Лица - Джоанна Кингслей

— Волшебство. Будет заставлять печеных человечков ходить и разговаривать, нырять в озеро и выплывать с жемчужинами. Она спасет лошадь от жестоких хозяев, вылечит у птицы крыло, и та снова полетит.

— Мне нравится. А у вашей героини будет мое имя?

— Конечно, — когда Минна улыбалась, ее широкие щеки, казалось, налезали на глаза, кожа розовела, как клубничный крем, и на ней повсюду появлялись морщинки. За улыбкой рождался смех, поначалу звучащий, как отдаленный гром, но постепенно прокатывался по всему ее телу, набирая силу.

— Хорошо, — произнес Бернард. — Я рад, что Женя чувствует у вас себя, как дома. Ваше великодушие заслуживает дополнительного вознаграждения, — последние слова он сказал полушепотом, обращаясь к Олафу. Уши у того покраснели, и он отвернулся от американца.

После обеда Бернард попросил Женю прогуляться с ним.

— А почему бы вам не посидеть у меня в номере, — повернулся он к Круккаласам, доставая ключ от комнаты. — Там есть хороший коньяк и кубинские сигары. Ни в чем себе не отказывайте.

— Мы подождем Женю в холле, — сказала Минна.

— Или, может быть, в баре, — уточнил муж.

— Ну как хотите. Мы вас найдем. Дай-ка, Женя, я помогу тебе надеть жакет.

— Он такой красивый. Спасибо, что подарили.

Американец улыбнулся и взял Женю за руку:

— Мне нравится дарить подарки людям, которые получают от этого радость.

Они вышли в холодную ночь и дважды прогулялись вокруг площади, в морозном воздухе дыхание паром вырывалось изо рта. Все было почти как с отцом: ладонь покоилась на его руке и она соизмеряла свои шаги с его. Но в то же время все было по-другому: она шла после роскошного обеда с самым элегантным в мире человеком.

Он был без шапки, и когда они проходили под фонарем, Женя с восхищением разглядывала его волосы: отдельные ниточки сияли, как металлическая проволока.

— Все, что тебе потребуется, ты получишь, — произнес Бернард, и Женя вспомнила, как Минна назвала этого мужчину Жениным сказочным крестным отцом. — Только дай мне знать, что тебе нужно.

Она подняла глаза, но лишь на мгновение встретилась взглядом с Бернардом. Явное обожание ребенка заставило его вздрогнуть.

— Сделаю все, что в моих силах, — он уперся взглядом в мостовую.

— А можете вы вернуть домой папу? — еле слышно, не желая испытывать судьбу, спросила она.

— Это не в моей власти, — так же тихо ответил он.

— А можно я буду жить у вас? Ну пожалуйста.

Он весь напрягся, но продолжал вышагивать по площади.

— У меня нет детей, Женя. Никогда их не было. Может быть, следовало их завести, когда был молод. Но никогда не хватало времени. Слишком много всего надо было сделать. К тому же жены… У меня не было ни одной, которая бы имела склонность к материнству.

Жене льстило, что он разговаривает с ней, как с другом, как с равной.

— А к чему же тогда они имели склонность?

Бернард рассмеялся, и его смех не понравился девочке.

— К тому, чтобы пребывать в роли миссис Мерритт и тратить деньги. Заказывать наряды. Быть в кругу внимания. Понимаешь?

Она не понимала.

— Я хочу сказать, что совсем не знаю детей. Не знаю, как с ними разговаривать и что с ними делать. Нам будет трудно обоим, если ты приедешь жить ко мне.

— Я могу научить вас, как обращаться с детьми, хотя сама я уже не ребенок.

Бернард остановился, поднял ее лицо за подбородок указательным пальцем и поцеловал в кончик носа.

— Пожалуй, Женя; это лучшее предложение, какое мне когда-либо приходилось слышать. Спасибо.

Через час дома в кровати Женя пересказывала их разговор Минне. Женщина задумчиво слушала, потом улыбнулась, но без малейшего намека на смех.

— Бернард Мерритт как король далекой страны, — произнесла она. — Очень могуществен и очень богат. Очень многим он правит, владеет великолепными вещами, лучшими в мире — из драгоценных камней и металлов. Он умен и умеет читать в сердцах людей. И его собственное сердце из золота.

— Прекрасно, — пробормотала в полудреме девочка. Слова Минны она восприняла как начало волшебной сказки, а не как предостережение, которое женщина намеревалась ей сделать.

Пять месяцев оставалась Женя в Финляндии с Круккаласами. Потом ей было сказано уехать от этих людей, которые говорили с ней по-русски и сделались ее семьей. Ты не можешь жить в Финляндии бесконечно, сказал ей Бернард. Нужно было двигаться на Запад и совершенствовать свой английский, прежде чем приехать к нему в Америку.

