Туманы Авалона - Мэрион Брэдли

– Только дотронься до меня себе на беду, Горлойс, и я научу тебя, что дочь Священного острова – не раба мужчины и не прислужница!

Горлойс открыл было рот, вознамерившись свирепо возразить, и на мгновение Игрейне показалось, что муж, чего доброго, и впрямь вновь ее ударит. Но тот с усилием сдержал гнев и отвернулся.

– Не должно мне стоять в дверях и препираться, в то время как тело короля моего и повелителя еще не погребено. Нынче можешь заночевать здесь, если одной тебе не страшно; если боишься, я прикажу проводить тебя в дом Эктория, к Флавилле. Мои люди и я станем поститься и молиться до завтрашнего утра, а тогда, на рассвете, Амброзия предадут земле.

Игрейна оглянулась на мужа – удивленно и с непривычным, нарастающим презрением. Итак, из страха перед призраком умершего – пусть даже Горлойс употреблял иное слово и считал это проявлением почтения – он не станет ни есть, ни пить, ни возлежать с женщиной, пока короля не похоронят. Христиане уверяли, что вполне свободны от предрассудков друидов, зато пребывали во власти своих собственных, на взгляд Игрейны, куда более удручающих, ибо шли вразрез с природой. Внезапно она несказанно обрадовалась тому, что нынче ночью ей не придется разделять ложе с Горлойсом.

– Нет, – заверила она, – одиночества я не боюсь.

Глава 4

Тело Амброзия предали земле на рассвете. Игрейна в сопровождении Горлойса – тот по-прежнему злился и молчал – наблюдала за обрядом до странности отчужденно. Четыре года старалась она идти на компромисс с религией Горлойса. А теперь вдруг поняла, что, хотя в ее силах выказывать учтивое почтение к его вере, дабы не раздражать мужа, – и воистину, в детстве ее наставляли, что все Боги – едины и не должно никому насмехаться над тем именем, что носит Бог для другого, – отныне она не станет и пытаться сравняться с ним в благочестии. Жене должно идти за Богами мужа, и она сделает вид, что так и есть, как оно подобает и следует, но никогда больше не поддастся страху, что всевидящий, мстительный Бог обладает властью и над нею, Игрейной.

На церемонии она увидела Утера: вид у него был изможденный и измученный, а глаза красные, точно и он провел ночь постясь; и отчего-то зрелище это несказанно ее растрогало. Бедняга, никому-то и дела нет, что он крошки в рот не берет, некому объяснить ему, что это все чепуха, – можно подумать, мертвецы толкутся вокруг живых, подсматривают, как у них дела, и завидуют каждому куску и глотку! Молодая женщина готова была поклясться, что Уриенс на такие глупости не поддается: он выглядел сытым и хорошо отдохнувшим. И внезапно Игрейне захотелось стать такой же старой и мудрой, как супруга Уриенса: она-то способна образумить мужа и втолковать ему, как надо поступать в таком случае.

После похорон Горлойс отвел Игрейну обратно в дом и там позавтракал вместе с нею. Однако он по-прежнему был молчалив и мрачен и вскорости поспешил распрощаться.

– Мне пора на совет, – объявил он. – Лот и Утер того и гляди друг другу в глотку вцепятся, а мне надо как-то помочь им вспомнить пожелания Амброзия. Прости, что оставляю тебя одну, но, ежели пожелаешь, я пошлю с тобой человека показать тебе город. – С этими словами Горлойс вручил ей монету, велел купить себе на ярмарке гостинец, буде что приглянется, и сказал, что провожатый понесет за нею кошель, на случай ежели она захочет выбрать специй и чего уж там еще нужно для Корнуольского замка.

– Ибо раз уж ты проделала такой путь, не вижу, отчего бы тебе не закупиться заодно всем необходимым. Я – человек не бедный, так что можешь брать все, что потребно для хозяйства, меня не спрашиваясь, помни, Игрейна, – я тебе доверяю, – проговорил он, обнял ладонями ее лицо – и поцеловал. И хотя вслух герцог этого не сказал, молодая женщина поняла: по-своему, грубовато, он просит прощения и за свои подозрения, и за нанесенный в гневе удар. На душе у нее потеплело – и Игрейна ответила на поцелуй мужа с искренней нежностью.

