Жизнь в средневековом городе - Фрэнсис Гис

так делать — отправился в кухню послушать, как слуги поют песни и рассказывают истории. Когда настал его черед, пастух начал свой рассказ:

— Помогал я батюшке на мельнице, возил мешки с мукой на осле. Раз нагрузил я его слишком тяжело, и осел мой переломился надвое…

— Бедная скотина, — сказал король.

— Тогда я вырезал ореховый прут, соединил две половины моего осла и проткнул его прутом так, чтобы прут удерживал две половины вместе. Осел стал как прежде и повез мою муку покупателям. Что вы на это скажете, сир?

— Довольно неправдоподобная история, — сказал король. — Однако продолжай.

— На другое утро я с удивлением увидел, что прут мой пошел в рост, покрылся листьями, а кое-где даже появились орехи. На нем выросли могучие ветви и росли до тех пор, пока не достигли небес. Влез я на это ореховое дерево, и лез, и лез по нему, и скоро добрался до самой луны.

— Ну это уж немного чересчур, однако продолжай.

— Там увидел я нескольких старух, веявших овес. Когда мне захотелось уже слезть обратно на землю, осел мой ушел вместе с ореховым деревом, так что пришлось мне связывать овсяные бородки, чтобы сплести веревку.

— Это уж совсем чересчур, — сказал король. — Однако продолжай.

— К несчастью, веревка моя оказалась короткой, и я упал на скалу, да так, что голова моя вошла в камень по самые плечи. Я пытался высвободиться, но тело мое вдруг отделилось от головы, а та осталась в камне. Тут побежал я к мельнику и взял у него железный прут, чтобы достать мою голову.

— Все более и более чересчур, — сказал король. — Однако продолжай.

— Когда я вернулся, огромный волк подступался к моей голове, чтобы вытащить ее из скалы и съесть, но я так вытянул его по спине железным прутом, что на заду волка проступили письмена.

— Ну это уж вовсе чересчур! — воскликнул король. — Что же гласили эти письмена?

— А письмена, сир, гласили, что отец твой служил в работниках на мельнице моего деда.

— Ты лжешь! — в ярости вскричал король.

— Что ж, король, я выиграл, — сказал пастух.

Вот так пастух женился на королевской дочери.

Глава V

Свадьбы и похороны

Чтоб в замке поддержать веселье,

Искуснейшие менестрели,

Пленяя пеньем и игрой,

Собрались пестрою толпой.

Гостям готовят развлеченья

По силе своего уменья

Певцы, рассказчики, танцоры,

И акробаты, и жонглеры.

Те принесли с собою ноты,

Те арфы, дудочки и роты,

Тут звуки скрипки и виолы,

Там флейты голосок веселый,

А там девичий круг ведет

По залу легкий хоровод.

Все то, что веселит сердца,

Звучало в замке без конца:

Волынки, барабаны, бубны,

Порой могучий голос трубный,

А то свирель поет опять.

Ну что же вам еще сказать?

В тот день не ведали заботы

О том, чтоб запирать ворота.

И у распахнутых дверей

Впускали в замок всех гостей:

Входил и бедный и богатый.

Кретьен де Труа. Эрек и Энида.

Перев. Надежды Рыковой

В XIII столетии брак обычно соединял судьбы людей одного сословия. Но, как и в любые другие времена, случались и исключения. Нередки были союзы, роднившие процветающие купеческие семейства с представителями мелкого дворянства. Ремесленник путем выгодного брака имел возможность разом получить немалое состояние: вступление в брачный союз с богатой вдовой могло принести ему городской дом, гардероб покойного супруга, мебель, серебро и всевозможную недвижимость.

Браки по сговору были обычной практикой, однако церковь настаивала на необходимости согласия обеих сторон. Проповедники порицали браки, заключенные лишь из соображений обоюдной выгоды. «Столь же справедливым было бы опубликовать объявление о помолвке мессира такого-то с кошельком госпожи такой-то, а в день свадьбы привести в церковь не невесту, но ее деньги или коров», — рассуждал острый на

язык парижский проповедник Жак де Витри. По церковным законам для вступления в брак невеста должна была достичь двенадцатилетнего возраста, жениху же должно было исполниться минимум четырнадцать. Брачные союзы с кровными родственниками под строжайшим запретом: у жениха и невесты не должно быть пересечений в генеалогическом древе на протяжении не менее четырех поколений (до Четвертого Латеранского собора 1215 года — на протяжении семи поколений). Выражение свободного и добровольного согласия обеих сторон является наиболее важной частью брачного ритуала.

Разрешены браки между сервами, между Сервами и свободными людьми, между католиками и еретиками или католиками и отлученными от церкви, под запретом находятся брачные союзы с язычниками, если последние не готовы принять крещение. До Четвертого Латеранского собора под запретом были также браки между получившим свободу неверным супругом и его подельником во грехе, равно как и браки между похитителем и жертвой похищения; теперь и те и другие разрешены.

Расторжение брака — явление чрезвычайно редкое. Разрешение на эту крайнюю меру дается лишь в случае, если союз нарушает одно из трех непреложных, по мнению церкви, условий, делающих возможным заключение брака: достаточный возраст, обоюдное согласие или отсутствие кровного родства. Именно запутанность родственных связей дает лазейку богатым и влиятельным, желающим расторжения брака, но и им весьма непросто ускользнуть из нежелательного союза под вымышленным предлогом. Королю Франции Филиппу Августу пришлось изрядно побороться с церковью, когда он решил избавиться от своей датской супруги, и в конце концов он был вынужден принять ее обратно.

Браки, по крайней мере когда дело касается состоятельных классов, регулируются не только церковными установлениями, но и законом; в ходу брачные контракты, составленные у нотариуса, в которых описано приданое невесты. Сын и дочь состоятельных горожан могут начать совместную жизнь, имея дом, одно или пару небольших сельских угодий, некоторое количество денег и ренту с городского дома. В контракте может быть также оговорено, какое имущество отойдет невесте после смерти мужа; если же упоминания об этом нет, ей автоматически причитается одна треть принадлежавших ему мирских благ.

После того как контракт подписан, наступает время обручения — религиозной церемонии, по своей торжественности почти не уступающей самому бракосочетанию. В самом деле, сходство клятв, которыми обмениваются обручающиеся, с клятвами, которые им предстоит произнести во время церемонии бракосочетания, порождает неудобство, которое приводит к многочисленным искам в церковных судах. Несмотря на то что церковь подчеркивает различие между «клятвами на будущее», которые произносятся во время обручения, и «настоящими клятвами», которые будут произнесены на свадьбе, иногда пары считают себя женатыми, пройдя лишь первый обряд, и расценивают