1001 ночь без секса - Сюзанна Шлосберг

К чему-то, конечно, пришлось приспосабливаться. Вскоре после переезда я всерьез забеспокоилась: мне показалось, что у меня садится зрение. Когда убедилась, что по вечерам с трудом разбираю дорожные знаки, я пошла к офтальмологу. Но все тесты показали, что со зрением у меня все в порядке.

– Тогда почему же я плохо вижу? – спросила я врача.

– Потому что здесь темно, – ответил он.

Я смутилась: надо же, а я и не заметила, что в Бенде нигде, кроме центра, нет уличных фонарей. Чтобы с двадцати пяти метров разглядеть поворот на мою улицу, надо было иметь бионический чудо-глаз полковника Стива Остина.

Но я таки приспособилась и уже через несколько недель почувствовала, что почти не уступаю в дееспособности коренным жителям Бенда. Моя стратегия состояла в том, чтобы заглянуть в каждый уголок; я стремилась к максимальной самореализации. Я вступила в организацию «свободных художников», работающих только на себя – дизайнеров, плотников и т. п., – и на общественных началах взялась преподавать журналистику на курсах для взрослых при местном колледже.

В ожидании первого снегопада я записалась на занятия по лыжной ходьбе, надеясь, что встречу там других, таких, как я, новичков. Да и потом, жить в Бенде и не иметь понятия хотя бы об одном зимнем виде спорта было все равно, что не уметь плавать на Гавайях. От горных лыж пришлось отказаться сразу. Ребенком я не продвинулась дальше обычных ледянок, и все эти девушки, которым впору рекламировать гигиеническую помаду и которые, возможно, начали кататься на лыжах раньше, чем ходить, сразу затмят меня. С обычной ходьбой на лыжах, требующей не столько координации, сколько выносливости, я справлюсь куда лучше.

Довершало список мое участие в различных мероприятиях, организуемых местной еврейской общиной; большинство ее членов предпочли Бенд Лос-Анджелесу. Вскоре после моего приезда в Бенд начался Йомкипур, и я очень обрадовалась, обнаружив, что дружелюбие прихожан со времени моего первого визита не уменьшилось. Одна пара даже пригласила меня сразу после службы к себе на ужин. Когда я ушла от них, меня переполняли такие теплые чувства, что на следующей неделе я записалась на проводимые общиной занятия по изучению иврита.

Конечно же, не случайно все, чем я занималась в Бенде, увеличивало мои шансы познакомиться с одинокими мужчинами. Все, кроме иврита. Единственному мужчине на этих Занятиях, нашему преподавателю Стиву, перевалило за пятьдесят, он был женат и телосложением напоминал грушу.

Чувствуя вдохновение, уверенность в собственных силах и гордясь своими присмиревшими волосами, я даже начала посещать два Гимнастических зала. В одном было новейшее оборудование, но окна выходили на автостоянку – вид унылый и не дающий простора воображению. В другом клубе тренажеры уже поскрипывали, зато планировка была не в пример лучше, и я со своего «Стэйрмастера» видела все, что происходит вокруг.

Думаю, найдутся люди, готовые объяснить мой всплеск активности приближением к тому печальному состоянию одинокой тридцатилетней женщины, которое принято называть «отчаянием». Но я решительно не согласна с этим. Отчаяние означает, что вы уже не верите в возможность встретить мужчину своей мечты и надеетесь лишь найти того, кого можно просто терпеть, а я была очень далека от этого. Меня переполняла решимость не упустить ни малейшего шанса, и все, что я делала, было мне интересно. Когда вам тридцать и вы живете в незнакомом городе, знайте: Сказочный Принц не постучится к вам в дверь, тем более что стучится к вам только мальчик, разносящий газеты, и тетка из службы почтовой доставки «Федэкс». (Такая уж у меня судьба. Ведь наверняка у них, в «Федэкс», есть и парни.)

Разумеется, слыша негромкое тиканье часов, я старалась удвоить и утроить усилия и не чуждалась математических подсчетов, известных веем одиноким женщинам за тридцать как «наилучший расклад». Выглядит это примерно так: «Если я встречу Мистера То-Что-Надо прямо сегодня – ну, скажем, после обеда, – то мы с ним не поженимся раньше, чем через полтора года: год на то, чтоб влюбиться, поругаться, почти расстаться, помириться, познакомить наши семьи, отойти от знакомства семьями; еще полгода на помолвку: пусть друзья и родственники увидят, что это действительно брак по любви, а не спонтанный, необдуманный поступок, который через месяц обернется полным фиаско. Теперь нужно прибавить еще год, а лучше два на то, чтобы привыкнуть к замужней жизни и еще хоть разок прокатиться на Таити, а уж потом я попытаюсь забеременеть. Если удастся сделать это за год, то через пять с половиной лет рожу своего первого чудо-младенца – вот так-то – и это в случае благоприятнейшего развития событий – пять с половиной лет, считая с этой самой минуты».

Конечно, я не относилась к этим вычислениям серьезно. Я не сомневалась, что у меня достаточно времени на пару-тройку веселых интрижек и расставаний – до тех пор, пока я не встречу, наконец, достойного кандидата на роль мужа.

Моя бурная деятельность пока не дала мне возможностей для флирта, но я познакомилась с несколькими женщинами, предложившими свести меня с «подходящими» парнями. Обычно я отклоняла подобные предложения, потому что уже имела представление о «свиданиях вслепую» – все они неизменно кончались полным провалом. Одним из наихудших было свидание с мохелем – человеком, который производит ритуальное обрезание у еврейских младенцев мужского пола. Он был акушером, но свернул свою практику и объяснял это так: «Женщины рожают долго, и часто к тому же ночью. А тут – чик-чик, полштуки баксов, и я пошел».

Но поскольку я приехала в Бенд ослепленная открывающейся передо мной перспективой, то не находила ничего невероятного в том, чтобы познакомиться с «подходящим» мужчиной в том числе и таким путем. Надежды переполняли меня, я горела желанием не упустить ни одну из предоставившихся мне возможностей.

Одним из первых, с кем меня свели, был фотограф – мужчина остроумный и привлекательный, но с длинной, до пояса косой, и мне не удавалось не обращать на нее внимания. Но на второе свидание он не явился: ему пришлось вызывать шерифа, потому что его бывшая жена нарушила судебное предписание о неприближении. Я так и не получила официальных извинений и думаю, что это к лучшему.

Дважды я ужинала со страховым агентом – симпатягой-блондином, но разговор, в конце концов, свелся к обсуждению страховки на случай нетрудоспособности. Не теряя надежды, я отправилась в пиццерию с по-мальчишески привлекательным инженером, но его одолевала страсть к ходьбе на лыжах. Каждый раз он подсчитывал, сколько дней из 365 провел на лыжах и сколько месяцев подряд этим занимается (получалось семьдесят восемь месяцев), а однажды употребил местоимение «мы» – что-то вроде «мы вчера гуляли по окрестностям» – применительно к себе и своим лыжам.