Прогулка по огромным рынкам Лондиниума оказалась необыкновенно увлекательной, несмотря на городскую грязь и вонь: казалось, что здесь соединились вместе четыре или пять осенних ярмарок, никак не меньше. Дружинник нес знамя Горлойса, так что Игрейну не слишком-то толкали и пихали. И все же страшновато было идти через необозримую рыночную площадь, где сотни торговцев на все лады расхваливали свой товар. Все, на что падал ее взгляд, казалось молодой женщине новехоньким и прекрасным, кое-чего ей немедленно захотелось приобрести, но она твердо решилась, прежде чем делать закупки, обойти всю ярмарку. Наконец она сторговала пряностей и еще отрез отменной шерстяной ткани с островов – такую с шерстью корнуольских овец даже сравнивать нечего; в этом году Горлойсу неплохо бы сшить новый плащ, едва вернувшись в Тинтагель, она примется прясть для него кайму. А еще она купила себе несколько моточков цветных шелков: до чего славно будет ткать такие яркие, тонкие нитки, да и руки отдохнут после грубой шерсти и льна. Она и Моргаузу на ум наставит. А на следующий год пора бы уже и Моргейне дать в руки прялку; если она и впрямь родит Горлойсу еще одного ребенка, в это же самое время на будущий год она сделается тяжелой и неуклюжей: самое время сидеть да учить дочку прясть. В четыре года уже надо бы понемногу привыкать управляться с веретеном и скручивать нитку, хотя такая нить сгодится лишь на то, чтобы перевязывать предназначенную к покраске пряжу.

А еще Игрейна сторговала цветных ленточек: то-то чудесно они будут смотреться на праздничном платьице Моргейны! А когда ребенок вырастет из очередного платья, их нетрудно спороть и обшить ими ворот и рукава следующего. Теперь, когда девочка достаточно повзрослела, чтобы не пачкать одежду, более чем уместно одевать ее так, как подобает дочери герцога Корнуольского.

Дела на ярмарке шли ходко; на некотором расстоянии Игрейна углядела супругу короля Уриенса и прочих хорошо одетых дам и задумалась про себя: неужто нынче утром каждый обремененный супругой участник совета отослал ее за покупками на рынки Лондиниума, пока бушуют споры? Игрейна купила серебряные пряжки себе на башмачки, даже зная, что в Корнуолле можно приобрести ничуть не хуже; но ведь это так изысканно – щеголять пряжками, привезенными из самого Лондиниума! Торговец пытался продать ей еще и янтарную брошь с серебряной филигранью, но молодая женщина решительно отказалась: как можно так вот сразу взять и потратить столько денег! Игрейне ужасно хотелось пить, сидр и горячие пирожки выглядели на диво соблазнительно, но мысль о том, чтобы сидеть и есть прямо на рынке, под открытым небом, точно собаке, показалась ей отвратительной. Игрейна велела своему провожатому поворачивать домой, решив, что там она подкрепится хлебом, сыром и пивом. Дружинник явно не обрадовался, так что она вручила ему одну из мелких монеток, оставшихся от покупок, и велела купить себе сидру или эля, если захочет.

Домой Игрейна вернулась усталая и, без сил рухнув на скамью, оглядела покупки. Ей не терпелось поскорее приступить к работе над каймой, да только придется подождать, пока она не вернется к своему маленькому ткацкому станку. Вот прялка у нее с собой, но для этого занятия голова требовалась ясная, так что Игрейна просто сидела и рассматривала свои приобретения, пока не вернулся измученный Горлойс.

Герцог попытался проявить интерес к ее покупкам, похвалил жену за бережливость, но Игрейна видела: мыслями он далеко, хотя и одобрил ленточки для Моргейниных платьев.

– Ты хорошо сделала, что купила серебряные пряжки, – улыбнулся он. – Надо бы тебе еще серебряный гребень и, пожалуй, новое зеркало, а то бронзовое все поцарапано. А старое пусть достанется Моргаузе, она уж взрослая. Завтра можешь сходить приглядеть себе что-нибудь, если захочешь.

– Значит, завтра совет соберется снова?

– Боюсь, что так, и, верно, не в последний раз, но еще и еще, пока нам не удастся убедить Лота и прочих исполнить волю Амброзия и признать Утера королем, – проворчал Горлойс. – Упрямые ослы, все до единого! Ох, кабы Амброзий оставил сына! Мы бы все присягнули ему на верность как Верховному королю и избрали военного вождя за доблесть на поле боя! Здесь споров бы не возникло, им стал бы Утер, даже Лот это знает. Но Лот чертовски честолюбив; он спит и видит себя королем, думая лишь о том, как это здорово – надеть корону и принять от всех нас клятву верности, – а дальше и не заглядывает! А кое-кто из северян предпочли бы видеть в королях одного из своих и поддерживают Лота; по чести говоря, сдается мне, что, если в конце концов изберут Утера, все северные владыки, за исключением разве что Уриенса, уедут к себе, так никому и не присягнув. Но даже ради того, чтобы удержать северян, Лоту я клятвы не принесу. Я доверяю ему ровно настолько, чтобы пнуть в задницу слякотным днем! – Горлойс пожал плечами. – Эти занудные разглагольствования не для женских ушей, Игрейна. Лучше принеси мне хлеба и холодного мяса, будь добра. Прошлой ночью я глаз не сомкнул, а умаялся так, точно целый день провел в походе, споры – дело утомительное.