Сердце варвара - Руби Диксон

каждый дюйм нашей кожи соприкасался. Мне это нужно. Мне нужно прикосновение моей пары. Я измотана, измучена, но это лучшее, что я чувствовала за последние недели. И счастливая, удовлетворенная улыбка кривит мои губы, когда он перекатывается на бок и тянет меня за собой, позволяя моему маленькому телу растянуться у него на груди.

Сейчас это произойдет, — сонно думаю я. Он вспомнит, что сейчас всегда хватает меня за задницу. — «Хвоста нет», — скажет он и проведет следующие полчаса, поглаживая мою задницу, как будто это что-то особенное.

Но он этого не делает.

Тяжело дыша, он прикасается к моим волосам и, кажется, доволен тем, что позволяет мне лечь на него сверху.

И по мере того, как один момент перетекает в другой, мою кожу покалывает от того, насколько это… по-другому. Это не наш обычный интимный момент. Вообще. У нас с Пашовом есть ритуал. Мы не самые изобретательные или с богатым воображением, и мне это нравится. Мне нравится, что моя пара целует меня, по ощущениям, часами, прежде чем перейти к моей груди, а затем лижет мою киску перед проникновением. Это как будто он просматривает меню, и мне это нравится.

Кроме того, сегодня… он не поцеловал меня. Вообще.

И он все еще не схватил меня за задницу. Его рука лежит на моей талии.

Мое сердце снова болит.

Я ничего не могу с этим поделать. Я начинаю плакать. Сначала это просто сопение, но по мере того, как проходит одно мгновение за другим, я чувствую себя все более одинокой.

Я чувствую… как будто я изменила своей паре.

Это так глупо, но это был не мой Пашов. Это был не мой изголодавшийся по поцелуям, любящий, глупый и тискающий мужчина. Это был незнакомец с его лицом, и я переспала с ним, потому что чертовски сильно скучаю по своей паре.

— Стей-си? — Его рука скользит по моей талии, и я слышу вопрос в его голосе. — Ты… ну… все хорошо?

Все ли у меня хорошо? Я прижимаю руку ко рту, пытаясь подавить рыдания, потому что не хочу разбудить Пейси. Мне хочется оттолкнуться от него и отступить в дальний угол палатки. Я хочу уткнуться лицом ему в грудь, позволить ему гладить меня по волосам и говорить, что все будет хорошо.

— Я бы хотела, чтобы ты вспомнил, — выдыхаю я. — Хоть что-то. Что-нибудь. О том, как это было у нас раньше.

Я чувствую, как он судорожно втягивает воздух.

— Я тоже. Я бы все отдал, чтобы вспомнить об этом.

И от этого почему-то становится только хуже.

ПАШОВ

За величайшим моментом моей жизни следует самый ужасный.

Быть внутри моей пары? Разделять с ней удовольствие и чувствовать насыщение, которое приходит во время спаривания? Низкий гул моего кхая в моей груди? Ощущение маленькой человеческой фигурки Стей-си, покоящейся на мне сверху? Я чувствую себя самым сильным мужчиной в мире.

Но это ничего не значит, когда она начинает плакать.

Ее плечи сотрясаются от рыданий, и хотя я спрашиваю, что случилось, она не может говорить сквозь рыдания. Только тихое: «Я бы хотела, чтобы ты вспомнил».

Для нее я по-прежнему чужой. Вот почему она плачет. Она скучает по своей паре. И я чувствую себя… как половина мужчины. Впервые с тех пор, как я проснулся и мне сообщили странную новость о том, что прошли две смены времен года, и я забыл о них, я чувствую, что чего-то не хватает. Что я упускаю что-то важное.

До сих пор это было просто странно. Смотреть на странное человеческое лицо Стей-си и пытаться вписать его в свои воспоминания было игрой. Пей-си? Мой сын? Интересно, но я не чувствовал напряжения или беспокойства, когда не вспомнил о нем. Это была просто странность. Это вернется со временем. Не о чем беспокоиться.

Но сейчас? Я волнуюсь.

Я неправильно сошелся с ней, и она это понимает.

Я неправильно соединился.

У меня нет никаких воспоминаний о нашем спаривании до этого. Как я мог забыть что-то, что кажется таким важным? Таким первобытным? Настолько совершенным? Тем не менее, я явно спаривался со Стей-си много раз в прошлом, и на этот раз я сделал это неправильно, и вот почему она плачет. Это еще одно напоминание о том, что я не тот, кого она помнит. И это причиняет ей боль.

Ее слезы причиняют мне боль. Они ранят мое сердце. Я хочу быть цельным ради нее. Я хочу вспомнить, что я потерял. Я хочу этого так сильно, что мои кулаки сжимаются, а все тело напрягается от разочарования.

На моей груди дрожит моя маленькая половинка, и ее слезы увлажняют мою кожу. Даже несмотря на то, что она лежит на мне сверху, я чувствую, что Стей-си сейчас еще более далека, чем когда-либо. Я этого не хочу. Я хочу быть рядом с ней. Я хочу вспомнить.

Мне это нужно.

Однако я должен утешить свою пару. Ее страдания разрушают меня. Не решаясь беспокоить ее еще больше, я глажу ее по спине. Медленно. Робко. Когда она не отталкивает меня, я продолжаю водить рукой вверх и вниз по ее гладкой спине, поглаживая ее. Она такая мягкая. Все ее тело ощущается как мягкое объятие. Даже ее спина — не что иное, как розовая мягкость и намек на бугорки под кожей вдоль позвоночника. На ней нет костяного покрытия, защищающего ее мягкость. Нет жестких, жилистых мышц. Она… хрупкая.

Она моя, и я должен ее защищать. От всего.

Я обнимаю ее, пока она плачет, ее слезы смачивают мою грудь, и каждая из них ощущается как сосулька, прижатая к моему сердцу. Я должен это исправить. Я должен. Но как? Я беспокоюсь об этом, гадая, даже когда она медленно плачет, засыпая. Даже когда она больше не содрогается от слез, я все еще обнимаю ее.

Я хочу обнимать ее вечно. Я хочу вернуть то, что я потерял.

До сих пор я не осознавал, как много я потерял.

***

Даже во сне Стей-сиа обращается ко мне за защитой. Она дрожит и прижимается ко мне в глубоком сне, и я обнимаю ее всем телом, чтобы согреть. Пейси спокойно спит в своей кроватке, но холод беспокоит моего хрупкого человечка.

Теперь она моя. Меня не волнует, что я ее не помню. Она моя, и я не собираюсь ее бросать. Я буду бороться каждым вздохом своего тела, чтобы сделать ее счастливой.

В ту ночь я не спал.