Вера в слово (Выступления и письма 1962-1976 годов) - Лев Копелев

Именно так поступают сегодня все, полагающие возможным вывернуть наизнанку историю и возрождающие старую геббельсовскую сказку о "превентивном" нападении на СССР в июне 41 года.

Этой сказке немецкие солдаты верили только в самые первые недели войны. Тогда действительно едва ли не каждый пленный говорил, что "фюрер велел наступать на Россию, чтобы предотвратить внезапное нападение 180 русских дивизий, сосредоточенных на границе." Но год спустя уже ни один здравомыслящий военнослужащий в Германии не верил этому, т. к. весь ход войны однозначно свидетельствовал о том, что мы были застигнуты врасплох, что ни наша армия, ни промышленность, ни психология наших людей не были подготовлены к войне. Да и сам Геббельс уже летом 1942 совсем по-иному, цинично откровенно говорил: "Мы воюем не за трон и алтарь; это война за зерно, за хлеб, за изобильный стол к завтраку, обеду и ужину... это война за сырье, за каучук, за чугун, за сталь, это война за достойное человека национальное существование, которого мы раньше не могли себе позволить, как стыдливые бедняки..."

Нет, вопрос о том, кто на кого напал в июне 41 года, не может вызывать сомнений у серьезных историков. Но это, разумеется, не значит, что преступления Гитлера - "план Барбаросса", приказы расстреливать всех комиссаров, стратегические рассчеты, предусматри-вающие уничтожение большинства жителей Ленинграда и Москвы, всех евреев, всех цыган, значительной части "расово неполноценного" или "избыточного" населения восточных пространств, могут оправдать преступления Сталина.

Не могут еще и потому, что Сталин не только объективно невольно, но во многих случаях и вполне сознательно помогал Гитлеру.

Это я понял сравнительно недавно. Еще и после XX-го съезда, после первых разоблачений того бесчеловечного режима, который у нас стыдливо называли "культом личности", пытаясь объяснить и другим и себе, как же я мог стать убежденным сталинцем, как мог ревностно служить сталинской власти и даже гордиться своей причастностью к силам, подавлявшим и обманывавшим моих сограждан, я прежде всего ссылался на угрозу фашизма, на то, что, мол, именно Сталин был наиболее проницательным, наиболее решительным противником Гитлера, Муссолини, японских империалистов, т. е. тех сил, которые грозили гибелью и порабощением нашей стране и всему человечеству.

Но со временем я узнал новые факты, научился и по-новому - независимо от предвзятых аксиоматических доктрин и сакрализованных идеологических табу - размышлять о том, что знал раньше. И убедился, что уже в 1930-33 г. г. Сталин объективно помогал Гитлеру, понуждал немецких коммунистов сосредотачивать свои силы прежде всего на борьбе против социал-демократии. А в 1936-39 г. г. сталинская военная помощь Испанской республике была слишком ограниченной, чтобы решающим образом повлиять на ход гражданской войны, однако достаточной для того, чтобы Гитлер и Муссолини могли, ссылаясь на советскую угрозу, посылать Франко сотни самолетов, тысячи танков, десятки тысяч кадровых вояк. В 1936-41 г. г. Сталин и его палачи уничтожили, загнали в тюрьмы и лагеря огромное большинство генералов, адмиралов, старших офицеров, руководителей промышленности. Без нашей тогдашней помощи вермахт не мог бы так успешно воевать во все последующие годы. Материалист-прагматик Сталин, зная, как неоценима эта помощь для Германии, вероятно именно потому так тупо доверял дружбе Гитлера. Он доктринерски полагал, что тот не может решиться на риск войны, чтобы приобрести то, что получал просто так. Слепая доверчивость обычно столь подозрительного диктатора разоружила нашу страну и материально и морально, обрекла наши армии на жестокие поражения первого года и весь народ на небывалые страдания, бедствия, кровавые жертвы...

Впрочем, и Гитлер в свою очередь не раз помогал враждебному собрату. Гитлеровский террор и откровенно человеконенавистническая воинственная программа его партии побуждали миллионы людей видеть в Сталине и "меньшее зло" и даже выдающегося руководителя наиболее мощных антифашистских сил. Многие из нас, вероятно, никогда бы не превратились в сталинцев, если бы не было гитлеровщины. И, разумеется, мы не знали, тогда не поверили бы, что в 1937 году гестапо сотрудничало со Сталинским НКВД, помогая состряпать обвинение против маршала Тухачевского и ведущих военачальников Красной армии, а в 1940 году сотни немецких и австрийских антифашистов были прямо из советских тюрем переправлены в немецкие.

22 июня 1941 года Гитлер обрек свою империю на неминуемую гибель, но спас сталинский режим от распада и возможного крушения. Война, развязанная нацистами, стала Отечественной войной для русского народа и для большинства других народов Советского Союза, пробудила в них все лучшие силы. Вопреки поражениям и потерям, вопреки рационалистическим рассчетам зарубежных стратегов эти силы нарастали с каждым годом. Наша народная война привела к заслуженному разгрому гитлеровского тоталитаризма. Но, одновременно, к незаслуженному торжеству сталинского. Ему содействовали также и зверства оккупантов и бездарная стратегия фюрера...

