Байки из роддома - Андрей Шляхов

В этот момент дверь реанимационного блока открылась, впуская главную акушерку в сопровождении трех незнакомых Данилову женщин. Было нетрудно догадаться, что это и есть обещанная комиссия.

— Что тут происходит? — удивилась главная акушерка.

Даже в родильном доме, где, казалось бы, ко всему привыкаешь, такое можно увидеть нечасто: трое сотрудников, в разной степени перепачканные кровью, удерживают на кровати брыкающуюся женщину, тоже всю в крови. И все декорации забрызганы алым. Через иглу вытекло не так уж и много, но «эффект поражения» был впечатляющий.

— Работаем, Юлия Константиновна, — недружелюбно ответил Данилов. — Чем бы другим занимались — такого переполоха бы не устроили. Люба, фиксируй ее поскорее!

Он навалился на пытающуюся освободиться женщину с таким расчетом, чтобы не надавить ей на довольно большой уже, семимесячный, живот.

Люба сноровисто привязала руки пациентки к бортам кровати широким бинтом.

— Давайте не будем мешать, — сказала одна из незнакомых Данилову женщин, и гости ушли, неслышно закрыв за собой дверь.

Старшая сестра, убедившись, что пациентка успокоилась, заспешила к выходу.

— Халат смените, Анна Сергеевна! — крикнул ей Данилов: старшая медсестра испачкалась меньше остальных, но с полдюжины пятен на ней было.

— Потом, потом! — отмахнулась Анна Сергеевна, явно торопясь догнать ушедших.

Данилов скептически посмотрел на лежащую на кровати пациентку. Та, судя по ее взгляду, находилась в полном сознании.

— Вы помните, как вас зовут и где вы находитесь?

— Оксаной меня зовут, — вздохнула та. — А нахожусь я в роддоме. У меня под утро аллергия случилась, потому меня сюда и перевели…

— Прекрасно, память в порядке! — одобрил Данилов. — А чего ради, Оксана, вы такой переполох устроили?

— Испугалась чего-то сдуру, честно скажу — сама не знаю, что на меня нашло. Все такое чужое вокруг, вдруг страшно мне стало…

— Беременная, а ведете себя как каскадер, — упрекнула Люба. — Если мы вас развяжем — не будете больше хулиганить?

— Не буду, — пообещала Оксана.

— Ну смотрите, верю в последний раз.

Люба достала из кармана халата ножницы и освободила пациентку от пут, а Данилов внимательно осмотрел рану.

Из пункционного прокола на коже сочилась кровь, припухлости в месте пункции не было. Боли не было — пациентка никак не реагировала, когда доктор прощупал кожу возле раны. Впрочем, возможно, это действовал лидокаин.

— Люба, тампоны и перекись, пожалуйста!

Очистив кожу от потеков крови, Данилов взял один сухой стерильный тампон, крепко прижал его пальцами к месту пункции и попросил Любу:

— Срочно четыре кубика этамзилата в вену.

Этамзилат — надежное кровоостанавливающее средство, которое при внутривенном введении начинает действовать уже через пять минут — то что надо.

Ранение подключичной артерии при пункции считается тяжелым осложнением, но далеко не в каждом случае нужно вмешиваться сосудистым хирургам. Как правило, чтобы остановить кровотечение из поврежденной стенки артерии, достаточно консервативных мер.

Пока Люба набирала в шприц физиологический раствор и этамзилат, Данилов огляделся по сторонам — ему стало интересно, чем заняты остальные пациентки реанимации. Все было нормально — одна спала, а другая с любопытством наблюдала за происходящим. Встретив вопросительный взгляд доктора, она смутилась и отвернулась к стене.

— Владимир Александрович, вы что — так и будете стоять и держать артерию? Давайте давящую повязку наложим, — предложила Люба, протирая место укола тампоном, смоченным спиртом.

— Не надо, — отказался Данилов. — С повязкой дольше провозимся, да и держать-то всего пять минут.

— Ну, как знаете.

Люба медленно-медленно ввела раствор в вену, затем согнула руку пациентки, оставив в месте сгиба тампон и строго сказала:

— Десять минут руку не разгибать. И не забывайте, что вы обещали хорошо себя вести. А то доктор вам усыпляющий укол назначит…

— Люба!!!

— Да шучу я, Владимир Александрович! Уж и пошутить нельзя!

Когда Данилов перестал прижимать артерию, Люба наложила на место пункции сложенный в несколько слоев бинт и зафиксировала его лейкопластырем.

Чрез четверть часа Данилов окончательно удостоверился в том, что кровотечение прекратилось.

— Ну что, Оксана, будем ставить катетер с другой стороны? — спросил он у женщины.

— Если нужно…

— Фокусов больше не будет? Или связать вас для надежности?

Насчет «связать» Данилов конечно же пошутил, но пациентка приняла его слова за чистую монету.

