Коммуналка (сборник) - Рута Юрис

– Ага, – я вздохнула.

– Ирочка, если будешь меня слушаться, все делать правильно, то родишь быстро и не порвешься, договорились?

Я кивнула.

– Ставь ноги сюда, руками за эти палки берись, вздыхаем, на выдохе – тужимся. Когда скажу СТОП, тужиться нельзя. Ну, начали!

Я посмотрела на часы, которые в родильном боксе были тоже над дверью. 06:00

Я слушала сестру и делала все, как она велела. Я выпала из времени. И вдруг!

– СТОП! Не тужиться…

Что-то горячее и скользкое выскочило из меня, запищало, как котеночек…Что это я…Не что-то, а кто-то! Мой ребенок!

– Ну, Ира, за кем ты к нам приходила? – весело спросила сестра.

– За сыном!

Я посмотрела на часы.

06:25. 3 июня 1976 года. Четверг.

Сестра высоко подняла ребеночка, и я увидела, что это мальчик. Я засмеялась и заплакала сразу. А малыш взял да и написал мне на ногу.

– Ох, разбойник, ну иди к маме, – и сестра положила мне его прямо на грудь.

Малыш сразу стал крутить головой и верещать.

– Сестра, что с ним?

– Титьку вытаскивай, он грудь ищет. Проголодался, разбойник, ишь, как мамку умотал!

Я вытащила грудь в разрез ночной рубашки, и мой мальчик сразу ухватил ее, стал жадно сосать, причмокивая.

Сестра гремела какими-то тазами.

– Ну, на первый раз хватит! – сказала она, – вот и доктор как раз пришел, Надо пуповину перерезать. Ты не бойся, сейчас еще схватки будут, легкие, это послед отойдет.

Я провела рукой у себя по животу и вздохнула с облечением – пуза моего больше не было.

– Все нормально, сестра, обрабатывайте мальчика, – сказал доктор, осмотрев ребенка.

Сестра ополоснула моего малыша в тазике, прочистила ушки и носик. А потом завернула его, как матрешку, и положила на столик, что стоял в ногах у моего кресла.

– Ты, молодец, Ира, поздравляю тебя с сыном! Богатырь! 3750 и 51 см! А я пошла дальше – работа.

И она ушла. Появилась нянечка, протерла пол в боксе и молча вышла.

А я осталась лежать в насквозь мокрой рубашке на клеенчатом холодном столе. Через какое-то время малыш мой начал чихать. Я заволновалась. В боксе было холодно. За окном стеной шел июньский дождь.

Прошло еще минут сорок, опять зашел детский доктор.

– Ну, как Вы тут?

– Доктор! Он все время чихает, здесь холодно, я боюсь, что он простудится.

– Не волнуйтесь, мамаша, это он не просто так чихает, у него легкие разворачиваются.

– И рубашка у меня мокрая, я замерзла, меня просто лихоманка бьет.

– Не волнуйтесь, скоро Вас поднимут в палату, – и доктор ушел.

А я осталась дрожать в своей ледяной мокрой рубахе.

И тут я услышала, что какая-то старушка бежит по коридору между боксов и спрашивает про меня.

– Я тут!

В бокс, семеня, вбежала сухонькая седая нянечка.

– Мамка твоя прибежала с утра в приемное, просила про тебя узнать, – бабуля покрутила у меня перед носом двумя красными червонцами и быстро спрятала их в карман своего халата.

– Бабушка, – заплакала я, – я вся мокрая и замерзла. И еще…есть хочу!

– Счас, миленькая, все сделаю и мамке доложу.

Через пятнадцать минут я лежала в сухой рубашке на сухой простыне под байковым одеялом.

В следующий раз бабуля появилась с тарелкой, на которой была манная каша и творог.

– Ну, кушай, а я пойду к мамке твоей, она меня ждет.

– Спасибо, бабушка, Бог вознаградит Вас за Вашу доброту!

Бабуля перекрестилась и ушла.

Манную кашу и творог я ненавидела с детства. И если бы кто увидел меня в тот момент, упал бы в обморок. Я лежала под байковым одеялом и наворачивала творог с кашей, забыв обо всем на свете.

8 июня меня выписали со здоровым младенцем. А 9 июня…9 июня я защищала диплом в институте.

Орден, конечно, хорошо, но я и на медаль была согласная.

Ночью я проснулась от звонка мобильника. Леха храпел по своей привычке.

– Але?

– Мам, это я…

– Ну?

– Машка родила. Внучку тебе родила, не кричи только громко…

– Не буду. Сейчас буду отца будить. Поздравляю!

Я повернулась к мужу. Виски уже седые. И усы сбрил, чтоб не ходить с перчеными усами…

Я ткнула Леху в бок.

– А, ну, чего?

– Кто-то припас в холодильнике розовое шампанское, или я что-то путаю?

– Припас, а что?

– Тащи, я пока фужеры достану…

Леха напялил мой пеньюар (вот привычка!) и пошел на кухню.

– Наливай и слушай!

– Не томи…

– Дедушка, я поздравляю тебя с внучкой!

– Родила?

– Ага! Андрюха только что звонил.

