Кольца вероятности - Александр Лоскутов

Но выбора у меня не было.

Одно радовало. По крайней мере, эти места я уз­навал. Отсюда до города оставалось километров двадцать. То есть я не покрыл еще и половины пути. Возможно, такими темпами я доберусь до дома… ну, к примеру, дня через два. Зато двигался я в правильном направлении, и это уже хорошо.

Идущая мне навстречу иномарка вдруг вильнула и, бесстыдно подрезав какого-то задрипанного «жигуленка», выехала на обочину. Прищурив слезящиеся глаза, я внимательно следил за ней. Впечатление было такое, будто за рулем сидел вконец пьяный водила.

«Форд» визжа тормозами, остановился метрах в пяти от меня. Дверка медленно открылась. На душе стало как-то тоскливо. Ничего хорошего я от этих граждан, скрывавшихся за тонированными стеклами, не ожидал. Ну чего надо таким, как они, от подобного мне? Почесать кулаки о харю?

– Что стоишь? Иди сюда. – Голос был хриплый, дрожащий и неуловимо знакомый. Где-то я его уже слышал.

Я подошел ближе и уставился на вылезшего из машины человека. Несмотря на налитую свинцом голову и полнейшее отсутствие всяческих мыслей, я узнал его мгновенно. Чтоб этого осла черти драли, я его и так до конца жизни не смог бы забыть! Особенно после того, как он устроил мне шоу в парке.

Михаил.

Я отшатнулся, ожидая очередной порции неприятностей, споткнулся и с каким-то жалобным писком плюхнулся на землю. Все! Теперь-то уж мне точно крышка.

– Тьфу… Дьявол. – Михаил тяжело шагнул ко мне и… протянул руку, помогая встать. – Дурак ты все-таки, Антон Владимирович. Мне сейчас с тобой драться не резон. Тут бы смыться поскорее.

Я с трудом поднялся, игнорируя руку этого типа, и с вызовом уставился ему в лицо. Да-а… Выглядел бедолага не лучшим образом. Теперь я дал бы ему не пятьдесят, а все семьдесят лет. Глаза ввалились, руки трясутся, ноги подгибаются. И при этом его еще и колотит как с похмелья.

Михаил с тоской выудил из кармана какой-то пузырек вроде того, в каких хранятся таблетки. Открыл и мрачно заглянул внутрь. Видимо, результат осмотра его не удовлетворил, потому что пузырек улетел в придорожные кусты. Я молча ждал, гадая, что же будет дальше.

– Садись. Поехали.

Пожав плечами, я шагнул к машине.

– Да не сюда. Садись за руль. Я уже больше не могу… Болит все так, что сдохнуть хочется. Голова просто разламывается. Сил нет.

Я даже подпрыгнул:

– Я… Э… Не могу. У меня даже прав-то нет.

– Тьфу… – Михаил снова сплюнул в придорожную пыль. – Бесполезный ты человек, Антон Вла­димирович. Никакой пользы от тебя нет. Одни неприятности.

– Васильевич, – машинально поправил я.

– Это дела не меняет. Ладно, запрыгивай на заднее сиденье.

И я запрыгнул. Михаил сел за руль. «Форд» рывками тронулся с места, набрал скорость и помчался по шоссе. Только тут я обратил внимание на переднее сиденье, где расположился еще один пассажир. В отличие от Михаила, тот был пристегнут и, по-видимому, то ли спал, то ли пребывал без сознания. Голова склонилась вперед и уперлась подбородком в грудь.

Я поднял руку и похлопал его по плечу.

– Эй, мужик, а ты кто такой?

Не то чтобы меня интересовало его имя, но молчание становилось совершенно невыносимым. Миха­ил вел машину, невидящим взглядом уставившись на дорогу и часто-часто моргая. Сразу было заметно, что он не в себе. Машина рыскала и постоянно пыталась вырулить на встречную полосу или нырнуть в кювет, но в самый последний момент все же выравнивалась. Секунд на десять.

