Красные волки, красные гуси (сборник) - Мария Галина

– А это вам скажет сам господин Рубинчик, папа. Он чекает на вас у «Гамбринусе». Дуже нервный он сегодня, господин Рубинчик. Нерадостный.

– Скажи господину Рубинчику, папа будет, – сказал Сатырос и закусил маслиной.

Яшка еще раз приподнял канотье и пошел прочь, по пирсу.

– Не те маслины нынче пошли, – сокрушенно сказал Сатырос, – вот до войны были маслины так маслины, не поверите, Мотя, с вот этот мой палец!

Господин Рубинчик сидел за отдельным столиком в «Гамбринусе» и кушал жареную скумбрию. Папа Сатырос прошел между столиками, отодвинул стул и сел рядом с господином Рубинчиком.

– Вы позволите? – спросил он для порядка.

– Позволяю, – коротко ответил господин Рубинчик и промокнул салфеткой усики.

Папа Сатырос велел принести себе пива и сидел в ожидании, положив на скатерть огромные черные руки. Половой принес пиво в огромной кружке, шапка пены переваливалась через край.

– Ваше здоровье, – сказал папа Сатырос и нежно подул на пену.

– Как ваше почтенное семейство? – вежливо спросил господин Рубинчик.

– Благодарствую. Все здоровы, тьфу-тьфу-тьфу. А как Эмилия Иосифовна?

– Мигрени, все мигрени, – с отвращением произнес господин Рубинчик. – К делу, папа. Как сходили?

– Таки неплохо, – солидно произнес папа Сатырос. – Все приняли, все сдали.

– Что сдали? – холодно поинтересовался господин Рубинчик, играя рукояткой трости.

– А то и как будто не знаете, господин Рубинчик. – Папа почуял недоброе. – Только вот этого не надо. Ваш человечек принял, я сам видел…

Господин Рубинчик медленно поднялся и стал страшен.

– Что ты привез? – спросил он тихим вежливым голосом. – Что ты мне привез? Где товар?

В подвале под лавкой господина Рубинчика стоял густой дух оливкового масла и чая. За бочками, бутылями и ящиками лежали распотрошенные тюки; на холодном цементном полу рассыпались тяжелые фолианты с порыжевшими, изъеденными временем страницами, рулоны пергамента, папирусные свитки и даже одна каменная скрижаль с выбитыми на ней жуками и скорпионами – счесть это буквами папа Сатырос в здравом уме не решился бы.

– Это? – холодея, произнес папа. – Товар? Господин Рубинчик, Христом Богом…

– А кто это привез, по-вашему? Вот эту пыль веков?

– Приняли, разгрузились, – бормотал папа Сатырос, – ваши люди сами…

– И вот это приняли. – Господин Рубинчик поворошил тростью пергаменты; взлетело облачко бурой пыли. – И вот это… И вот, жемчужина, можно сказать, всей этой коллекции.

Он дотронулся тростью до чего-то, завернутого в тусклый кусок золотой парчи. Парча сползла.

– Святая Богородица, – сказал папа.

На него сверкающими глазницами смотрел человеческий череп. Папа Сатырос успел подумать, что с черепом не все в порядке, и только чуть позже сообразил, что именно. Череп просвечивал. В глазницах парно отражалась тускло освещающая подвал лампа.

– Каменюка, – сказал господин Рубинчик, – или стекляшка. У, зараза! – Он погрозил черепу тростью. Череп равнодушно таращился на него.

– Может, это какая драгоценность? – робко выказал надежду грозный папа Сатырос. – Сокровище? Ишь, вылупился, подлюка.

– С тех пор как эти аферисты, братья Гохманы, подделали корону скифских царей, в мире не осталось ничего драгоценного, – холодно сказал господин Рубинчик, играя тростью. – Где товар, гадюка подколодная?

Он коротко ударил папу Сатыроса тростью по мешковатым штанам. Папа охнул и скорчился. Трость у господина Рубинчика изнутри была залита свинцом, это все знали.

– Сьома, приступай, – сказал господин Рубинчик.

Здоровенный Сёма скрутил папе локти, и господин Рубинчик еще раз ударил его тростью, на сей раз с размаху.

– Богородицей клянусь, – сказал папа Сатырос, выплевывая кровь. – Зоей своей клянусь, чтоб ей пусто было, шалаве, – что взяли, то взяли… – Папа Сатырос упал на колени. – Клянусь, не я! На фелуке подменили. Вы Али спросите, компаньона вашего, сами спросите, пока я не вырвал его бесстыжие глаза!

Рубинчик задумался.

– Встаньте, папа, – сказал он наконец. – Я справедливый человек. Я, папа, еще на горшок, извиняюсь, ходил, а вы уже бороздили Черное море взад и вперед. И никогда за вами, папа, ничего такого не числилось. Вы же были честнейшим человеком, папа.

– Ну! – сказал Сатырос, вытирая юшку рукавом.