Как жаль, что в наши времена не было мобильников…

1976-2009

СЧАСТЬЕ[email protected]РУ Рассказ

Я взглянула на часы в студии. Без пяти восемь утра. Я приехала на эфир в половине двенадцатого ночи. Устала…

Предновогодняя смена выдалась напряженной. 29 декабря. Без перерыва звонили слушатели, балагурили, передавали поздравления, заказывали песни в подарок. Наша с Валеркой программа называется «Лера и Валера» и имеет хороший рейтинг.

Мы едва успевали вздохнуть и сделать пару глотков кофе лишь в рекламных паузах и пятиминутных выпусках новостей.

А Валерка тараторил: «Время нашего эфира подошло к концу, мы поздравляем всех наших слушателей с наступающим Новым годом и прощаемся с Вами до второго января на волне нашей радиостанции! Приятной дороги на работу, желаем благополучно объехать все московские пробки! Лера и Валера желают Вам счастливого пути!

– Да, – вклинилась я в Валеркин треп, – мы прощаемся с Вами до следующего эфира! А для победительницы нашего конкурса звучит одна из лучших композиций Эннио Марикони «Chi mai» в исполнении оркестра под управлением Фаусто Папетти. А Лера Миусова и Валера Шварц желают всем счастливого дня! А о погоде и пробках на дорогах столицы Вы узнаете из новостей.

Я нажала кнопку на пульте, запустив песню в эфир. Сняв наушники, оттолкнулась ногой от ножки своего стола и отъехала на стуле к стене, изобразив полное отсутствие сил.

– По кофеечку? – спросил Валерка.

– Какой кофе, мне выспаться надо. В чувство себя привести. Или ты забыл, что меня ждет?

– Не волнуйся, не забыл. Я довезу тебя до дома, а то уснешь в метро.

Даже с чашкой кофе в руках я клевала носом. Очнулась оттого, что кто-то осторожно тронул меня за плечо.

– Спящая красавица, поехали домой!

– Спящих красавиц будят поцелуем, – я по-кошачьи потянулась в кресле.

– Вот Стас тебя завтра так и разбудит!

– Стас накрылся медным тазом…

– А ты молчишь! Даже не поделишься. И давно?

– Полгода уже. Валер, я сама еще не разобралась, как ежик в тумане плутаю. Куда выйду?

– Выйдешь, выйдешь к своему медведю и его самовару, – сказал он грустно, – давай домой, уже девять.

Мы спустились на служебном лифте прямо в подземную стоянку. Я уселась на заднее сиденье. Может, подремлю еще по дороге.

– Только заедем в магазин, – сказал Валерка, – я должен кое-какие запчасти для своей ласточки купить. Пора, конечно, тачку менять, только с этим кризисом в долги влезать не хочется.

– Заедем, – зевнув, согласилась я.

И мы поехали. Я хотела подремать, но чуть не подпрыгнула, вспомнив, что меня ждет первого января.

А ждало меня – тридцатилетие. Жуть в полоску. Или в горошек, а, может, в клеточку. Вобщем, одна такая бА-А-Альшая жуть.

Наш шеф-редактор, «добрейшей души человек», ляпнул своей секретарше, когда она притащилась с тортами на свой тридцатник: «Надежда свет Васильевна, тридцать лет не отмечают. Поминки справляют». И «ласково» так ее по голове погладил. Самому-то еще пятидесяти нет, а так и хотелось пришибить его за ехидство! Или тортом ему в морду за хамство. Надьку мы потом в гримерке валерьянкой отпаивали.

Да радостное воспоминание… Может быть, ради такого случая, со Стасом помиримся?! Хотя за те полгода, что мы решили пожить отдельно, надежды на это, сказать честно, было мало. Мы перезванивались периодически. Он спрашивал меня обычно: «Ну, как ты, мася?»

– Нормуль, – отвечала я и тоже спрашивала, – а ты?

Я знала, что не надо мне задавать Стасу таких вопросов, но вот дергал же кто-то за язык!

И начиналось…

Я пыталась вставить слово, но это было невозможно. Все было плохо. Главред, гад, статьи кромсает так, как ему захочется, даже не советуется. У Людмилы Петровны, младшего редактора новые духи. Хочется надеть противогаз. Курить во всем здании запретили после пожара в «Комсомолке». Купил новые ботинки – от них болят ноги. Любимую сорочку испортили в прачечной, а она стоит 250 баксов, Дольче и Габбана все-таки. Да еще мать достает вопросами, почему он съехал от меня.

Я молча выслушивала его тирады, потому что и слова вставить не могла.

Вам интересно? Мне нет. И три месяца назад я просто повесила трубку в середине Стасовых страданий. Меня тошнило от этого нытья. Всю жизнь мечтала быть жилеткой!

Думала, перезвонит, решив, что связь прервалась. Не-е-е-е-т…

Вот вам Дольче.

А вот – Габбана.

Тьфу, сладкая парочка, прям, твиксы какие-то, от карамели которых вылетают все пломбы.

Мой сотовый умолк. Он просто умер. Из вредности я сменила sim-карту, и кого нужно, оповестила. Но не Стаса. Вредина я.