Возбуждение от предстоящей дороги, долгого путешествия к опекуну в Нью-Йорк, стиралось от того, что Женя привыкла к Олафу и Минне. Последние дни в Финляндии прошли будто в трауре по тому, что предстоит.

И Круккаласы были подавлены надвигающимся отъездом Жени. Бездетная пара, они всегда были готовы принять в семью ребенка. Минна заполняла пустоту героинями и героями своих книг, но когда Женя во плоти попала в их дом, они получили то, что ждали долгие годы.

Они сопровождали Женю на корабле в Стокгольм и там грустно расстались. Женя настолько онемела, что не могла даже плакать. Помощник Бернарда в Швеции посадил ее на поезд до Гетеборга. А потом она снова плыла на корабле в Гаагу.

Голландия была ее последней остановкой на континенте, где была ее родина Россия. Оттуда она отплывала в Англию и вступала в англоязычный мир.

Ссылка Георгия окутывалась все большей и большей таинственностью, и даже Бернард не мог получить о нем никакой информации. И тогда он был вынужден задуматься о будущем Жени. С прошлого декабря она не посещала школу. Бернард не мог даже прикинуть, сколько еще времени она будет оставаться на его попечении. Единственное, что он знал, — ее отец еще жив. Посылки из Канады прибыли к Бернарду. Розовая Богоматерь и Георгий Победоносец с уведомлением, что заказ на зеленую клетку ткани выполняется. Это означало изумрудный крест. А потом, как бы много времени это ни заняло, поступит и она — Киевская Богоматерь.

Американец продумал образование Жени. Англия становилась промежуточной ступенью. Если в ближайшее время хоть какой-нибудь свет прольется на положение Георгия и его освобождение окажется близким, Женя будет все еще в Европе, и с наименьшими хлопотами ее можно вернуть отцу. Но если Сареев все так же останется заживо погребенным, Женя переедет в Америку, и Бернарду будет легче за ней следить. За лето он подготовит ее документы, а она тем временем станет совершенствовать английский, который учила в школе, с тем, чтобы свободнее говорить на нем, и в начале учебного года поступить в американскую школу.

В Англии Женя остановилась у Планкетт-Джоунсов, которые, как и все остальные люди, с кем ей приходилось встречаться на Западе, были деловыми партнерами Бернарда. Они жили в деревеньке, сплошь усаженной розами. Цветы росли повсюду: при въезде, увивали даже первые этажи коттеджей, стоявших вдоль дороги, которую кто-то, не слишком обремененный воображением, назвал просто улицей. Розы были самых разных цветов и даже полосатыми и размеров от небольшого шарика до чайного блюдца. Они переполняли воздух приторной сладостью, которую Женя ненавидела, потому что она напоминала ей запах гниения.

Ей не с кем было поиграть и не с кем поговорить, кроме англичанина-наставника. Планкетт-Джоунсы часто уезжали в Лондон, а дома в Кенте были заняты лошадьми или встречались с соседями. Женя ощутила одиночество и ушла в себя. Она не понимала страны, в которой очутилась, только видела пресыщенный розами сад и незнакомцев. Прямых вестей из Ленинграда с тех пор, как уехала оттуда, она не имела, и все ее письма Дмитрию оставались без ответа.

Во время одного из своих еженедельных телефонных звонков Бернард сказал, что Дмитрий был вынужден сменить место жительства, но он до сих пор не мог разузнать его нового адреса. А о Георгии по-прежнему не было известий.

Время в Кенте прошло, как сон, но сон не из приятных. Она как будто барахталась в воде, стараясь остаться на плаву. Кроме занятий английским, ничего не видела вокруг. Точно только что перенесла операцию и все еще поминутно впадала в наркотическое забытье, не подозревая, проходят ли дни, часы или недели.

В конце августа 1958 года учитель отвез ее в Саутгемптон, где она вошла на борт морского лайнера «Соединенные Штаты», чтобы завершить последнюю фазу своего путешествия и переплыть через океан, отделявший ее ото всего, что она знала.

6

В пять утра Женя стояла у поручней в кромешной темноте. Рассвет наступал медленно, расползаясь сероватой мглой, и корабль дюйм за дюймом приближался к берегу. Туман был слишком плотен, чтобы различить горизонт, отделявший небо от моря, воздух плотен и горяч. Чтобы дышать, Жене приходилось раскрывать рот.

По мере того как сумрак прояснялся и наступало утро, другие пассажиры выходили из кают на палубу, морщась от сверкающего света.