4.

"По сути никто не может научиться чему-либо из истории, потому что она содержит лишь множество глупостей и множество дурного." Так сказал Гёте 17 декабря 1824 г. ("Разговоры с Ф. Ф. Мюллером"). Но уже пять лет спустя он говорил по-иному. "Об истории может судить лишь тот, кто сам пережил ее, кто на себе испытал историю. Так бывает и с целыми нациями." (Из "Годы странствий Вильгельма Майстера", 517 максима) .

Многие поколения народов Европы испытали на себе жестокую историю нашего века. И как бы противоречивы и разноголосы ни были ее оглушающие поучения, все же мне представляется, что мы можем и должны извлечь из них некие общие уроки.

...Родители моего отца и его сестра - самая мне близкая из теток были расстреляны в октябре 1941 года в Киеве в Бабьем Яру; там за два дня уничтожили более 50000 киевлян еврейского происхождения. Оккупационные власти объявили об этой расправе, как о "возмездии" за действия партизан, взорвавших здания, в которых размещались учреждения вермахта. Мой брат, сержант артиллерии, в том же году погиб в бою. Еще несколько родственников постарше были расстреляны, повешены или "загазованы" в других городах, а молодые убиты на фронтах, умерли от ран... С тех пор многие из нашей родни говорили о немцах не иначе, как с ненавистью, отвращением, и они возмущались моим отцом, который был воспитан в гуманистических традициях русской интеллигенции, моим "догматическим" интернационализмом, возмущались, что мы не разделяли их чувств и отвергали требования массового возмездия, не хотели осуждать немецкую нацию в целом.

Подобно моим старым тетям и дядям рассуждали в первые послевоенные годы многие люди нашей страны - образованные и необразованные, старые и молодые, бывшие военнопленные и бывшие "остарбайтеры", пережившие оккупацию и пережившие осаду Ленинграда, испытавшие зверства карателей и "брандкоммандос", которыми замыкались планомерные отступления вермахта.

Из их исторического опыта, из воспоминаний вырастали недоверие и ненависть. Их безоговорочно убеждала военная пропаганда, а позднее та великодержавная шовинистическая идеология, которая развилась в годы перезрелой сталинщины, да и пока еще не исчезла.

Но со временем, особенно в последние два десятилетия, эти недобрые чувства постепенно слабели, остывали. У новых поколений моих сограждан они, пожалуй, отсутствуют или ничтожно незначительны.

Такому благотворному развитию содействовали и содействуют многие силы. Прежде всего - гуманные традиции русской национальной культуры. А так же в значительной мере и творчество современных немецких писателей, которые рассказывают правду об опыте нашей общей истории. Наиболее популярны у нас и, пожалуй, наиболее действенны именно в исцелении душевных ран войны романы и рассказы Генриха Бёлля. Произведения Томаса и Генриха Маннов, Брехта, Зегерс, Кеппена, Штриттматера, Кристы Вольф, Зигфрида Ленца, Пауля Шаллюка, Леонгарда Франка, Иоганна Бобровского и других современных немецких авторов тоже издаются массовыми тиражами и тоже мгновенно раскупаются.

Спрос на них не зависит от колебаний внешнеполитической температуры. Тем более странно бывает мне и моим друзьям читать в некоторых газетах или слушать по "Немецкой волне" упреки Бёллю в избытке национальной самокритики и недостатке... патриотизма. Ведь, пожалуй, никто так, как он, не содействовал восстановлению "доброго имени немца", и не только у нас в стране.

Бывший варшавский повстанец, родители которого погибли под развалинами в дни первых воздушных налетов на Варшаву, а брат был замучен в концлагере, прочитал мою книгу по-немецки, прочитал послесловие Бёлля и сказал:

- Тридцать лет тому назад я бы это читать не стал. Сразу бы выбросил. Тогда я так ненавидел немцев - всех, как одного, - что думал: никогда не будет примирения, не может быть. И многие у нас в Польше так же думали и чувствовали. Ведь что они сделали с нашим народом, с Варшавой! В те годы я просто не мог в руки взять немецкую книгу или газету. Не мог слышать их речи - в глазах темнело... Но время шло. Теперь и я, и мои дети, и приятели читаем их книги. Вот его - Бёлля - полюбили даже, и Грасса, и Бобровского, и других. Многие наши стали ездить туда в экскурсии, в гости. И не только за Одер, но и за Эльбу... И я видел, как Вилли Брандт стал на колени перед памятником Варшавскому гетто. Вот в тот момент я и почувствовал: нет во мне больше ненависти... Он опустился на колени и поднял свой народ. Понимаешь? Высоко поднял в наших глазах и в наших сердцах. Так я сознаю как поляк и как христианин. Иисус сказал: "...кто вознесет себя, тот будет унижен, а кто унизит себя, тот будет вознесен."