История одной сволочи - Степан Чернов

По редакции пронесся восторженный гул, но шеф поспешил нас «успокоить»:

– Но это в первый и последний раз. Бухла по воскресеньям это тоже касается. Вероника, для тебя – по субботам, – наш дружный смех окончательно перевел утренний нагоняй в дружественную беседу.

– Слушай, Палыч, – не унимался политический обозреватель. – А что там за история с обменом твоей драгоценной души на автомобиль?

– Да, блин, – редактор закурил. – Моя ненаглядная женушка вчера перед сном сообщила, что оставила в фейсбуке свое новогоднее пожелание…

– А что так рано? – удивился Дима, пока все остальные молчали заинтригованные. – Молчу-молчу! – поймав на себе злой взгляд шефа, Петров примиряюще поднял руки.

– Откуда ж я знаю?

– Чтобы Палыч успел подсобрать деньжат, – объяснила Вероника ход женской мысли.

– Видимо поэтому, – согласился Палыч. – Так вот, она наотрез отказалась говорить мне чего же такого она пожелала. Идти к компьютеру тоже запретила. Ну, я и поинтересовался, не придется ли мне для этого продать душу. На что она ответила «Вполне». После чего мы немного порассуждали на тему «Сколько стоит душа Палыча» и легли спать. А утром я выяснил, что моя муза захотела себе новую машину. «Р-В-Р», мать его.

– А она хороша! – захихикал Дима. – Передавай привет.

– Обязательно передам, – искусственно улыбаясь, ответил шеф.

– Кстати, неплохая идейка для материальчика, – задумчиво произнесла Вероника. – Нет, Палыч, кроме шуток, через месяцок, к Хэллоуину, можно большую статью написать. Помните, лет несколько назад какой-то чудак на интернет-аукционе выставил душу на продажу? Порассуждать на тему сколько же стоит душа, опросик провести, на что бы её люди обменяли… Вот ты бы, Еремин, на что согласился?

– На мир во всем мире, – пожал я плечами.

– Зануда малолетний, – услышал я в ответ, но не обиделся. За месяц совместной работы я привык к юмору Вероники.

– Точно-точно! И в противовес можно привести торговлю органами… – начал развивать мысль коллеги Петров.

– Продолжай, – попросил Палыч.

– Ну, смотри, теоретически человек может продать душу, а практически – почку. Рассказать, возможно ли вообще это, сколько денег можно заработать и какие проблемы со здоровьем получить.

– Слушайте, а ведь идея совсем не плоха! Молодцы! – похвалил Палыч. – Можно разворот будет закрыть. Вот вы двое этим и займетесь. Что ты Дима руками машешь? Всякая инициатива наказуема!

– Ладно, – вздохнул Петров и ехидно добавил: – Нет, все-таки зря ты на неё бочку катишь. Алевтина Александровна не только твоей, она практически редакционной музой теперь является. Какую тему подсказала!

– Сволочь ты, Дима, – только и сказал Палыч.

– Я, Палыч, политический обозреватель. Сволочь – мое второе имя, – расхохотался в ответ гуру журналистики.

– Короче, – махнул рукой шеф. – Кому нечем сегодня заняться – валите отсюда нахрен. Завтра чтобы все были в норме! Все, всем до завтра!

Корреспонденты «Региональных вестей» спешно, словно шеф мог передумать (интересно, а мог ли?), принялись собираться в неожиданный отгул.

– Ребят, а может по пивку? – предложил Петров, но предложение энтузиазма среди коллег не вызвало. – Еремин, ты как?

О, какая честь! Но как не вовремя…

– Дим, я бы с радостью, но поспал сегодня всего несколько часов. Так что сейчас лучше поеду отосплюсь, – не без сожаления отказался я. Все-таки, я только что упустил возможность в неформальной обстановке пообщаться с одним из лучших журналистов Города, а может, и России.

– О, пользуешься тем, что пока молод и не женат? – отреагировала на мой отказ Вероника. – Правильно, гуляй, пока можешь. Мы с Петровым такие куражи по молодости устраивали! Эх…

– О, так может с тобой пивка попьем? – обратился политический обозреватель к культурному.

– А, пошли, – махнула рукой Вероника. – До завтра, Коля.

– До завтра, – попрощался я.

– Давай, – пожал мне руку Дима и крикнул шефу: – Палыч! Мы с Вероникой пойдем пивка попьем, не желаешь с нами? Вместе подумаем… где тебе денег на «Р-В-Р» взять!

«Элита городской журналистики» разразилась хохотом, который поддержал и главный редактор.

– Хрен с вами, – согласился Палыч. – Пошли, пропустим по кружечке.

