Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла - Ильза Айхингер

Я тоже изрядно устала и решила не дожидаться Рихарда.

Анетта гостила у бабушки, значит, я могла спокойно лечь. Я не слышала, когда вернулся Рихард, да и Стеллу увидела только за завтраком.

Через несколько дней произошел знаменательный эпизод с фиалками. Я даже точно могу сказать, что это было в среду, иначе говоря в тот день, когда у Стеллы нет вечерних занятий. В черном, чуть узковатом платье она вдруг возникла передо мной и протянула мне букетик фиалок.

— Прелестные цветы, — сказала я и взяла у нее букетик. В эту минуту я от души ее пожалела. Я догадывалась, как ей худо. Взгляд у нее был молящий и грустный, она вдруг снова сделалась тем большим, нескладным ребенком, каким была, когда приехала к нам. Я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она испуганно отпрянула, какое-то мгновение мне казалось, будто она вот-вот с громким плачем бросится мне на шею. Мое невольное движение — я инстинктивно подалась назад — подействовало на нее отрезвляюще. Этим все и кончилось. Стелла ушла к себе, а я — к себе и продолжала, как уже много дней подряд, отгонять всякие мысли о ней.

Немного спустя Вольфганг спросил меня, кто принес цветы. Когда он услышал имя Стеллы, у него тотчас сделался сердитый и угрюмый вид, как у древнего старца. Не проронив больше ни слова, он ушел.

Я переставила фиалки со стола на комод, я чувствовала себя беспомощной и несчастной. Потом спохватилась, что надо собрать ужин.

А еще поздней, лежа с книгой в постели, я забыла и Стеллу, и фиалки, и себя самое. Только Вольфганга не забыла, гнетущей тревогой притаился он где-то в подсознании.

Наступил апрель. Я исправно выполняла свои обязанности, все шло как по маслу. Анетта приносила из школы плохие отметки, я ежедневно устраивала ей диктовку. Вольфганг против обыкновения проводил почти все время у своего приятеля, а что делал Рихард — хоть убей, не помню, наверно, был такой же, как всегда. Собственно, в его жизни и не происходило ничего необычного. Он, правда, собирался в недалеком будущем порвать любовную связь, но ему уже столько раз случалось проделывать эту операцию, что это не могло бы вывести его из душевного равновесия.

Курсы, которые посещала Стелла, ни с того ни с сего закрылись посреди учебного года. Она уже не давала себе труда обманывать меня, а я ни о чем не спрашивала. Я хотела пощадить ее и не терзать излишними расспросами. Теперь она все вечера проводила дома. Мы часто сидели с ней за чаем, поджидая Рихарда. Но Рихард был как никогда загружен работой и возвращался очень поздно. От него теперь пахло еще не знакомыми мне духами, и я мечтала об одном: лишь бы Стелла этого не заметила. В тот вечер, о котором пойдет речь, я предпочла бы, чтоб она легла, но она упорно сидела за столом и читала газету, хотя глаза у нее слипались от усталости.

Впрочем, читать она не читала, а просто закрыла газетой лицо и не шевелилась. Она упустила из виду, что, когда читаешь газету, надо время от времени переворачивать листы. Я понимала, что с ней творится. Обезумев от тоски и отчаяния, она ждала Рихарда, чтобы хоть взглянуть на него, услышать его голос, перехватить беглый взгляд. Я хорошо себе представляла, какие унижения ей уже пришлось вытерпеть и какие еще предстоят. Сотни раз я задавала себе один и тот же вопрос: поговорить с ней или не стоит. Но я не хотела признаний, мне нечего было отвечать на признания и к тому же надоело лгать.

Когда наконец-то заявился Рихард, я вышла на кухню заварить свежий чай. Возвращаясь из кухни, я подошла к дверям гостиной и услышала, как Рихард что-то втолковывает Стелле. Наши двери хорошо заглушают звук, слов я не разобрала, но от меня не укрылся злобный и безжалостно холодный тон Рихарда. Стелла, должно быть, отличалась из ряда вон выходящим упорством, ибо не в обычае Рихарда разговаривать с женщинами таким тоном. Обтекаемая и ни к чему не обязывающая любезность ему больше по душе. Я толкнула подносом дверь и вошла, по мере сил сохраняя на губах равнодушную усмешку.

Она стояла, прислонясь к печке, и комкала в руках носовой платок. Лицо у нее было белее печных изразцов, я поспешила отвести взгляд.

Она сказала «покойной ночи» голосом, от которого у меня мурашки пробежали по спине, и вышла из комнаты стремительно, но неуверенно, как слепая.

— Стелла скверно выглядит, — сказала я Рихарду.

Рихард пожал плечами.