— Нет, доктор, я не шелохнусь! — пообещала она и в этот раз сдержала обещание.

Как только катетер был благополучно установлен, Оксана повертела головой и радостно сообщила:

— Не болит и не колется!

— Так вы боялись, что будет болеть и колоться? — спросил Данилов.

— Конечно, — подтвердила Оксана. — Я же видела, какая огромная была иголка.

«Под наркозом «подключичку» ставить, конечно, глупо, — подумал Данилов. — Но вот глаза завязывать не мешает».

В блоке реанимации появился заведующий.

— Что тут у вас стряслось? — негромко поинтересовался он, подойдя к Данилову. — Кровищи-то…

— Необъяснимые страхи при постановке катетера, — ответил Данилов. — А это сейчас ликвидируем. Я просто не хотел наводить порядок до того, как поставлю катетер с другой стороны. Вдруг еще напачкали бы.

— Назначь ей часов через пять никотиновую кислоту для активации фибринолиза и гепарин по пятьдесят единиц на килограмм в сутки, для профилактики тромбоза, — велел заведующий.

— Непременно, — пообещал Данилов. — Я и сам собирался.

Если сразу же после перфорации артерии следует вводить препараты, увеличивающие свертываемость крови для остановки кровотечения, то немного позже настает черед лекарств, снижающих эту самую свертываемость — чтобы в месте повреждения не образовался тромб.

— Как давление? — спросил Возенсенский.

— Сто тридцать на восемьдесят, — доложил Данилов.

Он обернулся к Любе, сидевшей на посту и сказал:

— Можете наводить порядок. Я буду в ординаторской.

— Да, — кивнул Илья Иосифович, — пора бы и кофея выпить.

— Не кофея, а кофию, — в шутку поправил его Данилов.

— Ну да, — не стал спорить шеф. — Именно — кофию. Заодно расскажу о комиссии.

— Замучили?

— Меня — нет, — улыбнулся заведующий. — Поняли, что с тобой, кровавым маньяком, убийцей и насильником, шутки плохи, и умотали прямиком в обсервацию, где выложились по полной программе. Сейчас выделываются в гинекологии. Пытают Борю, выясняя, когда он в последний раз заходил в свой процедурный кабинет…

— И сильно зверствуют? — Данилов открыл дверь ординаторской.

— Не зверствуют, но все подмечают. Широко сеть раскинули. Помяни мое слово — это последний сигнал для хозяйки. Со дня на день ее уйдут. А комиссия — это так, вроде погрозить пальцем. Возраст у Ксении пенсионный, снять ее можно без проблем, но там, — заведующий указал глазами на потолок, — привыкли перестраховываться.

В ординаторской скучал доктор Клюквин, самый пожилой анестезиолог роддома. В сентябре ему стукнуло шестьдесят лет. Бурная жизнь, полная радостей и разочарований, превратила Клюквина в молчаливого, довольно невозмутимого и весьма въедливого субъекта. Коллеги любили Клюквина — он никогда не отказывался поменяться дежурствами, мог «прикрыть» чье-то отсутствие на рабочем месте, с готовностью давал правильные советы, причем только тогда, когда его об этом просили. Правда, ладили с Клюквиным только те, кто не вступал с ним в политические споры. Клюквин был убежденным коммунистом, причем самого радикального толка.

— Будете с нами кофе, Анатолий Николаевич? — предложил Вознесеский, проходя к чайнику. — Давайте вашу чашку…

Клюквин был единственным из анестезиологов, с которым Вознесенский всегда был на «вы». Ко всем остальным заведующий обращался то так, то эдак, по настроению.

— Спасибо, не хочется. — Клюквин покачал седой головой и тут же поправил съехавшие к кончику носа очки — большие, старые, с широкой роговой оправой, чиненые-перечиненые.

— Надумаете — присоединяйтесь.

Данилов, чтобы не терять времени, пил кофе и заполнял истории родов.

— Ты мне объяснительную по этому случаю написать не забудь, — предупредил Вознесенский.

— Зачем? — удивился Данилов. — Какой повод?

На случай, если твоя красавица или ее родственники напишут жалобу, — объяснил Вознесенский. — Обстоятельно опиши, что она была полностью адекватна, что обезболивание ты провел, как в законе учили, и что никак не мог предугадать подобную реакцию. А я напишу докладную хозяйке…

— И будут наши задницы надежно защищены, — пробурчал Клюквин, беря в руки сложенную вчетверо газету, лежавшую рядом с ним на подоконнике, и сотрясая ею. — Вот, прочтите, что пишут. В одной из пензенских больниц родственники больного с только что удаленными двумя третями желудка пришли к нему в отделение, чтобы отпраздновать перевод из реанимации. Накормили бедолагу пельменями, налили водочки, а теперь подали в суд на врачей, которые не предупредили их о том, что от такого застолья на третий день после операции можно отдать концы. Ого?