– По кружечке? Лицемер! – тихо возмутилась Вероника, и, повернувшись ко мне, добавила заговорщическим шепотом: – Вот увидишь, минимум по два литра выпьем. Точно не хочешь с нами?

– Боюсь, тогда я завтра на работу точно не выйду, – потупил я голову. Помимо сближения со старшими коллегами, я упустил возможность поближе познакомиться с шефом.

Однако причиной моего отказа было не столько желание отоспаться, сколько необходимость восстановления отношений с моими старыми друзьями. Которая, в свою очередь, рождалась моим желанием отоспаться. Ключей-то от дома у меня не было.

Восстанавливать сожженный мост я решил с Ромки – самой надежной моей опоры. Но, даже учитывая это обстоятельство и то, что непосредственно с Ромкой я толком поругаться не успел, просто достать телефон и набрать его номер, мне было неимоверно трудно.

Я так нервничал, что за то время, пока «Нокия» издала три длинных гудка, половина сигареты превратилась в пепел.

– Говори, – только и сказал Сестра Милосердия.

– Привет, Ром, ты на работе? – спросил я, как ни в чем не бывало.

– Ну, естественно, где ж мне еще быть.

– Ну, тогда я заеду минут через двадцать. Возьму ключи от дома, а то мои-то на тумбочке лежат.

– Тебя что, уволили? – в голосе Ромки появилось такое волнение, что я несколько секунд на полном серьезе размышлял, а не сказать ли ему, что так оно и есть? Он бы сразу мне все простил. Но, после театральной паузы, я все-таки сказал правду.

– Нет, просто отгул.

– Фу, блин, – выдохнул друг, и я понял, что прощен. Ему вполне хватило и моей паузы после его неприятной догадки. – Ладно, заезжай.

– Оки-доки, братуха!

В том, чтобы назначить Ромку первым пунктом на пути примирения, кроме всего прочего, был еще один плюс, сугубо географический. Из всей четверки он работал ближе всех к нашей съемной квартире. Через пятнадцать минут после окончания телефонной беседы, я вышел из рейсового автобуса на остановке, от которой пешком было три минуты до городской психиатрической больницы и десять до нашей десятиэтажки.

Одноэтажное здание с атипично розовыми стенами спряталось на тихом ответвлении одной из центральных улиц Города. Видимо, тишина и покой, что царил здесь, вместе с двумя высокими тополями, чьи, пусть уже и порядком подсохшие, листья, шелестя на ветру, продолжали ласкать слух, должны были успокаивающе действовать на завсегдатаев сего заведения.

Встречаться с психами, к коим я относил и пациентов, и добрую часть персонала больницы, особого желания не было, так что я просто сообщил Ромке о своем прибытии по телефону и остался курить неподалеку от входа. Сестра Милосердия объявился через пару минут.

– У Насти ночевал? – спросил он, пожимая протянутую руку.

– Нет, с ней мне еще предстоит помириться.

– А где тогда? – удивленно выпучил глаза Ромка.

– На лавочке во дворе!

– Серьезно? – еще больше округлил Рома свои синие глаза. – Совсем долбанулся что ли?

– Блядь, да у Даши я ночевал! Рома, ты что такой наивный?

– А-а-а, – расплылся друг в широкой улыбке, от которой и у меня на душе потеплело.

– Ага. Представляешь, вчера мне сама написала уже около часа ночи. Напомнила, что я ей шампанское с первой зарплаты обещал.

– Привет передал? – поинтересовался Ромка, прищурившись, словно так проще будет разглядеть в моем ответе ложь.

– Ну, естественно! От всех вас. А ты что думал? Я вот так вот запросто приеду к ней в полвторого ночи и признаюсь, что решил проставиться именно сейчас, потому что поругался с вами и ушел из дома?

– Хм, резонно.

– Вот-вот, давай ключи. Ты не представляешь, как я хочу спать, – я протянул руку, но Рома не спешил вложить в неё связку. Вместо этого он пристально смотрел мне в глаза. – Что еще? – поинтересовался я.

– Пойдем, присядем, – кивнул он на скамейку во дворе соседнего дома.

– Ну, пойдем, – согласился я, уже догадываясь, о чем еще хочет поговорить со мной социальный работник.

– Дай сигарету, – попросил Ромка, когда мы устроились на лавочке.

Курил он редко, да и то не в затяг. Но к сомнительной помощи сигарет прибегал только в исключительных случаях. Видимо, этот как раз был из их числа, так что я без сожаления позволил ему переводить последнюю никотиновую палочку в моей пачке.

– Мама звонила, – сообщил он, когда пламя зажигалки подожгло табак.

– Что говорит? – спросил я, почесывая указательным пальцем макушку.

– Димка Фролов погиб. Вчера похоронили.

– Как? – до выката моих глаз из орбит было еще далеко, но чесаться я все же перестал.