Последний конвой. Часть 3 - Виктор Романович Саморский

пострадал. Так почему бы это и не быть Асуану? Чем он лучше или хуже других городов?

С «червями» — аналогично, по той же схеме. Обходить вокруг или форсировать водную преграду? Кто подтолкнул командование к принятию опасного решения? Теперь уже не узнать…

Вдруг кто-то крикнул из ветвей, жираф большой, ему видней…

Получается, резидент выступал всего лишь «координатором», вовремя умелой рукой направляя наше движение в нужную ему сторону. И все с одной единственной целью — ослабить конвой, сделать уязвимым. Быть может, он даже самолично ничего и не предпринимал. Фары на прицепе не разбивал, кран цистерны открытым не оставлял… все само по себе так удачно сложилось в его пользу. Мало ли в экспедиции идиотов и разгильдяев?

Какие отсюда выводы?

Да все просто! Зачем ослаблять конвой? Чтобы в конце концов напасть и отнять артефакт. Чем ближе мы будем к точке назначения, тем сильнее нас будут прессовать. А потом…

Глава 5

Джон

Джон пришел в себя, приподнял подбородок, с трудом разлепил веки. Опухший правый глаз сквозь узкую щелочку почти ничего не видел. Кровь из рассеченной брови долго стекала по щеке, потом высохла, стянув кожу. Аккуратно пощупав языком, Джон выявил отсутствие пары зубов с левой стороны, острые кромки осколков царапали язык.

Вот черт, подумал он со злостью, где я теперь в пустыне найду стоматолога?

Триумфальное возвращение в США новым мессией и спасителем нации окончательно перешло в разряд несбыточных грез. Ну что же, будем творить новую реальность. Макферсон всегда был идеалистом, а для решения некоторых вопросов нужен такой человек, как я — жесткий прагматик.

Боль вернулась и захлестнула его целиком. Басовитым гулом заявил о себе позвоночник, задавая основной вибрирующий тон зарождающейся хоральной симфонии. Затем к нему плавно подключился нестройный хор сломанных рёбер, поддерживая и дополняя оглушительный ритм ощущений. Сверху наложились высокие, пронзительные ноты невыносимо горящей кожи, под которыми почти утонул разноголосый вой повреждённых мышц и сухожилий.

Мощными толчками сердце гнало кровь к поврежденным органам, однако надежды на быстрое восстановление не было. Даже если его прямо сейчас оставят в покое, дня три-четыре придется отлеживаться и зализывать раны. Но не верилось, что ему предоставят так много времени на восстановление. Скорее всего, допросы будут регулярно повторяться до тех пор, пока он не сдохнет, или экзекуторы не получат ответы на свои вопросы.

Перед глазам вновь проявился давнишний китаец.

— Имя! Должность! Звание!

Джону стало скучно, и голова ничком упала на грудь. Он перестал удерживать сознание силой воли и немедленно скатился обратно в серое ничто.

Туда, где нет Джона, и никогда не было…

* * *

Когда он снова пришел в себя, народу в комнате прибавилось. Лысый коротышка протиснулся вперед, расталкивая экзекуторов, нервно спросил на эсперанто:

— В’и буд’ет’е сотрутнич’ять?

— А смысл? — простонал Джон, с трудом разжимая опухшие губы. Говорить было настолько больно, что он снова поплыл.

— Ми гарант’иру’ем ж’изнь.

— Лучше просто убейте меня, — простонал Джон в ответ, — хватит уже болтовни. Надоело!

— Он уже совершенно невменяем, — тихо произнес кто-то из темноты.

Некоторое время Джон старательно напрягал слух. Может быть, ему только почудилась английская речь в бреду? Или это был сон? Не могли же китайцы общаться между собой на английском?

Или могли?

— Столько времени потеряно зря.

Джон насторожился. Нет, не почудилось, он действительно слышал знакомый с детства язык. Пусть и с кошмарным китайским акцентом, но тем не менее…

— Приведите в порядок! — тот же ровный и спокойный голос приказал на эсперанто, — я сам с ним поговорю. От вас никакого проку.

Джона отвязали от стены, уложили на расстеленную прямо на полу циновку, омыли тело водой и дали попить вволю.

Надо же, не пожадничали.

Обработали ушибы загадочной вонючей мазью, перевязали кровоточащие раны и даже сделали укол обезболивающего, слегка затуманивший сознание.

Боль не ушла полностью, но отодвинулась в сторону, и как будто спряталась за легкой полупрозрачной шторой. Она все еще была здесь, совсем рядом, но оставила в покое, дала немного собраться с мыслями.

Принесли легкую чистую одежду, натянули на израненное тело, вновь причиняя страдания. Затем посадили на жесткий стул с прямой спинкой, на всякий случай связав руки сзади. Хотя сил сопротивляться у Джона не было совсем, он невольно отметил — китаезы боятся его даже сейчас. А потому перестраховываются.

Он снова открыл левый глаз, правый окончательно заплыл, огляделся вокруг с любопытством. В комнате осталось только двое — давешний экзекутор-здоровяк и плотного телосложения седой китаец, совсем недавно отдававший распоряжения. Несколько масляных светильников разгоняли тьму. Из мебели — только убогий стул под ним, да пыточное приспособление на стене.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Седой по-английски. На удивление мало ошибок, вот только произношение оставляет желать лучшего.

— Замечательно, — прохрипел в ответ Джон, — никогда не чувствовал себя лучше.

— Значит, вы понимаете меня, — усмехнулся собеседник, — может поговорим?

— Нам не о чем разговаривать, — отмахнулся Шеридан.

— Это вам только кажется, — нараспев произнес Седой, — поверьте, Джон, у меня есть чем вас удивить.

Он повернулся к здоровяку и недвусмысленным жестом кивнул головой на выход. Помощник немедленно повиновался.

В голове шумел прилив, не давая сосредоточиться. Прячущаяся за тоненькой шторой боль слегка пошевелилась, напомнив о себе. Джон закрыл глаза и отвернулся, однако мысленно подметил, что китаец назвал его по имени.

Впрочем, а чему я удивляюсь? Асур наверняка сообщил хозяевам не только мое имя, но и всю подноготную разговора с Джарвалем. Иными словами, проклятые китайцы и так знают обо мне почти все.

Зачем тогда допрос?

— Что вам от меня нужно? — скривившись, процедил Джон.

— Мне нужны ответы на вопросы.

— Предпочитаю сдохнуть, оставив вас в полном неведении.

Седой нахмурился.

— Ваше упрямство мне вполне понятно, Джон. Вы — сильный духом человек и достойный соперник. Мои подчиненные убеждены, что могут сломить вашу волю. Но я склоняюсь к обратному утверждению.

Джон ухмыльнулся.

— Тогда к чему вся эта комедия?

Он снова отвернулся и равнодушно уставился в угол.

— Хочу вам предложить, — задумчиво протянул Седой, — а давайте поступим так: я кое-что расскажу, а вы просто послушаете. Вас ведь не сильно затруднит просто слушать? Не вступит это действие в противоречие с вашими убеждениями?

Джон ухмыльнулся.

— А после рассказа, если у вас будет на то желание, мы поговорим. И