Тайна священного колодца - Василий Михайлович Чичков

Вовка не отвечал. Он крепко держал поводья и смотрел вперед.

Может, он обиделся? А мне было весело. Лошади цокали копытами по булыжной мостовой. И прохожие смотрели на нас.

5

Мы сидим на снегу и, наверное, похожи на стаю озябших воробьев. Хотя, по правде говоря, на снегу только поначалу холодно, а потом привыкаешь — ничего, даже мягко.

Комбат ходит взад и вперед и объясняет значение противотанковой и противопехотной мины. Старшина сидит на ящике.

Занятия проходят на окраине города, на небольшой возвышенности. Отсюда видно дорогу, которая идет из соседней воинской части к училищу.

— Противопехотная мина, — говорит комбат, — устанавливается для создания минного заслона перед живой силой противника.

Мы разбираем эту мину, смотрим, как она устроена. Комбат показывает, как нужно обезвреживать мину. У него в руках макет мины без взрывчатки. Но там на повозке есть мины, которые взрываются. У них, конечно, заряд не настоящий — учебный. Но все-таки рванет прилично. Еще на повозке лежат маскхалаты. Мы должны будем надеть их, поставить мину в заданном месте и подорвать ее.

Много надо знать военных тайн, чтобы успешно воевать против фашистов.

А вот мой отец ушел в ополчение, взял винтовку и стреляет. Что с ним там, неизвестно. В письме из дома ничего не сказано.

«Здравствуй, сынок! — пишет мать. — Вот я и получила от тебя весточку. А то вся душа изболелась. Директор школы прислал мне недоброе письмо. „Убежали, мол. Я снимаю с себя ответственность, если они попадут в шайку“. Я-то все думала-гадала, неужто вы с Вовой… Ведь он парень-то золотой. А теперь, слава богу… Может, конечно, и не стоило так торопиться на войну, ну, уж если решились, то чего тут говорить. Только ты там поосторожнее. Горячку-то не пори… Да ведь, наверно, и не сразу тебя на фронт-то пошлют. Может, еще письмецо успеешь отправить.

Мы живем по-старому. Печку в комнате сложили. Дядя Ваня помогал. Я на завод устраиваюсь. Глядишь, мне рабочую карточку дадут — всё нам с Генкой полегче будет.

Отец ничего не пишет. Прислал одно письмо, и все. Сны мне плохие снятся. Вижу я его в каком-то болоте. Бродит он, а выйти не может. Я ему кричу и кричу, а он меня не слышит. Ходила в военкомат. Говорят, не волнуйтесь, гражданка. Если бы чего — похоронную прислали.

Да уж ладно, зачем я тебе все это рассказываю. У самого-то небось забот полон рот.

Пиши, сынок, родной. Не забывай нас!»

В письме есть Генкина приписка: «Приезжай скорее».

Чудак Генка! Как же я могу приехать, если я в училище. Долго не увидимся. Может, только когда война кончится, когда фрицу голову отломаем…

А уж ломать я ему голову буду по всем правилам военной науки. Я буду снаряды посылать и приговаривать: «Это тебе за то, что мать с братишкой в холоде сидят. Это за то, что хлеба нет, это за отца». У меня найдутся и другие пожелания…

К нашей группе направлялся связной. Он подошел к старшему лейтенанту и что-то негромко сказал ему.

— Старшина, продолжайте урок, — приказал комбат. — После перерыва займитесь практической установкой мин.

Мы догадывались, в чем дело. В училище нового начальника ждут. Ходили слухи, что какой-то фронтовик приедет. Свирепый, говорят, — страсть. Но нам-то что волноваться, мы еще месяц поучимся — и на фронт.

— Стало быть, — громко сказал старшина, — продолжаем разбор действия противотанковой мины.

Старшина посмотрел на нас строго, и мне показалось, что его взгляд остановился на мне. Не очень он меня жаловал после того разговора в казарме. Хоть дело это теперь было прошлое. Камушки он давно разрешил Вовке вынуть. Но эти самые камушки ранили Вовке душу. Злее он стал.

— Послушай, Кольк, — вдруг сказал мне Вовка, — я старшине докажу, что командир — это не только тот, у которого силы много.

— Как это ты хочешь доказать?

Вовка не ответил.

Урок подходил к концу. Старшина посмотрел на свой старинный «будильник» на цепочке, который работал точнее института Штемберга[2], и объявил перерыв.

Мы вскочили со снега, стали разминать ноги. Многие закурили.

Старшина сел на пригорке на ящик из-под мин, отдельно от всех. Он курил свою козью ножку и оглядывал округу. Снега и дорога. Снега белые, дорога черная, и небо серое. Довольно скучная картина.

Я обернулся и увидел, как Вовка одевается в белый маскировочный халат. Потом осторожно вынул из ящика противотанковую мину с взрывчаткой и пополз по снегу. Гашвили и Гурька тоже видели, но не издали ни звука, а старшина сидел, будто царь, на пригорке, курил козью ножку и ничего не замечал.

Вовка ползет, как ящерица. Его не видно на снегу. В одной руке мина. Вовка обогнул бугор, на котором сидел старшина, пополз к дороге. По-моему, очень нахально, но умело. Не видит его старшина!

Мы замерли. Никто от Вовки такой прыти не ожидал. Если старшина заметит Берзалина, он ему не только карманы зашьет — похитрее экзекуцию устроит.

Вовка дополз до дороги. Выкопал лопаткой ямку, установил мину, засыпал снегом честь по чести и пополз обратно.

Опять он двигался под носом у старшины, а тот сидел и курил свою козью ножку. А если бы на месте Вовки немец был? Конец старшине — вояке с Георгиевским крестом!

Вовка обогнул холм и благополучно добрался до места. Снял маскировочный халат и сел. Глаза у него светились. Да и у каждого из нас глаза засветились бы от такой лихой выходки.

— Хочешь, я скажу старшине, — вызвался я.

Вовка протер большими пальцами очки, посмотрел на меня смеющимися глазами и кивнул в знак согласия.

Старшина взглянул на «будильник».

— По местам! — скомандовал он. — На чем остановились? — спросил старшина.

— На противотанковой, — сказал Гурька.

— Разрешите, товарищ старшина. — Я поднял руку.

— Чего тебе? — недовольно спросил старшина.

— Вот вы говорили, товарищ старшина, что Берзалин…

— У нас урок, а не собрание, — строго сказал старшина. — Садись.

— А все-таки он вам доказал!

— Что? — гаркнул старшина и непонимающе посмотрел на меня, потом на Вовку.

— Он установил на дороге мину во время перерыва. А вы не заметили.

— Какую мину?

— Противотанковую.

— Берзалин! — крикнул старшина.

Вовка встал.

— Я решил попробовать свою ловкость, товарищ старшина, надел маскхалат и прополз около вас к дороге. Я считаю, что для командира главное — ловкость.

Ясно было, что сейчас произойдет трагедия.

Усы старшины приподнялись, огромные руки сжались в кулаки. Еще секунда — и он разорвет Вовку…

Вдалеке послышался рокот автомобиля. Старшина повернул голову направо. На лице его выразилось удивление, оно