Открыватели - Геннадий Сазонов

Галкин вобрал в себя голову — просто бизон, таким он стал свирепым, — сверкнул глазками и застонал:

— Из мамонта — чучело? Чучело, да? Из такой реликвии, из такой древности, а!

— Так зачем же нам мамонт? — потребовала «пара гнедых». — Мамонтятины хотите, попробовать, Семен Львович? Мы тоже не ели мамонта!

— Ладно, — успокоился Семен и поддернул брюки, — введу вас в курс вопроса. Без мамонта мы не можем утверждать, ледник был здесь или море. Ленинградские киты говорят: море! Наши московские жрецы категоричны — ледник! Вся средняя полоса колеблется — то ли море с айсбергами, то ли лагуны с островами. Либо — либо. Так вот, если мамонт, — значит, ледник! Закон такой: мамонт в шерсти — индикатор оледенения. И шерстистый носорог!

— Пещерный лев, а? — подсказывает Иван. — Тюлень? Киты тоже во льды заплывают.

— Тихо! Я как сторонник оледенения, причем многократного, полностью разделяю московскую школу и сейчас чрезвычайно обеспокоен тем обстоятельством, что никак не наткнулся на мамонта. Не может этого быть! Мне нужен мамонт! — вскинул голову Семен. — Да, в области их уже находили. Но мне мамонт необходим здесь, в данном районе! Уж если защищаться, то бивнем! А не мурой какой-нибудь, ясно? А то ведь как бывает: найдут ленинградцы гальку или валун и сосут-сосут во рту, чтоб она на морскую походила…

— Ясно! — ответила «пара гнедых». — Без мамонта у тебя темный лес. Сплошная тундра, а не геология. Веди!

— Вперед! — приказал им Галкин, и они затопали в маршруты.

Где оно находилось, это «вперед», они не успевали разобраться, ибо метались по всем румбам, погружались в болота, поднимались на высоты, скатывались в долины, а мы бурили скважины и били шурфы.

— Я им покажу! — грозился Семен. — Устрою им «козью рожу»!

Это он адресовался к тем, кто горой стоял за морскую концепцию.

Куковала, торопилась кукушка, далеко и чисто отдавался ее крик, но не отзывался ей никто в ночи, приутихли травы, склонились под тяжестью росы. Притих сосняк, потемнели кедры. Через Обь над тайгой к кукушкиному тоскующему зову изогнулась радуга, приподнимая небо в незатухающем солнце. Переливала себя радуга в реку, опустилась на дно и тускло высветила стайку щурят-шурогаек, тугую кувшинку в просторном устье протоки и чугунно-сизую коряжину. Испила радуга воды и тихо заискрилась на левом берегу, погружаясь в протоки.

Не видел ни разу, чтобы Обь хоть на час оставалась пустынной: она населена круглые сутки, от зари до зари. Погудывают тяжелым баском самоходки, пронзительно гудят катера, вразвалку проходит баржа с крутыми бортами, ее обгоняет ослепительный белый танкер. С верховьев маленький катеришко, задыхаясь, исходя в тоскливых, надрывных гудках, тянет плоты, целый километр плотов, а на них дом да два сруба, бегают дети, за ними гонятся собаки, горит костер, над жаром повисло ведро, наверное, уха клокочет, из дома женщина вынесла белье, встряхнула и, поднимаясь на цыпочки, развешивает его на веревке, и плот обернулся двором, обычным человеческим жильем. А с низовьев прошел теплоход, на палубе танцуют, загорают в шезлонгах, а за теплоходом шлепает, пыхтя натужно, допотопный колесник, и плицы его, будто ладошками, пришлепывают реку. Водометы, буксиры, баржи, ковчеги, неводники, рыбацкие бударки — все это гудит, рокочет моторами, тарахтит, рычит, гонит перед собой волну, оставляя пенистый след.

Наш отряд пробирается по правому берегу Оби, то удаляясь от нее на десять — пятнадцать километров, то приближаясь на два-три. Левый берег плоский, лежит, как блин, в молчаливых, медлительных протоках, мелких ручьях, заросших тальником, и лишь невысокие гривы кедрача уходят увалами к северо-западу. Правый же берег сухой, осветленный солнцем, в просторных кедрачах и сосняках, но отойдешь от берега несколько километров — начинаются топи, моховые болота и непроходимые трясины.

Для базы партии Басков выбрал Шеркалы — изумительное, редкостно красивое место. На высоком берегу, что выдается, как мыс, возле развалин церквушки среди вековых кедров поднимаются Шеркалы. И тропки, и проулки, и улицы как-то освобожденно, легко взбегают; к Оби, а здесь она просторна, велика и могуча — не видно левого берега, а угадывается он лишь по стаям гусей и уток, что проносятся на запад. Поселок находится как раз в центре района наших работ, и я, к своему удивлению, узнаю, что «Шеркалы» на языке; ханты означает «Срединный город».

Поначалу как-то не удавалось поближе познакомиться с ханты, хотя часто встречали их на реке то в колданках-долбленках, то на моторных лодках. Мы мотались в рекогносцировочных маршрутах на заболоченных водоразделах, а рыбаки-ханты ушли из Шеркалов в разливы рек своих и речушек.

Но однажды легкие, как лебединое перо, колданки возникли перед нами внезапно, словно появились из самой Оби, бесшумно, не сбивая волны, приткнулись к песчаному бичевнику. На берег вышли коренастые темноволосые мужчины в броднях, в суконных, коротких «гусях», затянутые широкими поясами в медных бляшках. На поясе в деревянных ножнах ловко и прикладисто держались ножи, а у одного из хантов — целых три ножа и маленький топорик, а пояс украшен пряжкой из желтой кости и медвежьими, как я узнал, клыками. Мужчины молчаливо и важно постояли на берегу, внимательно и доброжелательно оглядели нас, кивнули и закурили. Легко выпрыгнули из лодок — а лодки-то полны рыбы! — широколицые скуластые женщины в пестрых цветных платках, но лица их мелькнули лишь на миг и скрылись в платках — обычай, видно, не открывать лица посторонним мужчинам. Женщины в широких ярких платьях — одна в малиновом, другая в золотисто-желтом, как апельсин, а третья, как соболюшка, в хвойно-зеленом, и каждое платье украшено полосками и аппликациями, бисером, пуговицами, старинными монетками. Женщины переглядывались, о чем-то певуче переговаривались. Они смуглы — от природы ли, от ветра ли и солнца, подвижны и веселы.

— Пасе! — приблизился старший из мужчин. — Геологи? Хорошо-о… Куда идешь? А… Матлым… Хорошо… Делай мне фотку… Делай… я тебе рыбы дам.

Мы стали фотографировать, чтобы хоть увидеть женские лица. Но так и не увидели, хотя ухи нахлебались вдоволь.

— Непременно следует наладить связь с местным населением, — важно заявил подошедший Басков. — Охотники проникают в такие места, о которых молчат даже карты… Здравствуйте, товарищи! — Басков крепко жал руки, пытался поздороваться с женщинами, но те рассыпались в легком смехе, прикрываясь платками. — Вор-Кут знаете? — спросил Басков.

— Знаем-знаем, — ответил старший. — Здорово хорошее место.

— А Хале-Панты?