Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус

минимум четыре татуировально-протыкательных салона и немерено кустарно функционирующих художников тела. Глянцевые журналы научили молодежь не жалеть себя в форсаже легкости бытия — в ходу инсекты, руны, лилии, цветы канабиса. В крыльях носа, щеках, бровях играют бликами серебряные колечки.

«Взрослеющие», как правило, делают «изысканные» небольшие tatoo в неприметных местах своего организма и хвастаются только в неформальных компаниях. Либо — уже такой конкретный пирсинг, который хвастается сам за себя и в жестко неформальном интиме.

У них же из расхожего кокетства в экстремальную проблему переходят hard drugs. Знакомые, не вернувшиеся из overdos’a либо вернувшиеся сильно другими из делириума, есть почти у всех. Не всем удается относиться к этому так же легко, как к чеченской войне.

Школьницы с пирсингом родились в год смерти Брежнева, никогда не были пионерками и не подозревают, что «бомж» некогда было аббревиатурой. Они только что получили паспорта с двуглавым гербом и надписью «Российская Федерация» на обложке, а не во вкладыше.

В перерывах между подготовкой к экзаменам в институты они смотрят фильмы с Траволтой и Ди Каприо и слушают девичьи вокальные группы, hard-core и dream-house по FM-радио.

Что такое «глушилка», не знают даже люди, заканчивающие в этот год институты. Хотя в пионерах побыть они успели. Те из них, кто год протусовался, поступали в эти институты еще в Советском Союзе. Но вступительные сочинения уже писали по Солженицыну.

О запрещенных книгах они знают лишь из предисловий к их нынешним рекомендованным изданиям, а встречи с представителями власти чреваты для них скорее обнаружением запрещенных веществ. Но hard drugs они не пробовали — знают, что опасно, и предпочитают галлюциногены. С алкоголем тоже осторожны, опасаясь оказаться заложниками узконациональной традиции.

На досуге многие из них читают Набокова, повально многие Довлатова и Бродского. Солженицын в пригодности лишь как тема для экзаменационных сочинений, соседствуя с Горьким. О Юрии Трифонове и Валентине Распутине они просто не знают.

Из современных русских писателей им импонирует Виктор Пелевин, галлюциногенность которого несколько тревожит их родителей.

Увлеченные чтением более других читают все подряд. Как всегда и как везде.

С улиц в центре Петербурга стремительно исчезают ларьки. Первое время без них как-то пустынно. Потом снова начинаешь видеть архитектуру.

Это работает новый губернатор, избранный годом раньше. Он еще обещал сделать дороги не хуже, чем в Москве.

Не сделал. В следующем году тоже не сделает.

Качество дорог в Петербурге серьезно встряхивает гостей из Москвы уже метров через сто от вокзала.

Петербуржцев в столице в этом году традиционно изумляет обилие ночных павильонов по продаже телевизоров, дубленок и других предметов роскоши.

Москва второй год подряд признается самым дорогим городом мира. Даже позвонить по телефону там стоит не 150, а 200 копеек. В 1997-м году она отметила свое 850-летие. Столь шумно и дорого, что деталей не различишь.

Очень много Зураба Церетели.

И очень много каких-то пикетов и петиций, где представители культурной общественности самой дорогой столицы осуждают его деятельность.

В церетелевский памятник Петру экстремисты заложили бомбу, протестуя против захоронения тела Ленина (догадались ведь, кто виноват!), но гэбисты ее обезоружили.

Появился русский «Смирнов». Он впечатляет дизайном, ста- бильно высоким качеством при невысокой цене и покровительством Президента, как говорят, лично защищающим его от подделок.

Президент сказал: кого на паленой русской смирновской за жопу возьмут — край, не жить тому.

Очень много Дэвида Копперфильда. Лето он проводит на всех заборах и афишных щитах. К осени перебирается в телевизор. Так и не знаю, однофамилец или псевдоним. Навязчив не менее Spice Girls. Рекламы его так много, что когда он наконец лично выходит на сцену — нет никаких сомнений, что он вышел на нее не зря.

Кроме него — Дэвид Ковердейл, Чак Берри, Джерри Ли Льюис, Сьюзи Кватро, Род Стюарт. Еще многие такие же. Более продвинутым — Kronos Quartet, Einstürzende Neubauten, Диаманда Галас.

Более консервативным — Гидон Кремер, Кшиштоф Пендерецкий, Айзек Стерн.

Паваротти и Кабалье — этих можно без имен.

Сообщения из-за рубежа: Гибель Принцессы Дианы, Рождение Клонированных Овечек, Любовные Похождения Президента Клинтона.

Впрочем, странная вещь — Россия: по ощущению от книжных развалов в метро уже почти не импортирует из-за рубежа жестких детективов, многотомных фэнтези-эпопей и эротического трэша. В стадии расцвета не только поп-музыка, но и литературный pulp, а вот дамские романы сплошь переводные. Есть, правда, версия, что просто мода на иностранные имена, но это не похоже — я лично знаю двух людей, осуществляющих рирайт отечественной брутальной литературы, и ни одного, пишущего или редактирующего сентиментальную.

Похоже, действительно национальная чувственность все никак не может истончиться даже до покетбуков.

Почти абсолютно все прочитали роман «Чапаев и Пустота». Многие — и другие книги этого автора. Они редко обсуждаются, но активно цитируются.

Поклонники видят в романе новое качество свободы мысли и сравнивают со всем, что любят, — от Булгакова до Берроуза. Противникам он душной нечеткостью письма напоминает «Альтиста Данилова» и лучшие вещи братьев Стругацких. Впервые за несколько лет есть русский фильм, который, как кажется, посмотрели поголовно, — «Брат».

И русская поп-рок-пластинка, которую, как кажется, поголовно прослушали, — «Мумий Тролль», «Морская».

«Брат» с большим отрывом является национальным кинохитом номер один, «Мумий Тролль» решительно обходит по продажам традиционных благостно-усредненных провинциальных звезд. Оба вызывают большой чувственный резонанс — таксисты переключают частоту на приемнике, едва заслышав «Кот кота — ниже живота...», школьные учителя срываются на фальцет и слезы, доказывая, что фильм Балабанова — художественное преступление. Первых раздражает кокетливый гомоэротизм, вторых — убедительное признание бандитизма как профессии.

На деле их пугает «отмороженность», на которую как раз «подсажены» продвинутая молодежь, эстеты и сочувствующие, делающие «Мумию» и «Брату» кассу. Число их, выводимое из кассы, действительно, несколько ошарашивает. Оба явления художественной жизни, если подумать, на самом деле, люто отмороженные. До такой степени, что и вправду мимо не пройдешь.

Любопытно, но едва ли очень значительно, что авторы их обоих — профессиональные переводчики. От ангажированности гомоэротизмом и бандитизмом они публично открещиваются с мягкими улыбками.

Про отмороженность их публично