Реликварий - Линкольн Чайлд

Зазвонил антикварный телефонный аппарат, Хорлокер поднял трубку и некоторое время молча слушал.

– Это может подождать, – бросил он и вновь обратил свое внимание на лейтенанта. – Ведь ты, кажется, регулярно читаешь “Пост”? – спросил он.

– Иногда читаю. – Д’Агоста понимал, куда гнет шеф.

– И ты знаком со Смитбеком, который пишет весь этот вздор?

– Так точно, сэр.

– Он ведь, кажется, твой друг?

– Не совсем так, сэр, – после некоторой паузы произнес д’Агоста.

– Не совсем так? – переспросил Хорлокер. – Но в своей книжонке о Музейном звере Смитбек представляет дело так, будто вы с ним закадычные друзья. Если поверить его писаниям, то выходит, будто вы вдвоем чуть ли не голыми руками спасли мир в тот момент, когда в Музее естественной истории возникли, в сущности, небольшие неприятности.

Д’Агоста промолчал. Роль, которую он сыграл в катастрофе на приеме в честь открытия выставки “Суеверия”, отошла в область преданий. И в новой администрации никто не желал признавать его заслуг в ту ночь.

– Твой не-совсем-друг Смитбек совершенно извел нас, заставляя гоняться за психами, которые звонят, желая получить обещанную им награду. Вот куда пошли дополнительные людские ресурсы, о которых ты говоришь. И это тебе должно быть известно лучше, чем кому-либо. Итак, ты утверждаешь, что в убийстве Вишер и гибели бездомных присутствует идентичный модус операнди?

Д’Агоста ограничился утвердительным кивком.

– О’кей. Нам не нравится, что в городе Нью-Йорке убивают бездомных. Это проблема серьезная и очень неприятная. Но реальная проблема возникает тогда, когда убивают девицу из высшего общества. Вы понимаете, к чему я веду?

– Абсолютно понимаю, сэр, – ответил Уокси.

Д’Агоста снова промолчал.

– Мои слова вовсе не означают, что нас не трогает гибель бездомных, и мы намерены в этом отношении принять необходимые меры. Но послушай, д’Агоста, бродяги умирают ежедневно. Между нами говоря, цена им десять центов за дюжину. Тебе, как и мне, это прекрасно известно. А из-за этой безголовой девки на мой зад навалился весь город. Мэр требует, чтобы именно это убийство было раскрыто. – Шеф водрузил локти на стол и, нагнувшись вперед, с величественным видом произнес: – Послушай, я понимаю, что в этом деле тебе потребуется дополнительная помощь. Поэтому я оставлю у себя капитана Уокси, чтобы он курировал ход расследования. Чтобы развязать ему руки, на Двадцать четвертый полицейский участок я посажу другого человека.

– Слушаюсь, сэр! – завопил Уокси, вскочив на ноги и вытянувшись.

В душе д’Агосты поднялась – и тут же улеглась – волна протеста. В помощи этого ходячего недоразумения он нуждался меньше всего. Теперь, вместо того чтобы пустить в дело новых людей, ему придется постоянно нянчиться с Уокси. Конечно, его можно будет задвинуть на обочину, чтобы не путался под ногами, но все равно остается проблема субординации. Как можно направлять капитана из участка на следствие, которым руководит лейтенант из отдела по расследованию убийств? Ничего хорошего, дьявол их побери, из этого получиться не может!

– Д’Агоста! – чуть ли не крикнул шеф.

– Что? – спросил лейтенант, поднимая глаза на начальство.

– Я тебя спросил, что происходит в музее?

– Они закончили исследовать тело Вишер и передали его семье, – ответил д’Агоста.

– А второй скелет?

– Они все ещё пытаются его идентифицировать.

– Как насчет следов зубов?

– Относительно их происхождения возникли разногласия.

– Боже мой, – покачал головой Хорлокер. – Мне показалось, будто ты сказал, что эти люди знают свое дело. Не заставляй меня пожалеть о том, что я согласился с твоим предложением перевезти тела из морга.

– Расследование ведут главный судмедэксперт города и крупнейшие специалисты музея. Я знаю этих людей лично и лучше их…

Хорлокер громко вздохнул и, махнув рукой, сказал:

– Их родословная меня нисколько не интересует. Мне нужен результат. Теперь, когда к расследованию подключился Уокси, дело пойдет быстрее. Мне нужно что-то новенькое завтра к вечеру. Ты понял меня, д’Агоста?

– Так точно, сэр, – кивнул лейтенант.

– Вот и хорошо. Оба свободны. – Шеф сопроводил свои слова взмахом руки.

