Соль любви - Ирина Кисельгоф

– Пирожных нет. Никаких, – спокойно сказал он. – Я дома их не держу. Не люблю, если помнишь.

Я кивнула, не поднимая головы. Я хотела сдержать слезы, а они уже топили улыбающихся дельфинов.

– Ты всегда ревешь? Или по великим душевным праздникам?

– Всегда.

Мои слезы утопили дельфинов и выключились. Я развернулась и пошла к двери.

– Куда? – усмехнулся человек с ямочками на щеках.

– За пирожными.

Он загородил дверь руками, как дверной спаситель. Я подняла на него глаза.

– Еще не вечер.

– Зачем ты меня пригласил?

– Трахнуться, – он улыбнулся самому себе. – А ты что подумала?

Я заглянула в его глаза. Их роговицу перечеркнул луч солнца, падающий из щели вертикальных жалюзи, и зрачки скрылись под диагональным знаком «стоп».

Мы смотрели друг на друга молча. Целую вечность. Пока он не убрал руки с двери. Я сама открыла дверной замок. В лифте я увидела на своем пальце царапину с алыми бисеринами крови. Меня поцарапал знак «стоп» материальной точкой отсчета в виде дверного замка.

Дома я расплела косу. Зачем мне корона, если я не королева? Я бросила случайный взгляд в зеркало. В моих глазах плавали дельфины белым брюхом кверху. Тогда я закрыла зеркало черным лоскутом. И легла спать.

На сером небе хмурились тучи, из них текла вода. Не знаю, как остальные, а я люблю воду, даже хмурую. И я пошла без зонта. Меня поливала хмурая вода, а я думала, что благодаря ей я вырасту весной еще крепче. Так ведь всегда бывает в природе. А я капля природы. Того самого Мирового океана. Мне этой ночью приснились дельфины. Улыбающиеся и живые. Они не умерли, просто обманули меня. Плыли кверху пузом, чтобы немного отдохнуть. Хитрюги!

За моей спиной засигналила машина, я обернулась. Серая небесная вода поливала серую машину, всю в каплях чужих слез. Я пошла прочь, почти побежала. Мне стало страшно, что дельфины умрут по-настоящему, если я задержусь хоть на мгновение.

– Я купил тогда пирожные, – меня за руку тронул человек с черными ямочками на щеках.

Я выбежала на проезжую часть и подняла руку. Мне нужно было как можно скорее уехать. Во что бы то ни стало. Меня обливала грязная вода из-под колес, а за руку держал человек с черными ямочками на щеках. Он открывал рот, как немая кукушка, я слышала только шум хмурой воды. И все.

– Ты вся дрожишь, – сказала хмурая вода. – Давай сядем в машину. Там печка.

Я дрожала у печки, вцепившись руками в свою сумку. По лобовому стеклу текла серыми ручьями хмурая, ледяная вода.

– Не знаю, что делать. У меня такого не было никогда. Я не привык.

Он помолчал.

– У меня были другие девушки. Не лучше и не хуже. Просто другие.

Он повернул ко мне голову.

– Мне кажется, я могу стать ненормальным. Чокнутым. Понимаешь?

На лобовом стекле текли ручьи воды, они стали светлеть.

– Мне кажется, я уже чокнулся. Я придумал другую конструкцию непотопляемого бумажного кораблика. Лезло в голову каждый день. Думал-думал и придумал. Дурь какая-то! На черта мне бумажные кораблики? У меня тупая работа. Я трубами занимаюсь.

– Иерихонскими? – спросила я.

Он обнял меня и поцеловал в мокрую макушку.

– Корона тебе идет. Сразу видно, пришла ведьма из Полесья. С глазами в пол-лица.

– У меня теперь нет короны.

– Твои волосы вкусно пахнут.

– Чем?

– Взбитыми сливками! – засмеялся он.

Илья меня обнимал, по лобовому стеклу текла золотая вода, подсвеченная солнцем, а мне почему-то было грустно. Не знаю почему. Наверное, я поняла, что я не королева, не ведьма, и глаза у меня не в пол-лица, а такие как у всех. И мне так захотелось другой, лучшей жизни, что я снова заплакала. Мне нельзя было плакать, мои слезы других раздражали. Я это тоже поняла. Но ничего не могла с собой поделать.

Глава 8

Люблю чудаков, нестандартных людей, но могу признаться в этом только самой себе. Не знаю, почему я это запомнила. После развода Алек Болдуин много чего наговорил о бывшей жене Ким Бейсингер. Самой удивительной его претензией было то, что она всегда выбирала из кучи правильных тыкв плод самой необычной формы, другими словами, она отдавала предпочтение дефективным объектам. Ее ошибкой стало то, что она выбрала в мужья правильного человека, любящего правильные формы. Их отношения заранее были обречены на провал.

Наверное, моя мать ушла от отца к Мерзликину, потому что тот ей подходил. Был впору по росту, по интеллекту, по статусу, по чему угодно. Именно впору. Не в смысле соответствия этих понятий у двух разных людей, а в смысле совпадения неосознанных желаний с реальностью. Каждый вписывает своего избранника в свой идеал. Если очень хочется, идеал можно подкорректировать. Уложить в прокрустово ложе и укоротить ручки-ножки.

А мой отец был совсем другим. Я вдруг вспомнила, именно он рассказывал мне сказки на ночь. Я помню, он читал «Винни-Пуха» и хохотал беспрерывно. А я плакала оттого, что вообще ничего не могла понять. Мне ведь тоже хотелось смеяться. Мой отец читал мне сказки, играл со мной, таскал на шее, укладывал спать. Всегда он, а не мать. Куда он делся, если так любил меня?

И я подумала: все переполнены шаблонами под завязку. Моя мать изменила моему отцу, а его шаблон не позволял ему жить с ней в одном городе. Потому можно было легко забыть меня. Сбросить со счетов. Из-за дурацких стандартов в темном коридоре его подсознания. Вот и весь сказ.

Я пришла к Гере и легла рядом с ним. Сложила руки на груди и уставилась в потолок.

– Гера, почему мы с Ильей не подходим друг другу?

– Вы разные, – сказал он.

Я повернулась на бок, заглянула в его лицо и ничего не поняла. Он смотрел в сторону, а так я не умею читать глаза.

– Чем разные?

– Ты мечтаешь о другой жизни, он доволен этой.

– Тебе он не нравится?

– Он мажорный архар.

– Кто?!

– Мажорный архар! – громко сказал Гера.

Я потеряла голос. От смеха. И захохотала шепотом, как ненормальная, а Гера вслед за мной. Мы хохотали так, что сотрясалась кровать. Кровать ходила ходуном от смеха. Без нас! В нашем доме водились ненормальные, хохочущие кровати.

– Мажорный архар! – хохотала я.

– Мажорный архар! – хохотал Гера.

Мы просто катались от смеха. Визжали! Как ненормальные. Другого слова не подобрать.

Отсмеявшись, я вытерла слезы с соплями и прогундела:

– Я теперь не усну!

– Кляузница!

Гера взглянул на меня, и мы снова захохотали как ненормальные. Короче, металлические люди в нашу семейку не вписывались.

Я вернулась в свою комнату и легла спать. Мне приснился сон. Под серой, хмурой водой шел Илья. Совсем один. В огромном пространстве не было ни одного человека, кроме него. Совсем никого. Ни души. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за моросящей пеленой холодного, зябкого одиночества. Я заплакала прямо во сне. У него не могло быть весны. В огромном хмуром пространстве весны не бывает. Никогда.