Соня и Александра - Маша Трауб

И сейчас, глядя на таз-бассейн, он вспомнил бабушку. Она бы наверняка упала в обморок, если бы увидела, во что превратили такую ценную вещь, пусть и не новую, пусть без ручки и ржавую по краю. В тазу плавала, точнее, металась от одного бортика к другому маленькая золотая рыбка. На дне лежали ракушки, а в одном из углов находился крошечный грот с водорослями. Едва Владимир подошел, рыбка забилась в дальний угол грота и замерла. Он опустил руку в воду, как ребенок. Рыбка конвульсивно дернулась, пытаясь выпрыгнуть наверх. Наверняка он был не первым, кто пытался поймать ее за хвост, не понимая, зачем ему это нужно. Но наверняка первым, кому было больше шести лет.

Чем бы закончилась эта ловля, неизвестно – Владимира отвлек звук, на который он и шел, – на детской площадке появился мужчина, который играл с собакой. Он бросал детский мячик и сам бежал за игрушкой, радуясь, когда удавалось опередить животное. Собака рычала, отбирала мяч, мужчина хохотал и забавлялся игрой. Он был одет в рванье, по-другому и не назовешь – драную, застиранную до дыр футболку, такие же выцветшие, с оторванными карманами шорты. На ногах у него были разбитые шлепки.

«Сумасшедший, случайно зашел на территорию», – подумал Владимир. Ему было неприятно узнать, что в их комплекс может попасть кто угодно, включая бродягу, который станет играть с собакой. А если бы на площадке были дети? Наверняка собака не привита от бешенства. Как можно такое допускать? Видимо, наигравшись, мужчина отдал мяч счастливому псу, кинувшемуся с игрушкой в зубах прочь, и ушел копаться в мусорном контейнере, чем подтвердил догадку Владимира: бомж, бродяга, выживший из ума.

Владимир пошел за ним следом, чтобы потом доложить хозяевам, что происходит на их территории. Мужчина выудил из контейнера пакет с рыбьими головами, развернул и принялся кормить кошку, которая без страха подошла и начала ластиться. Из коробки вылезли котята, и кошка их не приструнила, не уволокла за шкирку назад. Мужчина брал каждого в руки. Мать даже не реагировала, наслаждаясь пиршеством. Во Владимире заговорил столичный житель, не желающий соседства с блохастыми псами, приблудными кошками и сумасшедшими бродягами. Учитывая то, что за отдых он заплатил!

Владимир вернулся в дом. Уже по включенному телевизору и выключенному кондиционеру он понял, что Соня очень недовольна. Владимир тысячу раз просил ее не включать телевизор, если она его не смотрит, но Соня все равно включала и уходила в другую комнату, оставляя мерцавший экран. Одно время он всерьез подумывал вообще избавиться от «ящика» в квартире, но никак не решался. Телевизор, занимавший специальную полку, был предметом ценным. К тому же полка осталась бы пустой, что внесло бы диссонанс в интерьер, и это останавливало его от решительных действий. Он любил прохладу, даже холод – всегда открывал окна, даже в мороз. Соня же любила тепло, жару, духоту. Она говорила, что ей дует, ее сдувает, и без конца куталась в плед. Ей тянуло по полу, из-под двери, от окна – отовсюду. А Владимир задыхался от одного взгляда на закрытые форточки. Наверняка сейчас Соня чувствовала себя хорошо – в доме даже пол, выложенный каменными плитами, казался раскаленным. Воздух звенел от духоты, а от окон несло жаром. Сам он чувствовал себя так, как летом в городе, когда приходилось садиться в машину, целый день простоявшую на стоянке под открытым небом.

Он опять подумал, что даже в этом вопросе они были разными. Александра наверняка бы задвинула жалюзи, протерла пол неотжатой тряпкой, включила кондиционер и создала ощущение мокрой и прохладной пещеры.

На столе в вазе появился букет, явно составленный Соней – вульгарные, пышущие красками цветы. Александра предпочла бы вереск, ромашки, клевер. Она любила холодную красоту, сдержанную, едва пробивающуюся, с намеками, полутонами. Александра при первых признаках весеннего солнца переодевалась в легкий плащ, а Соня даже при плюс девятнадцати наматывала на себя платки, палантины, ежилась и хлюпала носом. Александра восторгалась низким чахлым кустарником, а Соня – громоздкими, устрашающими кактусами.

– Представляешь, в гостинице никакой охраны. Я сейчас на участке видел сумасшедшего или бомжа! – крикнул Владимир, давая знать, что пришел.

– Я с тобой не разговариваю, – ответила сверху Соня.

Владимир даже обрадовался, что она не собирается выяснять отношения. Без особой надежды открыл холодильник и увидел, что там стоят бутылки с питьевой водой. Значит, Соня все-таки исполнила его просьбу. Он стоял перед открытым холодильником и пил воду из горла.

– Почему ты молчишь? – крикнула Соня.

– Ты же со мной не разговариваешь, – ответил Владимир, но она его не услышала.