14

Смитбек подумал, что такой нелепой и странной демонстрации, как эта, ему не доводилось видеть за все десять лет его пребывания в Нью-Йорке. Все лозунги начертаны профессиональными художниками. Звуковая система первоклассная. А сам Смитбек, находясь среди демонстрантов, чувствовал себя скверно одетым. Толпа являла собой весьма необычное зрелище. В платьях от Донны Каран, украшенные бриллиантами дамы с Южной улицы Центрального парка и Пятой авеню, молодые банкиры, юные биржевые брокеры, моложавые оптовики и прочие младотурки слились в блаженном экстазе гражданского неповиновения. В толпе можно было увидеть и прекрасно одетых школьников старших классов. Но больше всего Смитбека потрясло количество собравшихся. Вокруг него толпилось не менее двух тысяч людей. Тот, кто организовал демонстрацию, вне всяких сомнений, обладал поддержкой городских властей. Получить разрешение на протест рядом с Площадью Великой армии в будний день, да ещё в час пик… Это кое-что да значит. За линией полицейских ограждений и толпой телевизионщиков уже скопилось полчище истерически сигналящих машин.

Смитбек знал, что демонстранты чрезвычайно богаты и обладают в Нью-Йорке огромным могуществом. Эти люди обычно не выходят на улицы, чтобы выразить протест, но сейчас они изменили своим правилам. Ни мэр, ни шеф полиции, ни все остальные, так или иначе связанные с политикой люди не могли отнестись к демонстрации с легким сердцем.

На высокой трибуне из красного дерева, установленной рядом с золоченой скульптурой на углу Пятой авеню и Южной улицы Центрального парка, стояла миссис Горас Вишер. Она говорила в микрофон, и мощный усилитель делал её слова всеобщим достоянием. За её спиной было установлено огромное цветное, уже ставшее знаменитым изображение Памелы в детском возрасте.

– Как долго? – вопрошала она толпу. – Как долго мы ещё позволим умирать нашему городу? Как долго мы намерены терпеть убийства наших дочерей, наших сыновей, наших братьев, наших родителей? Как долго мы собираемся скрываться в страхе в своих собственных домах?

Она обвела взглядом толпу, прислушиваясь ко все усиливающемуся ропоту возмущения.

Уловив нужный момент, миссис Вишер продолжила речь, но уже более задушевным тоном:

– Мои предки прибыли в Нью-Амстердам три столетия назад. И с тех пор этот город был нашим домом. И уверяю вас, это был добрый дом. Когда я была маленькой девочкой, мы по вечерам ходили гулять с бабушкой в Центральный парк. Я одна возвращалась из школы даже после наступления темноты. Мы никогда не запирали двери наших городских домов.

Почему все сидят сложа руки теперь, когда нам угрожают наркотики, преступления и убийства? Сколько матерей должны потерять своих детей, прежде чем мы скажем – хватит!

Она чуть отодвинулась от микрофона, собираясь с мыслями. По толпе прокатился гневный ропот. Речь этой женщины обладала той простотой и достоинством, которые бывают только у прирожденных ораторов. Смитбек поднял магнитофон повыше, предвкушая появление на первой полосе очередной своей статьи.

– Настало время, – заговорила миссис Вишер снова громко и убедительно, – вернуть себе наш город! Вернуть его нашим детям и внукам. Если для этого потребуется казнить торговцев наркотиками, если придется потратить миллиарды на строительство тюрем, мы должны это сделать. Это – война! Если вы мне не верите, то посмотрите статистику. Они убивают нас каждый день. Тысяча девятьсот убийств в Нью-Йорке в прошлом году. Пять человек в день! Мы ведем войну, друзья, и мы её проигрываем. Нам следует нанести ответный удар всеми теми силами, которыми мы располагаем. Улицу за улицей, квартал за кварталом от Бэттери-парка до Клойстерз от Ист-Энд-авеню до Риверсайд-драйв мы вернем себе наш город!

Гневный ропот стал громче. Смитбек заметил, что к толпе начали присоединяться привлеченные шумом молодые мужчины. По рукам пошли карманные фляжки и пинтовые бутылки с виски. “И это называется “джентльмены-банкиры”, чтоб я сдох!” – с отвращением подумал журналист.

Миссис Вишер неожиданно повернулась и указала на что-то. Смитбек посмотрел в ту сторону и увидел, что за полицейской линией кипит бурная жизнь. К демонстрантам подкатил длинный черный лимузин, и из него появился мэр – невысокий лысеющий человек. Вокруг мэра увивалась стайка помощников. Смитбеку не терпелось увидеть, что произойдет дальше. Количество демонстрантов, очевидно, явилось для городского головы сюрпризом, и теперь он возжелал примкнуть к собравшимся, дабы выразить свою озабоченность.

– Мэр Нью-Йорка! – провозгласила миссис Вишер, в то время как мэр с помощью нескольких полицейских пробивался к трибуне. – Он явился, чтобы выступить перед нами!