Бойтесь данайцев - Вильям Михайлович Вальдман

ему категорически заявить о своей невиновности, как она поморщилась и сказала, что линия защиты на отрицание вины бесперспективна, поскольку виновность очевидна. Лучше прикрыться возрастом и хорошими характеристиками из школы и с работы. Володя молча кивнул: с этой тоже все ясно.

В суде все прошло без сучка и задоринки. Демин, который кстати уже четыре года состоял на учете в милиции, но был сыном высокопоставленного папаши, жалобно взывал к судьям, и говорил, что житья от хулиганов нет. Клава подтвердила его показания.

От последнего слова Володя отказался, и суд, учитывая его несовершеннолетие, хорошие отзывы, счел возможным определить ему минимальное наказание — два года лишения свободы.

Так началась для него новая, страшная жизнь. За полтора года (его освободили досрочно) он хлебнул полной чашей все прелести колонии: издевательства, побои, карцер. Но был в этой жизни и интересный момент. Ожесточенность, присущая невинно пострадавшему, прошла через месяц-другой, ей на смену пришла гордость причастности к людям, не признающим установленного порядка. Тому было две причины. Ведь именно этот порядок смолол своими жерновами его, ни в чем не повинного, и, следовательно, не мог заслуживать уважения. После суда он однажды поймал себя на мысли, что физически чувствует, как действительность щупает его своими лапами, царапает, кидает навзничь, нокаутирует, унижает и смеется над ним. А раз так, решил он, я должен стать достойным ее унижения и не корчить из себя добропорядочного человека.

Вторая причина раскрылась ему не сразу. Он несколько раз перечитал книгу «Приключения Робин Гуда», взятую из библиотеки колонии, прежде чем понял: беспощадно борясь с преступностью, общество вознесло над преступниками своеобразный ореол, давая одной рукой то, что отнимало другой. Потребность в необычном — может быть, самая сильная из всех присущих человеку потребностей после сна, голода, любви. Именно она удовлетворялась в человеке, ставшем на неправедный путь.

За время пребывания в колонии он заработал кличку «Каланча» и хорошую характеристику, которая дала возможность выйти на волю на полгода раньше. Он приобрел еще две специальности — слесаря и «щипача», а попросту — карманного вора. Этому его учили по всем канонам воровской стаи.

Выйдя на свободу, он все чаще стал отдавать предпочтение второй «профессии». «Работал» аккуратно, в магазинах, автобусах, на вокзале. Работал сольно, без напарника.

Оформился же служить на оптовую базу ночным сторожем. Днем «охотился», а вечером отсыпался в теплой уютной сторожке. Изредка, для порядка, обходил по ночам территорию базы с берданкой времен первой мировой войны.

После очередной отсидки романтичный угар стал постепенно проходить, и он твердо решил: хватит, завязываю. Еще больше укрепился в своем намерении после встречи с Юлей. Жизнь повернулась к нему своей новой стороной и, казалось, к прошлому никогда не будет возврата.

Не получилось. В миг опрокинулось, разрушилось, исковеркало все планы. Стало быть, зря старался. Одним словом — не судьба.

Когда Арслан сказал Николаю, что они, кажется, упустили главное, тот согласился.

— Я и сам не могу отделаться от этого чувства. Где допущен просчет?

— С Гринкевичем, Коля, у нас осторожно не получилось.

— Но мою версию ты еще не отбросил?

— Я же сказал тебе: право на существование она имеет. Расскажи-ка, что там с заказчиками удалось выяснить.

— Что с заказчиками? — Соснин вздохнул. — Ничего обнадеживающего. Если честно, то с заказчиками близость к исполнению более призрачная, чем с Галимовым. Этому при задержании придется объяснить, откуда у него поддельные права. Действовать с ним можно напрямую. А заказчики, как писал поэт, «езда в незнаемое». Самое парадоксальное с ними заключается в том, что основная трудность состоит не в их выявлении, хотя это далеко не просто...

— Я знаю, Коля, потому и просил тебя заняться ими, — вставил Арслан. — Прости, что перебил. В чем же парадокс?

— Мы с заказчиками рассчитываем на их честность, хотя они избрали прямо противоположный путь получения прав.

— Заказчики, узнав, как их хотели обмануть...

— Еще не известно, кто кого хотел обмануть, — перебил Соснин.

— Я имею в виду поддельные права. Ты же сам говорил: они не знают о поддельности прав.

— И сейчас утверждаю.

— Прекрасно. Именно на этом должен строиться расчет. Они платят деньги за получение прав в обход существующим правилам, но за права подлинные. Узнав, что их хотели жестоко обмануть, они наверняка озлятся и тут...

— Все выложат нам, — усмехнувшись, опять перебил Соснин.

— А что? Учти, Коля, наши заказчики наверняка не считают себя соучастниками преступления. Какой им смысл укрывать подделывателя?

— Не знаю какой, но те, с которыми я столкнулся, не очень спешили выложить правду. Не буду рассказывать, как я выходил на них, сколько, например, у нас в городе Хамраевых или Сагидуллиных. В скобках, как говорится, замечу: не раз поминал тебя тихим, добрым словом. Технология, думаю, тебя не очень интересует?

— Целиком полагаюсь на твой профессионализм, — в тон ему ответил Арслан.

— Короче говоря, Хамраев и Сагидуллин начисто все отрицают, хотя я на сто процентов убежден в их сопричастности. Оба учились в СТК и дважды не сдали вождение. Наверное, они не знакомы с твоей теорией, и раскрываться желания не имеют.

— Ну и ехидна же ты, — улыбнулся Арслан. — А как с Ермаковым?

— Ермаковых Викторов Степановичей, параметры которых подходят под искомого, двое. Предлагаю тебе одного из них. Я займусь другим.

...Виктор Степанович Ермаков, плотный, невысокого роста, седой как лунь, лет 52-53, держался в высшей степени корректно и даже несколько предупредительно. Он действительно недавно приобрел автомашину, а права у него имеются. Правда, машину он купил подержанную и еще не ездил на ней: она в ремонте. Права же дома и, если товарищ следователь не возражает, он сейчас привезет их. Туйчиев не возражал, и уже минут через сорок Ермаков показывал ему права, выданные семь лет назад. Было ясно: по всем данным этот Ермаков к заказчикам отношения не имел.

Извинившись за беспокойство, Арслан распрощался с Ермаковым, но, подойдя к двери, тот остановился и проговорил:

— Простите великодушно за назойливость и непомерное любопытство. Вы обмолвились, что в городе имеют хождение поддельные права. Уж не Гринкевич ли Алексей имелся в виду?

— В какой связи вы интересуетесь этим? — насторожился Арслан.

— Ради бога не подумайте чего плохого, — забеспокоился Ермаков, подойдя к столу Туйчиева и вновь усевшись напротив. — Вы позволите закурить?

— Прошу, — Арслан протянул сигареты.

— Благодарю, но привык, понимаете ли, к