покорно сложив руки на животе, я переступила порог и опустилась на колени: всё равно потребует это сделать. Глаза вперились в бардово-золотой ворс ковра, выхватив краешек растительного узора.

— Изображаешь покорность? — он подошел и вскинул мой подбородок, заставив посмотреть на себя. — Раскаянья я не вижу. Похоже, ты совсем не жалеешь о случившемся. Наказание было слишком мягким? Зеленоглазка, я задал вопрос!

Я вздрогнула и испуганно облизнула губы: во второй руке норна была плеть. Видимо, сейчас он изобьёт меня повторно, без свидетелей и с большей жестокостью.

— Советую отвечать, когда я спрашиваю, — норн больно запрокинул мне голову. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Оскорбила моего гостя. В моём доме. В моём присутствии. Будучи моей торхой. Часть тени этого оскорбления ложится на меня как твоего хозяина. Знаешь, что я должен был с тобой сделать?

Свист рассекаемого плетью воздуха заставил закрыть глаза и сжаться сердце. Но удара не последовало.

— Ты не имеешь права в чём-то упрекать, обвинять, а, тем более, оскорблять норна. Любого норна. За публичное оскорбление аверда тоже полагается наказание, — хозяин отпустил меня и начал расхаживать по комнате, поигрывая плетью. — Ты должна молчать, что бы они ни говорили и ни делали. Законом тебе дозволяется сопротивляться только в двух случаях: если кто-то попытается овладеть тобой силой или покалечить. Но и здесь ты должна позвать на помощь кого-то из моих людей. Тебе повезло, что ты не причинила Анафу никакого вреда, а то бы познакомилась с квитом. Кричала бы так, что в соседней деревне было слышно. И не факт, что после этого осталась бы торхой.