Спариться с бывшей - Кейт Прайор

— Как скажешь. Мне нужно заняться закусками на этот вечер.

Отмахиваясь от Шона, я начинаю доставать овощи из холодильника.

Я знала, что мать Шона была главной причиной, по которой я никогда не встречалась с его семьей, что она была против, чтобы мы были вместе, но он никогда не называл мне реальной причины почему. Я никогда не думала о семье Хейз, с которой познакомилась благодаря совместной работе, как о чем-то особенно загадочном. Трудно сопоставить то, что я знаю, со скудными подробностями, которые Шон сообщил мне тогда.

— Тебе нужна помощь?

— Нет, не нужна, ты можешь идти…

— Это нормально, когда тебе нужна помощь, знаешь, похоже, что твоя нагрузка возросла, и тебе не помешали бы дополнительные руки.

Глядя на Шона, понимаю, что что-то изменилось. Я раньше не видела в нем этой стороны, дерзкой черты, которой не было, когда мы встретились.

Он обходит вокруг кухонного островка, обнаруживая, что раковина завалена остатками моих трудов. Бросает взгляд на висящие на крючке для полотенец комично длинные резиновые перчатки, с которых капает вода. Я жду, пока они снова высохнут, прежде чем браться за посуду в раковине.

— Мне не нужна твоя помощь в мытье посуды, — говорю я упреждающе, но он уже выдвигает ящик со всеми кухонными полотенцами, раскладывая их на столе.

— Разве я не для этого здесь? — говорит он через плечо, затем мягким, насмушливым тоном добавляет, — Я знаю, как ты любишь натягивать латекс.

На самом деле я не одобряю ношение перчаток при приготовлении пищи, но терпеть не могу мыть посуду голыми руками. Мне не нравится прикасаться к тарелкам с остатками еды, которые размокали в течение последнего часа, из-за чего в раковине получается ужасная жижа.

— Думала, ты здесь, чтобы позлить меня, — говорю я через плечо, проверяя бедром, закрыта ли дверца холодильника.

— Ну, и это тоже. Ладно, может быть, я жалею, что у меня не было больше времени, чтобы мыть посуду с тобой?

— Давай внесем ясность, ты делаешь это сам, добровольно.

— Конечно, босс.

Я ставлю миску с тестом для фокаччи и овощами на ту часть кухонного острова, которая не предназначена для кремов, и поворачиваюсь, чтобы поискать нож и разделочную доску.

— Я просто хотел немного поговорить. Мы не разговаривали уже…

Я вытаскиваю найденное.

— Восемь лет.

Он вздрагивает.

Я отворачиваюсь и достаю оливковое масло и упаковку помидоров черри.

— О чем нам говорить? Наши жизненные пути довольно легко разошлись.

— Ты думаешь, я не хочу знать, как у тебя все сложилось?

Указываю жестом на наше окружение, на роскошную кухню, в которой провожу большую часть своего времени.

— Что тут рассказывать? Я работаю с пивоварней, и с твоей мамой, уже несколько лет. Очевидно, я не осознавала этого, когда стала бизнес-партнером «Аконитового эля».

Его брови удивленно приподнимаются.

— Лет?

Я киваю.

— Да, это хорошая работа. Я наслаждаюсь стабильностью, что не всегда бывает в сфере общественного питания.

— Мне жаль, — говорит он через мгновение, и я вижу по его лицу, что он говорит искренне.

Чего бы это ни стоило.

Я складываю руки вместе и прижимаю их к груди, оценивая его извинения.

— Что ж, спасибо. Я ценю, что ты извинился.

— Да, я… не всегда думал об этом, — говорит он, затем морщится, и мне интересно, что конкретно он вспоминает.

Меня это не радует. Я подавляю любое чувство покоя, которое испытываю, думая, что он сожалеет о том, как вел себя во время наших отношений. Я все еще ненавижу его из принципа. Но не могу притворяться, что мне тоже не было интересно, чем он занимался, как прошли его годы, какой он сейчас.

Шон бросает на меня осторожный взгляд, очевидно, думая о том же, когда спрашивает:

— Как дела у твоей семьи? Или, в твоем случае, семей.

Я рефлекторно чувствую, что выражение моего лица становится кислым, словно я проглатываю дольку лимона.

Шон выглядит так, будто проглатывает смех над тем, что видит.

— Все так плохо, да?

Я тяжело вздыхаю.

— Нет, с ними все в порядке. Обе мои сводные сестры закончили среднюю школу в прошлом году.

И ни один из моих родителей не подумал пригласить меня ни на одну из церемоний. Они снова забыли о моем существовании.

Я сжимаю зубы при мысли об этом. Прошло так много времени с тех пор, как я разговаривала с кем-либо из них, что, честно говоря, я больше не знаю, почему меня это волнует. Я прекрасно справлюсь сама.

Погруженная в раздумья, наблюдаю, как Шон закатывает рукава, не утруждая себя большими резиновыми перчатками. Он легко поднимает большую керамическую миску для смешивания, которая отмокла, и я не могу не наблюдать за тонкими линиями его запястий, напряжением предплечий, когда он смывает засохшее тесто с края миски губкой.

Но я все равно хочу, чтобы он ушел.

Через несколько минут до меня доходит, что на самом деле я просто пялюсь на его руки. У него всегда были потрясающие руки. Я имею в виду, я уверена, что они у него красивые, но есть грань между своего рода естественной мускулатурой и парнем, который действительно тренируется. Тогда я вроде как задаюсь вопросом, сможет ли он меня поднять. Не только теоретически. Мое тело жаждет ощущения, когда меня поднимают и перекидывают через плечо, в стиле пещерного человека.

Именно тогда я понимаю, что меня возбуждает Шон. Ужасно возбуждает мысль о том, что он подхватит меня на руки и будет грубо обращаться со мной.

Этого не может быть.

Я резко отворачиваюсь и начинаю доставать с полки новые ингредиенты для ланча, несколько баночек со специями и приправами.

— Тебе лучше уйти. Ты только наделаешь беспорядка.

— Твоя система готовки не поменялась с годами, я могу судить по тому, как у тебя все выстроено.

Моя рука на мгновение хватает бутылку острого соуса, поднимая ее за крышку. У меня мелькает мысль, что тот, кто пользовался им последним, должно быть, неправильно завинтил его, прежде чем внезапно он становится слишком легким, и я просто держу только крышку.

Я вскрикиваю от неожиданности, когда бутылка с грохотом ударяется о столешницу, и последнее, что я вижу, прежде чем рефлекторно зажмуриться, — брызги соуса, вытекающие из бутылки.

Обманчивые, холодные, как лед, капли попадают мне на лицо, и я замираю.

— О боже, ты издеваешься надо мной, — пищу я и начинаю вытирать соус с лица, но обнаруживаю, что мои руки уже мокрые от него, и я не знаю, где ближайшее кухонное полотенце.

— Вау, это на тебя подействовало, — слышу