После воды ему вдруг нестерпимо захотелось выпить. Холодного пива или еще лучше – виски со льдом, чтобы льдинка попала на зуб и саднило десны.

– Мы пойдем есть? – спросил Владимир.

– Я с тобой никуда не пойду! Как ты мог меня бросить тут одну? Взять вот так и уплыть? У тебя совесть есть? Может, я тоже хотела на яхте поплавать!

– Это не яхта, а лодка. И я уснул почти сразу.

– Что ты сделал?

Владимир не ответил. Соня кричала с верхнего этажа, а он этого терпеть не мог – кричать друг другу из разных комнат. Поэтому он вышел из дома, не без злорадства подумав, что Соня там просто зашлась от возмущения. Но виноватым себя не чувствовал – наверняка она не оставалась в одиночестве и прекрасно провела время. С Константином, или поваром, или новым знакомым, Давидом.

Владимир вышел на поляну, и его потянуло в сторону хозяйского дома, откуда раздавались голоса. Перед домом, над кочующей туда-сюда гладильной доской стояла Надя и роняла слезы на простыню, которую гладила.

– Что случилось? – спросил Владимир.

Надя от неожиданности вздрогнула.

– Что? Почему вы здесь? Все в порядке. Родственники приехали. Семья собралась. Это так хорошо, когда есть семья.

Надя взяла край простыни и вытерла ею слезы, потом снова принялась гладить.

– Почему вы плачете?

– Он приклеил ее фотографию на козырек машины. Мою фотографию он никогда не приклеивал. – Домработница снова залила слезами края простыни.

– Не переживайте, – сказал Владимир, поскольку не знал, что нужно говорить в подобных ситуациях. Никто из женщин никогда не делился с ним своими переживаниями.

– Вам, мужчинам, легко говорить, – всхлипнула Надя.

Владимир собирался сказать, что вовсе не легко, но вдруг мимо них прямо по полянке прошел пожилой мужчина с палкой. Тот же, что и утром.

– Здравствуйте, – поздоровался Владимир, но старик не ответил. Шел решительно, глядя под ноги, не реагируя ни на кого. Исчез так же неожиданно, как и появился.

– Ой, уже шесть, пора! – воскликнула Надя и стала складывать простыню.

– Почему вы решили, что уже шесть?

– Мужчина. Он проходит здесь два раза в день, в семь утра и в шесть вечера. По нему можно часы сверять.

– А кто это?

– Не знаю. Наверное, сосед. Он всегда здесь ходит. Каждый год. Так говорят.

– А почему он не здоровается?

– Так глухой. Не слышит ничего. И видит плохо.

– А почему он именно здесь проходит? Разве это не частная территория?

– Ходит и ходит. Никому не мешает, – удивилась Надя.

Владимир оставил домработницу, которая складывала белье и отодвигала гладильную доску, обогнул площадку для футбола, постоял на террасе над морем и решил спуститься к соседнему отелю, разведать окрестности, чтобы убить время до ужина.

Но его окликнул Давид, который сидел не в самом удобном месте – рядом с баром, впритык к кухне, за угловым, спрятанным за деревом, столиком.

– Идите сюда. Лучшие места! – крикнул ему новый знакомый.

– А что будет? Почему лучшие места?

Владимир подошел и увидел Константина, который стоял за барной стойкой. Тот кивнул ему и молниеносно принес стакан виски, хотя Владимир не просил.

– Родственники приехали. Мама уже на взводе, – сообщил Константин и налил себе тоже. – И я пригласил друга-саксофониста. Пусть играет. Мама его очень любит. Может, не будет так уж сильно нервничать. А то завтра она траву начнет красить!

– Как поплавали? – спросил Давид.

– Я смотрю, тут все про всех знают, – удивился Владимир.

– Нет, только я, – заверил его собеседник. – Живу в этом домике, мне с балкона все видно. Так уж получилось – круговой обзор. Знаете, как мой дом называется? Толстой! Правда, смешно?

– А почему Толстой? В честь писателя?

– И да, и нет. Когда только гостиницу построили, здесь жил мужчина, он вес сбрасывал. Плавал, бегал. По слухам, из-за него и тренажерную площадку оборудовали. Ну а про домик говорили «там, где толстый живет». Потом здесь писатель обосновался. И решил, что толстый – это Толстой. Очень ему это льстило. Вот и прижилось.

Владимир рассматривал Давида – на вид лет сорок, но уже седой. Отдыхает один. Глаза грустные, уставшие. Подтянутый, даже поджарый, но какой-то неживой, как высушенный между страницами образец для гербария. Примятый, забытый… С одной стороны, болтун и сплетник, с другой – не дурак вроде бы, в меру меланхоличный, даже спокойный, без дурных смешков, хохотков и подскакиваний, свойственных людям неуемным, ярким, предпочитающим находиться в центре событий. Странный тип, но мирный. Даже приятный. Хотя Владимир сейчас был рад любому обществу.