Сверкающий цианид - Агата Кристи

— Да, да. Однако дело не в этом. Полагают, моя жена совершила самоубийство.

Одно слово привлекло внимание Рейса. Брови его взметнулись.

— Полагают?

— Прочтите.

Бартон сунул ему два письма. Брови Рейса еще более изогнулись.

— Анонимные письма?

— Да. И я им верю.

Рейс в раздумье покачал головой.

— А это уже опасно. Вы удивитесь, узнав, какое множество лживых писем вызывает всякое событие, получившее огласку в печати.

— Я это знаю. Но они написаны не сразу же — они написаны спустя шесть месяцев.

Рейс кивнул.

— Это другое дело. Кто, вы думаете, их написал?

— Не знаю. Не представляю. Дело в том, что я им верю. Моя жена была убита.

Рейс положил трубку. Слегка выпрямился.

— С чего это вы взяли? Раньше что-нибудь подозревали? А полиция?

— Когда все это случилось, я был ошеломлен — просто обескуражен. Выводы следствия сомнений не вызывали. Моя жена перенесла инфлюэнцу, была истощена. Никаких подозрений не возникало: самоубийство, и все. Понимаете, у нее в сумочке нашли яд.

— Какой яд?

— Цианид.

— Понимаю. Она отравила им шампанское.

— Да. В то время это казалось вполне правдоподобным.

— Она когда-нибудь угрожала самоубийством?

— Никогда. Розмари любила жизнь.

Рейс кивнул. Он лишь однажды видел жену Джорджа. Она показалась ему милой дурочкой, но, вне всякого сомнения, совсем не расположенной к меланхолии.

— Каково медицинское заключение о состоянии рассудка и все такое прочее?

— Доктор Розмари — пожилой человек, он лечил их семью, когда они еще были детьми. Так он в это время путешествовал по морю. Его молодой партнер посещал Розмари во время болезни. Я запомнил все, что он сказал: по его мнению, подобная разновидность инфлюэнцы может дать очень серьезные нервные осложнения. Джордж помолчал, а затем продолжил:

— Пока я не получил эти письма, я не разговаривал с постоянным врачом Розмари. Разумеется, о письмах я ничего не сказал — просто обсудили случившееся. Он сказал мне, что происшедшее очень его удивило. Он бы никогда этому не поверил. Розмари не имела ни малейшей склонности к самоубийству. Случившееся, по его мнению, свидетельствует о том, что поведение пациента предсказать невозможно.

Джордж опять замолчал, потом снова заговорил.

— После разговора с ним я понял, насколько сомнительно предположение о самоубийстве. Кроме того, я хорошо знал мою собственную жену. Она была очень неуравновешенной. Могла рассердиться из-за пустяка, могла совершить опрометчивый и необдуманный поступок, но у меня не было никаких оснований предполагать, что ей взбредет мысль «разом покончить со всем».

Рейс смущенно пробормотал:

— Может быть, у нее были какие-то иные причины для самоубийства, не зависящие от нервного истощения? Не была ли она чем-то расстроена?

— Я… нет… она, возможно, была немного нервной. Стараясь не глядеть на своего друга, Рейс сказал:

— Не любила ли она позировать? Вы знаете, я лишь однажды видел ее. Но есть люди, которые… хм… могут выкинуть такое коленце… обычно, если они с кем-нибудь поссорятся. Действуют по-ребяческому принципу: «вот я тебе покажу».

— Розмари со мной не ссорилась.

— Нет. Должен сказать, факт употребления цианида, как правило, исключает подобное предположение. Не такое это средство, с которым можно безопасно по-обезьянничать — и всем это известно.

— Разумеется. Кстати, если бы Розмари решилась что-то с собой поделать, отважилась бы она на такое? Болезненно и… и отвратительно. Более подошла бы солидная доза снотворного.

— Согласен. Известно, где она купила или достала цианид?

— Нет, но она была с друзьями за городом, и там они травили осиные гнезда. Возможно, тогда она и взяла щепотку цианистого калия?

— Да… его нетрудно достать. У всех садовников он имеется в избытке.

Рейс сказал после непродолжительного молчания:

— Давайте подведем итог. Отсутствуют доказательства, подтверждающие самоубийство или какие бы то ни было приготовления к нему. Эта возможность, по-видимому, полностью исключается. Но в равной мере нет доказательств, указывающих на убийство, иначе полиция их непременно бы нащупала. У них, знаете, нюх на такие дела.

— Просто мысль об убийстве казалась совершенно не правдоподобной.

— Но не показалась таковой вам спустя шесть месяцев?

Джордж медленно произнес:

— Наверное, я чувствовал все время некоторую неудовлетворенность. И душу одолевали сомнения, поэтому, когда новая версия предстала передо мной, написанная черным по белому, я воспринял ее без колебаний.

