Регуляторы - Стивен Кинг

Ситуация вообще смахивает на последнюю главу детектива Агаты Кристи, когда мисс Марпл или Эркюль Пуаро уже объяснили, что к чему, и даже рассказали, как убийца выбрался из запертого купе, сделав свое черное дело. Они все здесь, за исключением Френка Геллера и Чарли Рида, которые еще на работе. Жильцы квартала по-соседски собрались на вечеринку.

Впрочем, поправляет себя Джонни, он не прав. Нет Одри Уайлер и ее племянника. И тут же память услужливо воспроизводит голос ребенка, у которого забит нос. Но прежде чем Джонни успевает связать одно с другим, если вообще есть что связывать, Колли Энтрегьян подскакивает к нему, стоящему у машины Мэри, и хватает за плечо мокрой рукой. Крепко хватает, до боли. Смотрит он мимо Джонни, на лужайку Карверов.

— Что… двое… как… Господи!

— Мистер Энтрегьян… Колли… — Джонни пытается не повышать голоса и не морщиться от боли. — Вы сломаете мне плечо.

— Ой, извините. Но… — Взгляд Энтрегьяна мечется от застреленной женщины к застреленному мужчине. На животе Дэвида Карвера дождь смывает кровь с ошметков плоти, и они становятся похожи на белые щупальца. Колли не может решить, на ком сосредоточиться, поэтому глаза у него бегают, как у болельщика на теннисном матче.

— Ваша рубашка, — неожиданно для себя говорит Джонни. — Вы забыли надеть рубашку.

— Я брился, — отвечает Колли и проводит руками по мокрым волосам. Жест этот лучше любого другого выражает состояние Энтрегьяна, он понятия не имеет, что ему делать. Джонни находит это весьма трогательным. — Мистер Маринвилл, вы можете сказать, что здесь происходит?

Джонни качает головой. У него одна надежда: то, что происходило, уже закончилось.

Прибегает Питер, видит жену, лежащую на лужайке Биллингсли, перед керамической немецкой овчаркой, и начинает выть. От этого воя по мокрой коже Джонни вновь бегут мурашки. Питер падает на колени рядом с женой, совсем как Пирожок Карвер падала рядом с мужем, и… О Боже, неужели Джону Эдуарду Маринвиллу предстоит увидеть ту же вселенскую скорбь, как и во Вьетнаме? Не хватает только Хендрикса[19] с его «Лиловым туманом».

Питер хватает жену, и Джонни видит, что Гэри не в силах оторвать от них глаз, он ждет момента, когда Питер повернет тело в руках. Джонни может прочесть мысли Гэри, словно они пропечатываются на бегущей строке у него на лбу: «И что же Питер об этом подумает? Когда перевернет ее, ноги ее разойдутся и он увидит то, что увидит? Какой он сделает вывод? А может, ничего особенного и нет, может, она всегда так ходит?»

— МЭРИ! — кричит Питер. Он не поворачивает жену (спасибо Тебе, Господи, за маленькие радости), но поднимает верхнюю часть ее тела, усаживает ее. Кричит снова, теперь без слов, просто горестный вопль, словно он только теперь видит, в каком состоянии ее голова: половины лица нет, волосы наполовину сгорели.

— Питер… — подает голос Старина Док, но тут небо разрезает пополам громадная молния. Джонни круто разворачивается. Если его и ослепило, то лишь на мгновение, теперь он снова все видит, будьте уверены. Гром рвет улицу еще до того, как блекнет молния. У Джонни такое чувство, будто чьи-то руки одновременно ударили его по ушам. Джонни видит, как молния ударяет в брошенный дом Хобарта, как раз между участками копа и Джексонов. Она разваливает декоративную трубу, которую Уильям Хобарт поставил за год до того, как начались его трудности и он решил продать дом. Молния поджигает и крышу. Прежде чем стихает раскат грома, прежде чем Джонни успевает идентифицировать запах озона, покинутый дом приобретает огненную корону. Она яростно пылает под проливным дождем, хотя верится в это с трудом.

— Святое дерьмо! — вырывается у Джима Рида. Он стоит на пороге дома Карверов с Ральфи на руках. Ральфи, Джонни это видит, сосредоточенно сосет большой палец. И Ральфи единственный (за исключением Джонни), кто не смотрит на горящий дом. Его взгляд устремлен на вершину холма, и Джонни видит, как округляются глаза мальчика. Он вытаскивает палец изо рта и, прежде чем начать вопить от ужаса, произносит ясно и отчетливо два слова… которые опять же очень знакомы Джонни. Словно он уже слышал их во сне.

— «Парус мечты», — говорит мальчик.

И тут же, будто слова эти магические, от неестественной квелости Ральфи не остается и следа. Он кричит от страха и яростно дергается, вырываясь из рук юного Джима Рида. Джим захвачен врасплох, мальчишка выскальзывает из его рук и приземляется на задницу. Должно быть, ему очень больно, думает Джонни, направляясь к дому Карверов, но маленький паршивец вопит не от боли, а только от ужаса. Его вылезшие из орбит глаза смотрят все туда же, на вершину холма. Он начинает сучить ногами, уползая на заднице в глубь дома.

Джонни, уже стоя на подъездной дорожке Карверов, поворачивается и видит еще два фургона, огибающих угол Медвежьей и Тополиной улиц. Первым едет леденцово-розовый, с тонированными стеклами, на крыше — антенна радиолокатора в форме сердечка. При других обстоятельствах Джонни отметил бы изящность решения, но теперь это сердечко вызывает лишь тревогу. Из бортов торчат какие-то округлые выступы, то ли плавники, то ли короткие крылья.

За розовым фургоном, вроде бы «Парусом мечты», следует длинный черный фургон с черным же ветровым стеклом и черной, в форме поганки, надстройкой на крыше. Этот черный кошмар испещрен хромированными зигзагами, которые вызывают в памяти Джонни какие-то воспоминания, связанные с нацистами, да, точно, они напоминают стилизованные молнии на мундирах эсэсовцев.

Фургоны начинают набирать скорость, их двигатели урчат все громче.

Огромный люк открывается в левом борту розового фургона. А на крыше черного, похожего на катафалк, решивший трансформироваться в локомотив, часть «поганки» уползает в сторону. Джонни видит две фигуры с ружьями. Одна — человеческая, это бородач, одетый в униформу армии конфедератов, как и инопланетянин, сидевший за рулем синего фургона. Вторая фигура — существо в ином одеянии: черный цвет, воротник-стойка, серебряные пуговицы. В этом тоже есть что-то нацистское, как и в самом фургоне, но не одеяние привлекает внимание Джонни, не от его вида он теряет дар речи, а рвущийся крик застывает в горле.

Над воротником-стойкой нет ничего, кроме темноты. У него нет лица, успевает подумать Джонни, прежде чем бородатый и тот, что в черном, открывают огонь. У него нет лица. Совсем нет лица.

И Джонни Маринвилла, который видит все, осеняет: он, наверное, умер, это, возможно, ад.

Дорогая Джейнис!