Я выбираю свободу! - Дарья Кузнецова

Вскоре обнаружил себя в довольно странном и неожиданном положении. В нескольких метрах впереди горел высокий костер, точно такие же пытались разогнать сгущающиеся над портовой площадью сумерки. На некотором отдалении от костров были расставлены столы, кажется, вынесенные из домов. Над площадью плыли запахи жареной рыбы, горелого масла, сырого лука и еще десяток трудно опознаваемых и слишком тусклых на фоне прочих — и я вдруг вспомнил, что не ел со вчерашнего утра. Воздух наполняли оживленные голоса, и быстрый местный говор сливался в сплошной фон, периодически нарушаемый то взрывами хохота, то непонятными громкими восклицаниями, то наборами звуков, которые издавали музыканты, настраивая свои инструменты.

Вокруг костров сидели местные. Кто на узких деревянных лавках, кто просто на камнях. Владыка из моего поля зрения исчез, зато буквально в паре метров в стороне обнаружился Валлендор со своими соратниками. А рядом со мной на скамейке восседал чем-то до неприличия довольный Тай.

— Чему ты так радуешься? — поинтересовался я.

— Да ты по сторонам посмотри, — и он широко повел рукой.

— Празднуют, я вижу. Мне не очень понятно, что именно празднуешь ты?

— Я не праздную, я наблюдаю. Посмотри, какие изумительные образчики поведения! Обрати внимание, насколько точное им было в свое время дано название — «дикие». Согласись, в этом есть свое первобытное очарование, — с явным удовольствием пояснил друг. Как раз в этот момент какая-то девочка-подросток торопливо сунула нам в руки по тарелке, а степенная гномка, следовавшая за ней, сняла с подноса и выдала по объемистой кружке. На тарелке лежало то, чем, собственно, пахло вокруг: мелкая жареная рыбешка, половина сырой луковицы, несколько вареных картофелин.

— Да уж, — пробормотал я, заглядывая в емкость и принюхиваясь. Из кружки отчетливо пахло спиртом, какими-то травами и ягодами, и я задумчиво отхлебнул. Пойло оказалось достаточно крепким и неожиданно приятным на вкус, так что я сделал пару больших глотков и, окончательно плюнув на все, закинул в рот рыбешку.

А что, тоже неплохой способ выразить окружающему миру собственный протест.

— Кхм. Фель, ты помнишь, что магам противопоказано напиваться? — задумчиво уточнил Тай, когда за рыбешкой последовало еще несколько жадных глотков.

— Помню, — отозвался я. — Только я сейчас, как ты можешь видеть, почти не маг, резерв на нуле, и потерять над чем-то контроль я технически не способен: нечего контролировать.

— А мозги? — уточнил он, смерил меня взглядом и тяжело вздохнул. — Впрочем, у кого я спрашиваю! Где огневики — а где мозги… Фель, давай ты хотя бы не пойдешь бить морды без разбора всем диким, а?

— Я пока вижу одну морду, которую мне хочется набить, и она принадлежит светлому, — мрачно огрызнулся, выразительно глянув на друга.

— Ладно, я понял, ты решительно настроен запить горе, — смирился он. — Но завтра, проснувшись с больной головой в незнакомом месте, пожалуйста, не задавай мне вопросов из разряда «почему ты меня не остановил», договорились?

— Договорились, — легко согласился я, и на этом Тай наконец-то оставил меня в покое.

В глубине души я вполне отдавал себе отчет, что поступаю глупо, но сидеть и молча пялиться на огонь сейчас было хуже. Да, алкоголь давал мнимое забвение и еще никого никогда не спас, но сейчас мне требовалось хоть как-то переключиться. Когда рушится мир, нужно уцепиться хоть за что-то, пусть даже этим якорем будут тяжелое похмелье, попытки выяснить собственное местоположение в пространстве или какие-то еще закономерные последствия разгульной пьянки. Вопрос «как избавиться от этих мерзких ощущений» гораздо предпочтительнее вопроса «как жить дальше» по очень простой причине: он решаем.

Впрочем, до этого еще было далеко, а пока пропорционально выпитому выправлялось мое настроение. Пойло оказалось вкусным, от него не мутило, лишь слегка шумело в голове, а в теле поселилась приятная легкость. Еда… вкус ее сейчас волновал меня мало, а для задачи «набить брюхо» она годилась идеально. Яркие наряды местных уже казались забавными, музыкальные ритмы — оригинальными и интересными, говор — не речью слабоумных, а почти музыкой. Пляшущее неподалеку пламя согревало не столько снаружи, сколько внутри — там, где пару часов назад бушевало пламя родной стихии, а сейчас едва теплилось что-то невнятно-жалкое.

И вскоре я с удовлетворением понял, что даже перевыполнил поставленную задачу: не просто отвлекся от мрачных мыслей — мне стало хорошо. Спокойно. Наверное, потому, что мыслей в голове не осталось вовсе, она легко и непринужденно наполнилась отзвуками голосов и алкогольными парами.

Начались танцы. Странные и — да, дикие, но по-своему интересные. Чем-то они напоминали пляску огня и сейчас казались мне почти родными. Женщины — во всяком случае, те, на которых я фокусировал взгляд — красиво изгибались в такт музыке, мужчины весьма смело и даже откровенно обнимали партнерш. Некоторые из них тоже танцевали, другие двигались так, что это походило на красивый постановочный бой, третьи — просто притопывали и прихлопывали.

— Тилль, станцуй! — воскликнул вдруг в минуту тишины какой-то мужской голос, и его просьбу неожиданно подхватили соседи. Я с иронией подумал, что эту эльфийку здесь любят даже больше, чем Валлендора — знать бы еще почему! — а потом ее все-таки вытащили-вытолкали в круг.

В том, что танцевать — в местном представлении — она умеет, я не сомневался. Иначе не оживились бы так окружающие и не притихли, когда Тилль, демонстративно закатив глаза, махнула рукой, мол, ладно, уговорили. Так что за происходящим наблюдал с возрастающим любопытством, пытаясь угадать или вспомнить, кто же такая эта светлая? Ни о каких примечательных женщинах в окружении Валлендора я прежде не слыхал, а эту там явно любили так же, как в среде прочих аборигенов. Причем если последнее еще можно было объяснить целительскими способностями, то первое — уже вряд ли.

Эльфийка сказала что-то музыкантам, отдала одному из них на хранение свою ленточку и, встряхиваясь, покачивая бедрами, на цыпочках прошла в центр освобожденного для нее круга. А потом…

Если прежние танцоры лишь походили в своих движениях на живые языки пламени, то Тилль — была им. Не замирая ни на секунду, ни разу не повторившись, она легко скользила над истертой брусчаткой. Изящная фигурка изгибалась, приковывая к себе внимание и заставляя забыть обо всем, юбка вихрилась вокруг стройных ног, то целомудренно скрывая их до лодыжек, то — обнажая совершенную линию бедер.

Казалось, во всем мире не существует больше ничего, кроме завораживающего танца. Даже пламя в моих венах пульсировало в его рваном сумасшедшем ритме, а дыхание вырывалось из груди в такт взмахам тонких женских рук. Это было похоже на магию — движения гипнотизировали, порабощали, стирали реальность.