Страда - Анатолий Стреляный

паровое поле. Оно неправильной формы, с закругленными краями, и как бы вписано в зеленый склон косогора. Тишина. Летают пестрые бабочки. В небе облака… И вес это середина июля.

* * *

На закате мы идем с Андреем Владимировичем в Бель, смотреть бекманию — отличную кормовую траву. Бель — это урочище под Ужболом, где еще два года тому назад было болото и росли кусты. Наталья Кузьминична, наша хозяйка, говорит, что когда-то здесь «водило». В 1952 году, об эту же пору, когда я впервые приехал в Ужбол, кусты были только что перепаханы. Я хорошо помню, как лежали здесь большие пласты черной, торфяной земли. Из пластин торчали во все стороны запаханные ветки и корни. Земля пружинила под ногами. Как и сейчас, вечерело, лил летний дождик. Когда он перестал, над болотом темной сеткой повисли комары. Несколько позднее Андрей Владимирович написал мне в Москву, что сотрудники опорного мелиоративного пункта, где он вел научную работу, собрали в пойме озера килограммов восемьдесят семян дикорастущей бекмании. Весной 1953 года бекманию посеяли на Бели под покров овса. Овес этот, скошенный только в ноябре, по морозу, здорово выручил колхоз и колхозников, — он бы пропал, но колхозникам разрешили косить его из двадцати процентов. А многолетняя бекмания осталась расти. И вот сейчас, в июле 1954 года, когда мы вошли в Бель, перед нами простерся ровный и чистый луг гектара в три. Мощные растения бекмании с длинными колосьями плотно стоят друг подле друга. Чуть колышутся под мелким дождем прямые колосья, образуя зеленый с розово-желтым оттенком прямоугольник. Бекманию скоро начнут жать на семена. Сожнут только колоски, после чего скосят на сено все растение. Семян будет собрано столько, что ими можно будет засеять двенадцать гектаров луга. А сена соберут по двадцать пять центнеров с каждого гектара. Бекмания еще и тем хороша, что она влаголюбива, осушка земли под нее стоит дешево, — пройти канавокопателем, и все. Это раз в десять дешевле обычной осушки болот.

* * *

Трудно работает здешняя крестьянка, куда труднее, чем мужчина. Я уже не говорю о том, что после войны мужчин в деревне мало, что большинство из них ходит в начальниках. Почти все мужские работы механизированы: пахота, сев, сенокос, уборка. А вот женские работы механизированы в очень малой степени, — на том же сенокосе, где мужчины косят косилками, женщины ворошат сено граблями и навивают стога вилами; в животноводстве, в овощеводстве, всякие подсобные работы… Да еще и на своем огороде надо женщине поработать, и за скотиной ходить, и обед готовить, и обстирать, обшить всю семью. Вот и глядит она к сорока годам старухой.

* * *

Долго тянется воскресный день летом в деревне. На травке возле изб сидят старухи с внучатами. Тут же и женщины помоложе. Появился первый гармонист, лениво растягивая гармонику, прошелся серединой улицы. Вышли и девчата, сперва — подростки, а за ними — невесты. Откуда-то сверху, со стороны Жаворонков и других деревень, лежащих повыше Ужбола, идут мужчины и женщины с корзинами ягод, — они идут в Райгород, к железной дороге, чтоб отправиться со своим товаром в Москву или в область.

На усадьбах у всех поспела вишня, поспевают огурцы, и все торопятся продать поскорее, так как цены с каждым днем падают.

А молодежь просто хочет погулять по случаю погожего воскресного дня, хотя день этот ох как хорош для сеноуборки!

Но убирать сено сегодня почти никто не вышел.

Председатель колхоза ходит сам не свой. Накануне он созвал бригадиров и дал наряд на работу. Однако работать никто не стал.

Появился еще один гармонист, и начался «Елецкий», весьма распространенный по деревням танец. Танец этот состоит в том, что две или четыре девушки, выйдя в круг, принимаются медленно кружиться и отчаянно топотать ногами. Руки у них при этом безвольно опущены, лица — нарочито бесстрастные. От времени до времени какая-нибудь из девушек пронзительно выкрикивает частушку, выкрикивает с какой-то серьезностью, с подчеркнутой деловитостью:

Нас и хают и ругают,

А мы хаяны живем,

Мы и хаяны — отчаянны,

Нигде не пропадем!

Расстроенный тем, что почти никто не вышел убирать сено, Николай Леонидович сел на мотоцикл и уехал к матери в Вексу, повидать свою трехлетнюю дочку, которую не видел недели три. Сам он родом из Вексы, а жена его, учительница, живет в Усолах. Сейчас она на областных курсах по переподготовке учителей, где пробудет с месяц. Сам же Николай Леонидович квартирует у нашей Натальи Кузьминичны.

До поздней ночи топочет под окнами «Елецкий».

Старик кровельщик, кроющий у Натальи Кузьминичны крышу, или, как здесь произносят, «крыжу», человек, по ее же словам, бывалошный, с усмешкой говорит о «Елецком»: «Пошла работать маслобойка!»

* * *

Ближе к вечеру я возвращался из Райгорода на колхозном грузовике, который вез шлак для строящегося телятника. У въезда в Ужбол мне бросился в глаза начатый постройкой шлакобетонный домик. Я не знал еще, кто строит этот дом, но то, что строится он в деревне, показалось мне знаменательным. До сих пор приходилось встречать в здешних местах заколоченные избы, случалось видеть, как из деревень вывозят в город дома, как такие же точно шлакобетонные домики возводятся в Райгороде. Там, в Райгороде, эти домики строили выходцы из окрестных деревень, чаще всего не рабочие, а так называемые «шабашники», которые хотя и состоят на какой-нибудь должностенке, но живут не службой, а выгодной поденкой в колхозе или же собственным огородом. Потомственные овощеводы, они выращивают на городских своих усадьбах отличный лук, превосходные помидоры и огурцы, успешно конкурируя с колхозами и колхозниками. Вот почему обрадовал меня этот строящийся в Ужболе дом. А то ведь деревня наша обеднела людьми. К примеру, я давно уже не видел многолюдной крестьянской семьи, с дедом и бабкой, с сыновьями, дочерьми, снохами и зятьями, внуками и внучками, от которых тесно и шумно, но весело в деревенском доме.

* * *

Тихий закат. Сегодня наши косцы собираются ехать на Шалковскую пожню — земли госфонда, где колхозу выделены сенокосы. Поедут часов в одиннадцать, так как до пожни километров двадцать пять, а съездить надо будет несколько раз — в один рейс не перевезти всех людей — и успеть до рассвета разделить участки между косцами. Вместе со всеми едет и Николай Леонидович — не наблюдать за работой, а косить.

За ужином Наталья Кузьминична чрезвычайно возбуждена, сборы на покос волнуют ее, она вспоминает, как и