– Но я и Али хорошо знаю, папа. И у него репутация баснословно честнейшего человека. И потому я логически предполагаю, что могло иметь место недоразумение. Сьома, ступай на Поштамт и пошли до Стамбула у контору молнию-телеграмму. Припиши, ожидаем на ответ с баснословным нетерпением. А вы, папа, пока оставайтесь тут. Будьте гостем.

Сатырос, кряхтя, отошел в угол и присел на ящик с колониальным товаром.

Сёма направился к двери в подвал и вдруг замер, вытянув шею. По лестнице грохотали сапоги.

– Кажется шухер, господин Рубинчик, – печально сказал Сёма.

Деловитые молодые люди в скрипучих портупеях и блестящих хромовых сапогах расхаживали по складу. Серьезные люди в яловых сапогах стояли у входа. Господин Рубинчик, забывшись, похлопал себя тростью по ноге и скривился.

– Чем обязан такому приятному визиту, что сам товарищ оперуполномоченный Орлов сделал мне честь? – вежливо осведомился он.

Молодой оперуполномоченный товарищ Орлов, кудрявый, очень серьезный, в круглых очках, в новенькой портупее, сухо сказал:

– Поступил сигнал, гражданин Рубинчик. О контрабандной партии товара, хранящейся у вас на складе. Предлагаю проявить сознательность и не задерживать товарищей.

– Так я что, – сказал Рубинчик, – я завсегда. Прошу, будьте как дома.

Он тоже сел на ящик с колониальными товарами и скрестил руки.

– Стоять! – негромко сказал товарищ Орлов.

Рубинчик встал. Сатыроса никто не просил, но он на всякий случай тоже встал. Красноармеец ткнул штыком в ящик.

– Чай, – пояснил господин Рубинчик вежливо, – цейлонский чай.

– Накладные есть?

– Все есть, – обрадовался господин Рубинчик. – Сьома, сходи попроси за накладные.

– Сходи с ним, – велел Орлов красноармейцу. – А вот это?

– Оливки из Батума.

– Где разгружался?

– В Карантинной бухте, две недели назад. Зря вы это, вот ей-богу зря, товарищ Орлов. Чисто все.

– Бога нет, – машинально ответил Орлов. – А в бочках?

– В этих семечковое масло, с маслодавильни на Ближних Мельницах, ну вы знаете, кооперативная трудовая артель «Красный маслодел». А в этих оливковое, тоже из Батума. Тоже кооперативная трудовая артель. У нас все по закону, товарищ Орлов.

Интересно, какая же сука стукнула, думал про себя господин Рубинчик. Второй красноармеец вспорол тюк, оттуда, шурша, высыпался чай.

– Батумский, – скучно сказал господин Рубинчик, – третий сорт. Трудовая артель «Красный чай». Сичас Сьома принесет накладные, дай ему бог здоровья.

– А товар? – Оперуполномоченный товарищ Орлов не зря слыл человеком упертым.

– Так ищите, бога ради, – широко развел руками господин Рубинчик. – Я что, я разве против?

– Вот, товарищ оперуполномоченный, гляньте-ка сюды, – сказал красноармеец, выгребая книжный хлам, завернутый в парчу и пурпур. Хрустальный череп поглядел на Орлова холодными глазницами.

– Прятал? – спросил Орлов укоризненно.

– Никоим образом, – равнодушно ответил господин Рубинчик, – так валялось.

– Предметы культа?

– Вы, товарищ Орлов, умеете читать на этом языке? Вот и я не умею. Какой же это предмет культа? Предмет культа – это опиум для народа, а этого ни один народ не поймет.

Товарищ Орлов нагнулся и пролистал фолиант. Поднялось облачко красноватой пыли. Товарищ Орлов чихнул.

– Картинки тут, – сказал он неопределенно, – люди и мифические животные.

– Дядя у меня умер в Виннице, – пояснил Рубинчик, – большой чудак был. Древности всякие собирал. Никому не нужный хлам. Но дядя же. Дорого как память. Я из Винницы вывез, сюда свалил. Не домой же везти такое? У супруги мигрень.

– И это? – спросил оперуполномоченный, трогая череп сапогом. Череп неожиданно щелкнул хрустальной челюстью. Оперуполномоченный отдернул ногу, и чтобы показать, что он совсем даже не испугался, тронул череп еще раз. Череп чуть подвинулся вместе с куском пурпурной ткани, на которой он лежал.

– На столе у него стояло, у дяди, – тут же сказал Рубинчик, – мементо мори, так сказать.

– Большой чудак был ваш дядя, – признался оперуполномоченный Орлов.

– Это уж точно, – радостно согласился Рубинчик, – такой чудак, что иногда в одних кальсонах на улицу выходил, гм…

Сверху притопал красноармеец с кипой накладных и амбарными книгами.

– Я это изымаю, – сказал оперуполномоченный Орлов, – временно. И предметы культа конфискую.

– На здоровье, – равнодушно сказал Рубинчик.

– А что это у вас товарищ грек с разбитым лицом тут имеет место? – спросил Орлов, ища к чему бы придраться.