— Да, — кивнул Рейс. — Ну что ж, попробуем разобраться. Кого вы подозреваете?

Джордж подался вперед — лицо свела судорога.

— Все это так чудовищно. Если Розмари была убита, значит, один из сидящих за столом людей, один из наших друзей, является ее убийцей. Никто больше не приближался к столу.

— А официанты? Кто разливал вино?

— Чарлз, главный официант «Люксембурга». Вы ведь знаете Чарлза.

Рейс не отрицал сказанного. Чарлза знали все. Мысль, будто бы Чарлз мог сознательно отравить клиента, казалась совершенно нелепой.

— А обслуживал нас Джузеппе. Мы хорошо знаем Джузеппе… Я знаю его много лет. Он всегда меня обслуживает. Очаровательный маленький весельчак.

— Итак, мы прибыли на банкет. Кто там присутствовал?

— Стефан Фаррадей, член парламента. Его жена леди Александра Фаррадей. Мой секретарь Руфь Лессинг. Один парень по имени Антони Браун. Ирис — сестра Розмари и я. Всего семь человек. С вами должно было быть восемь. Когда вы отказались, мы в последнюю минуту не смогли подыскать подходящего человека.

— Ясно. Ну что ж, Бартон, кто, как вы предполагаете мог это сделать?

— Не знаю! — закричал Джордж. — Я сказал вам, не знаю. Если бы я мог только предположить…

— Прекрасно… прекрасно… Мне подумалось, что у вас могли быть определенные подозрения. Впрочем, в подозрениях недостатка не будет. Как вы сидели — начиная с вас?

— Справа от меня — Сандра Фаррадей. С ней рядом — Антони Браун. Потом Розмари. Потом Стефан Фаррадей, Ирис и слева от меня Руфь Лессинг.

— Ясно. А ваша жена в тот вечер, до того, уже пила шампанское?

— Да. Бокалы наполнялись несколько раз. Все случилось во время кабаре. Стоял страшный шум — выступал один из негритянских ансамблей, и мы все были увлечены представлением. Она упала на стол, и вслед за этим загорелся свет. Может быть, она вскрикнула… или забилась в конвульсиях… но никто ничего не слышал. Врач сказал, что смерть наступила практически мгновенно. Бог милостив.

— Да, именно так. Ну что ж, Бартон, при поверхностном рассмотрении все совершенно очевидно.

— Вы имеете в виду…

— Разумеется, Стефана Фаррадея. Он сидел по правую руку от нее. Ее бокал с шампанским находился возле его левой руки. Легче всего положить яд, когда погасили огни, а внимание присутствующих было устремлено на сцену. Ни у кого другого не было такой благоприятной возможности. Я хорошо знаю, какие в «Люксембурге» столы. Они круглые и занимают значительную площадь — сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог бы дотянуться через стол, не будучи замеченным даже в темноте. То же самое можно сказать про парня слева от Розмари. Чтобы положить что-то в ее бокал, он должен был перегнуться через нее. Существует и другая возможность, но давайте сначала займемся первой. По какой причине Стефану Фаррадею, члену парламента, хотелось разделаться с вашей женой?

Сдавленным голосом Джордж сказал:

— Они… они были довольно близкими друзьями. Если… если Розмари, например, отвергла его, у него могло появиться желание ей отомстить.

— Весьма театрально. Это единственный мотив, который вы можете предположить?

Рейс внимательно на него посмотрел.

— Давайте разберем возможность номер два: одна из женщин.

— Почему женщин?

— Дорогой Джордж, не упустили ли вы, что в компании было семь человек. Четыре женщины и трое мужчин, и, вероятно, раз или два в течение вечера, когда танцевали три пары, одна женщина сидела у стола в одиночестве? Вы все время танцевали?

— Да.

— Хорошо. Не припомните ли, кому до кабаре приходилось одной оставаться у стола?

Джордж на минуту задумался.

— Кажется, помню, последней оставалась Ирис, а до нее Руфь.

— Вы помните, когда ваша жена выпила последний бокал шампанского?

— Дайте сообразить… она танцевала с Брауном. Помню, она вернулась к столу и сказала, что немного утомилась — он отменный танцор. Тогда же она выпила вина. Минуту спустя заиграли вальс — она танцевала со мной. Вальс — единственный танец, который доставляет мне удовольствие. Фаррадей танцевал с Руфью, а леди Александра с Брауном. Ирис сидела одна. Сразу же вслед за этим началось кабаре.

— Тогда давайте ей и займемся. Ирис полагалось какое-то наследство в случае смерти вашей жены?

Джордж раскрыл рот от изумления.