— Бог знает, где ее носит. Я вздохну с облегчением, когда она вернется к матери. Слишком это большая ответственность. У нас решительно нет времени всерьез заниматься ею.

Я промолчала, да и что было отвечать? Свет лампы озарял его гладко выбритое, цветущее лицо, а когда я наклонилась к нему с чашкой чаю, мне ударил в нос нежный, незнакомый аромат. Потом, когда я сидела за столом против Рихарда, созерцая невозмутимое спокойствие на его лице, и думала, как, должно быть, рыдает в эту минуту Стелла на своей постели, меня захлестнула волна дурноты. Нет, это невозможно, думала я, так не бывает. А в душе сознавала, что очень даже возможно, что просто я не способна это понять.

Когда мы наконец легли, было совсем поздно.

На другой день Стелла вернулась с занятий уже в четыре и сразу заперлась у себя. Она не вышла к ужину, и я отнесла ей чай и булочки прямо в комнату. Она лежала бледная как смерть, ее искусанные губы были красней обычного и словно распухли. Она пробормотала что-то насчет ужасной головной боли и отвернулась лицом к стене. Я дала ей таблетку и вышла. На другой день она тоже не встала, от еды отказалась и все время пролежала лицом к стене. Температура у нее была нормальная, пульс тоже. Когда она снова встала и пошла на занятия, это был уже совсем другой человек. Она почти не показывалась у нас в гостиной, большую часть дня лежала, а вид у нее порой делался просто безумный. Я по-прежнему ни о чем не расспрашивала, боясь того, что мне предстоит услышать в ответ. Я по наивности все еще считала себя — а тем самым и Вольфганга — непричастной к темным махинациям Рихарда. Я искренне, от всей души сострадала Стелле, когда видела ее красивое лицо с выражением немой, иступленной боли, но не желала разрушать стену, которая покамест отделяла меня от этой боли.

Как-то днем я пригласила Стеллу съездить в город, надеясь хоть немножко ее развлечь. Мы сделали кой-какие покупки, причем Стелла в своем теперешнем безумном состоянии едва ли сознавала, где она и что с ней, а я держалась неуверенно, неловко и даже чуть брезгливо. Я заметила, что люди оборачиваются нам вслед, и поспешила затащить Стеллу в кафе, где Рихард порой встречается со своими партнерами по шахматам. Мне было до жути не по себе подле этой ходячей богини скорби, я с радостью стукнула бы ее, чтобы вывести из транса.

— Стелла, — резко сказала я, — слушай, Стелла. — Она не слушала. Выкатив глаза от ужаса, она смотрела куда-то мимо. Я посмотрела туда же и увидела, как за соседним столиком кто-то мне поклонился. Это был знакомый Рихарда, некий доктор В., гинеколог, у него кабинет недалеко от приемной Рихарда. Рихард в свое время был у В. адвокатом, когда тот разводился, и лихо выиграл дело. В. однажды надумал избавиться от жены и подстроил все так, чтобы ее застали с одним из его приятелей — конечно, с согласия последнего. Этот фокус не им придуман, все знали, как было дело, и хихикали у него за спиной. Тем не менее В., как обманутый супруг, легко получил развод, и его даже не обязали платить алименты.

Всякий раз, когда я вижу этого человека, меня тошнит. Теперь Стелла уставилась в свою чашку. Я заплатила и сказала:

— Пойдем.

Она кивнула и поднялась. На улице я взяла ее под руку и заметила, как она дрожит.

Что же будет с этим большим и несчастным ребенком, который поручен моим заботам? От гнева и стыда кровь прихлынула к моему сердцу. Но я молчала. Когда мы пришли домой, я велела Стелле немедля лечь и дала ей какое-то из моих снотворных. Она с благодарностью поглядела на меня и прижалась щекой к моей руке. Но я быстро отдернула руку. И в самом деле у Стеллы не было никаких оснований испытывать ко мне благодарность.

Рихард вернулся домой в отменном настроении. У него были темно-голубые, влажные, возбужденные глаза. Он чмокнул меня в щеку, и я про себя подивилась, что мне не противно.

— Где ты пропадала весь день? — бодро-весело спросил он.

— Ездила в город со Стеллой, — отвечала я. — Да, кстати, мы встретили твоего друга, доктора В.

Молчание, потом снова голос Рихарда, но уже с оттенком недоверия и опаски:

— Ну, друг — это слишком сильно сказано. Я его сто лет не видел. А еще что нового?

— Больше ничего, — сказала я и взглянула на него. К моему несчастью, всякий может при желании читать у меня в глазах. То, что вычитал Рихард, должно было напугать его — и действительно он испугался.

Он отвел взгляд и спокойно-приятным голосом глубоко порядочного человека спросил:

— А где это пропадает Вольфганг? Надеюсь, жалоб нет?