– Мужи-ик?

Михаил коротко взглянул на него и вновь уставился на дорогу.

– Петро это, – едва слышно произнес он. – Мы с ним вместе учились.

Я скептически поджал губы, но от комментариев воздержался. Ага. Учились они вместе. Человеку на переднем сиденье вряд ли перевалило за тридцать, а Михаил уже весь седой.

– С третьего класса дружили. А вот вчера… Вытащил я его в последний момент, только боюсь, что поздно уже. Ты проверь, может, он живой еще…

Я разом похолодел и снял руку с плеча своего спутника. Кончики пальцев были в крови.

– Н-не знаю. Теплый вроде.

– Возможно, живой. – Михаил даже не обернулся, посвятив все свое внимание дороге. Судя по голосу, я мог бы подумать, что ему на самом-то деле это безразлично. – У него две пули в животе. Не знаю, может, и выкарабкается. Он сильный мужик, Петро. Сильный…

– Его же в больницу надо!

– Надо, но я не могу. Не могу…

– Ты же говорил, что он тебе друг.

– Друг. Когда-то давно он меня здорово выру­чил. – Михаил, похоже, ничего не скрывал. Просто вел машину и говорил. Как автомат, как робот какой-то. – Мне тогда здорово могли задницу подпалить, если бы не он. Он меня фактически со сковородки уже сдернул… Но, ты понимаешь, не могу я сейчас ему помочь. Не могу. Слишком многое поставлено на карту. Если я ошибусь – погибнет много-много моих друзей. И врагов. И тех, кого я даже не знаю.

– Но… Это же неправильно. Он – твой друг. Ты не можешь бросить его…

Михаил молчал, и я тоже заткнулся. В конце концов, кто он такой, этот Петро? Я его даже не знал. Очередной бандюган? Ну помрет он, и что? Мне-то какое дело? Хотя… Я живо представил, как нас останавливают гаишники и обнаруживают труп на переднем сиденье. А они нас обязательно остановят, потому что машину Михаил ведет, как пьяный. Немного помявшись, я изложил ему эти соображения.

– Не остановят, – коротко бросил Михаил. – Используй кольцо. Я тоже попробую, хотя на меня можешь особо не рассчитывать.

– Кольцо? Какое кольцо? А, ты говоришь о том самом браслетике, который у меня на руке?

Михаил молчал и смотрел на дорогу. Но прижался к обочине и, когда появилась возможность, свернул с шоссе. «Форд», подпрыгивая на ухабах, помчался по узкому проселку, оставляя за собой густой пыльный шлейф. Впереди показался лес. Машина свернула и прямо по полю покатила туда со скоростью, более подходящей для автомобильной магистрали. Трясло неимоверно. Я подпрыгивал на сиденье, периодически врезался головой в крышу и беззвучно молился. Петро на переднем сиденье трепыхался, как тряпичная кукла.

Въехав под кроны деревьев, Михаил остановился и первым делом повернулся к своему обмякшему другу. Прижал пальцы к шее – видимо, щупал пульс.

– Мертв он… – Михаил повернулся ко мне. И в его глазах стояла такая боль, что мне даже страшно стало. – Умер. Понимаешь ты, умер он! Я его полночи на горбу пер, а он меня еще и подбадривал. Потом ехали. В нас стреляли, и я тоже стрелял в ответ. И Петро стрелял, хотя пистолет уже держать не мог. А теперь он умер…

Он все говорил и говорил, а я слушал. И по его словам выходило, что вчера вокруг моего дома разразилась самая настоящая война, в которой фигурировали десятки убитых и раненых. Я вспомнил мирные и спокойные дни, когда сидящие на скамеечках у подъезда старушки оживленно переговаривались о чем-то своем, Иванович вполголоса вновь поминал ушедшие дни советской власти, прыгали через резиночку девчонки… И мы с Ольгой медленно шли мимо кустов расцветающей сирени. Это было совсем недавно. Весной.