За пивом! Крупнейший пивной забег в истории, воспоминания о дружбе и войне - Джон Донохью

– Слушай, мы просто должны закинуть почту на тот самолет, и все.

Капрал на воротах сказал мне:

– Сэр, выйдите из машины, пожалуйста!

Куда деваться, я спрыгнул на землю. Капрал махнул рукой, пропуская джип за ограду, и повернулся ко мне. Я показал ему мою моряцкую карточку и не забыл упомянуть, что и сам служил в морской пехоте. Я даже вспомнил свой списочный номер и номер своей винтовки. Все морпехи это помнят всю жизнь. Но это не произвело на капрала никакого впечатления:

– Но теперь-то вы гражданский, не так ли, сэр?

– Каюсь.

– В таком случае мои извинения, сэр, но впустить я вас не могу. У меня приказ не допускать гражданских.

– Слушайте, я думаю, в приказе-то говорилось о вьетнамцах. Я похож на вьетнамца?

– Мне это не уточняли, сэр.

– Но вряд ли речь шла именно обо мне.

– Не знаю, сэр.

Я препирался с ним еще минут десять, пытаясь втолковать, что ближайший рейс, похоже, вот-вот уйдет и я не могу ждать еще одну ночь. Бесполезно. Раз так, решил я, познакомься-ка с моим «альтер-эго», и рявкнул:

– Позовите дежурного офицера! Я поговорю с ним. Я обязан попасть на тот самолет – и я попаду на него. Нет? Тогда я сам пойду в штабную палатку и найду того, кто решает эти вопросы!

С этими словами я прошел мимо него.

– Стоять! – крикнул капрал.

Я не был уверен, что он не пристрелит меня. В конце концов, это был морпех, у него был приказ, а все морпехи понимают приказы буквально. Тем не менее стрелять он не стал, но все же велел одному из подчиненных отвести меня в палатку, что тот и сделал, всю дорогу держа свою M16 наизготовку, как если бы конвоировал не пойми кого. Впрочем, я и был не пойми кто, по крайней мере пока. В штабной палатке нашелся сержант, который объяснил мне, что они прямо сейчас загружают последний на сегодня самолет.

– Куда он летит?

– На авиабазу Пху-Кат.

Не было необходимости уточнять, на юге ли эта база. Мы уже были так далеко на севере, как только можно, – чуть ли не на коленках у Хо Ши Мина.

– Мне нужно место на борту!

Он повертел мою моряцкую карточку, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Ну, раз нужно, то нужно, сэр.

В отличие от капрала, он не стал со мной препираться. Впрочем, и того не в чем винить: как бывший морпех, я не мог не отдать ему должное. Парень был тверд как кремень в том, что касалось исполнения приказов!

Как бы там ни было, я без приключений поднялся на борт самолета.

Солнце уже садилось, когда мы приземлились в Пху-Кате. Это была главная авиабаза США, которую возводили под защитой «Тигриной дивизии» южнокорейского правительства. Вьетконг мешал стройке изо всех сил, подбрасывая мины-ловушки или расстреливая строителей из снайперских засад. Здесь погибли много американских солдат. Нынче, как это случилось почти со всем нашим военным наследством, это просто большой гражданский аэропорт, один из самых красивых в стране, а в те годы там базировалось 37-е тактическое авиакрыло.

Пху-Кат расположен в семнадцати милях северо-западнее Куинёна, где стояла на якоре моя «Дрейк Виктори» и куда мне кровь из носу нужно было попасть – не важно, справился я со своим делом или нет. Было уже не видно ни зги, когда я зашагал к шоссе.

– Куда это вы, черт побери? – крикнул мне офицер, который наблюдал за разгрузкой самолета.

– В Куинён, а что?

– В Куинён?! Да вы совсем рехнулись, ночь на дворе! Идите в казарму, там вам дадут койку.

Я так и сделал, но уснуть все равно не смог. Я давно пропустил все сроки своего увольнения. Скоро будет среда, а я ведь обещал капитану быть на борту в понедельник. А если корабль уйдет без меня?! Черт с ним, со сном, я решил пойти ночью. У самых ворот авиабазы меня подобрал еще один грузовик из «Ханджинских перевозок», но высадил у развилки, не проехав и мили: нам надо было в разные стороны. Я спрыгнул из кабины и пошел пешком, надеясь, что меня рано или поздно нагонит еще какая-нибудь попутка.

Еще около мили я шлепал по грязи, посреди леса. Темень стояла хоть глаз выколи, если не считать скудного лунного света – в небе висел узкий серп месяца. И ни одной машины – ни джипа, ни грузовика. Кто-то ухал в зарослях так, что я каждый раз буквально подпрыгивал. Еще через полмили мне попался первый человек, мальчик лет пяти. Он играл с мячом прямо посреди дороги, бросая его и ловя, когда тот подпрыгивал. Он был совершенно один, и я, пытаясь выглядеть дружелюбно, сказал ему:

– Син чао! Привет!

Он мне не ответил. Он просто стоял там и не сводил с меня глаз.

Вдруг я услышал чей-то тревожный крик и затем быструю скороговорку на вьетнамском. На дорогу выскочила женщина, похоже, его мать. Она бросила на меня короткий взгляд, подхватила ребенка и побежала куда-то, где можно было разглядеть очертания маленькой хижины. Мне уже никогда не забыть той гримасы ужаса, что на минуту исказила ее лицо. И того, что именно я был тому причиной.

Тот офицер на аэродроме ничего не сказал мне о расстояниях – он просто волновался, не попаду ли я в беду. Я решил, что зашел слишком далеко. Может быть, я уже шагаю по вьетконговской земле, поди пойми. Я не знал, что мне делать: продолжить этот идиотизм и топать вперед или повернуть назад, что уже тоже казалось мне не особо хорошей идеей. Слава богу, в эту минуту откуда ни возьмись на дороге появился БМП. Он двигался мне навстречу, пустой, не считая шофера-корейца, все из тех же «Ханджинских перевозок». Да уж, яйца у этих ребят стальные!

По-английски шофер не говорил, и я попробовал на нем свой японский. Так или иначе, что-то из моей тарабарщины он понял. Наконец я спросил:

– Пху-Кат?

– Дайдзёбу! – ответил он. По-японски это все равно что наше окей.

– Аригато! Спасибо!

Парень ехал куда-то еще, но сделал крюк, подбросив меня обратно, до ворот авиабазы, – еще один случай человеческой отзывчивости корейцев, да и других встреченных мной незнакомцев, которые помогли мне в путешествии.

Часовой у ворот спросил меня:

– Вы еще, вашу мать, откуда?

– А вы меня уже забыли? Я же был тут недавно. Пытался вот добраться до Куинёна на своих двоих.

– Вы вообще в своем уме?! Ночью шоссе так и кишит «чарли»!