Рассказы - Андрей Ильин

Чем больше работал, тем больше в долг попадал.

— В убыток мне такой работник, — попрекал его хозяин, — работает чуть, а жрать горазд! Раньше у меня кабанчик с тарелок питался да жирел по пуду в неделю, а нонче так худ, что хребтину видать! И все через твое брюхо бездонное! С тарелок куски да со столов крошки подчистую метешь, скотине дать нечего!

— Ну тогда отпусти меня на все четыре стороны, — предлагает Ваня.

— Как же, отпусти! Я что, миллионщик какой, долги прощать?

Вредный хозяин Ваньке достался. Он уж и так и эдак старается, уж не знает как извернуться, чтобы трактирщику угодить. А хозяин все недоволен. И ешь-то ты много, и спишь как хорь, и рожа-то у тебя не умыта, и голова нечесана. А где ее, рожу, умыть, если хозяин Ваньку в баню не пускает — пар впрок бережет.

Совсем Ванька загрустил. Ну что это за жисть такая, когда ни на балалайке поиграть, ни с девкой на скамейке посидеть, ни поспать вдосталь. Ходит Ванька смурной, с посетителями лается, и свет ему не мил.

И вот говорит ему однажды один знакомый мужик:

— Совсем ты, Ванька, осатанел! На людей бросаешься, посудой гремишь. Чего с тобой делается?

— Мочи больше моей нету, — отвечает Ванька, — совсем меня хозяин заел.

— Так брось ты его, и весь сказ.

— А как же я его брошу, когда у меня долг — десять гривенников и полушка?

— Да, — чешет в голове мужик, — погибельное твое дело, парень. Всего-то две дорожки тебе и осталось: одна в петлю да на погост, другая — в церкву к алтарю!

— Это как это понимать? — спрашивает Ванька.

— А так и понимать! Либо удавиться тебе, паря, с горя, либо жену брать, да таку, чтобы приданого поболе. Приданым долг закроешь, а жену к лету изведешь. И будет тебе полная воля и удовольствие.

— Да ну! — удивляется Ванька.

— В твоем положении женихаться наипервейшее дело! Я сам восемь разов под венец ходил. Тем только и жив.

— А жены где?

— Так по-разному. Одна в колодец свалилась да утопла, другая в сарайке с сеном сгорела, еще одна мухоморов жареных наелась, еще одну медведь в лесу задрал. А остальные уж не упомню как, но тоже все померли.

Ты меня слушай, я плохого не посоветую. Бабу себе подыщи поплоше — рябую да хромую, да годков чтобы сорок, а то и поболе. За некрасивую да хворую приданого больше дадут. Понял?

А как женихаться будешь, меня на свадебку пригласи, да накорми, да чарку водки поднеси, да серебряным рублем одари, это и будет благодарность за мою добрую службу!

— Ладно, — согласился Ванька. — Женихаться, чай, лучше, чем на березе, язык высунувши, висеть!

И стал себе жену искать. Но только не везло Ваньке. Все-то ему девки попадались справные — румяные да грудастые, кровь с молоком! Сколько за такую дадут — грош ломаный, не больше!

Ванька от них воротится, а девки вкруг него вьются, юбками шуршат, плечиком толкаются, бровками играются, хохочут и говорят:

— Аида, Ванюша, в лес грибы искать…

Ну, не дуры ли?! Какие в лесу грибы в феврале?

Ванька от них в чулане схоронится, дверь на крючок закроет, сидит в темноте тихонечко. А сердце тук-тук, тук-тук, счас из груди выскочит.

Девки возле чулана ходят, половицами скрипят, семечки лузгают и так меж собой разговаривают:

— Тятька с маманькой на неделю на хутор к родичам уехали. Дома никого. А зимой ночь длинная-предлинная, холодная-прехолодная. На околице волки воют, в подполе мыши скребутся, на чердаке кто-то когти о бревно точит. Страшно — спасу нет! Всю-то ночь глаза не сомкнуть! Хоть бы кто пришел да нечистую силу прогнал. Я бы его за то уж так обняла, уж так к себе прижала крепко, что все-то ребрышки повыскакивали бы.

Ванька слушает, дышать боится. Сердце тук-тук, тук-тук, а уши и лицо огнем полыхают, чуть не светятся в темноте. К чему бы это?

«А может, пойти, прогнать нечистую силу с чердака?» — думает Ванька. Но нет, нельзя! Ему жену искать надобно.

Пошепчутся девки, заскучают, да и домой пойдут. А Ванька еще долго в чулане в темноте сидит, вздыхает и сопит.

Так и зима кончилась. А только весна началась, Ванюшка невесту себе сыскал подходящу. В самый раз невеста. Один глаз ячменем зарос, ручки коротенькие, торчат врастопырку, передних зубов вовсе нет и одна нога вполовину другой. Но прожорлива и капризна невеста, как самая что ни на есть писаная раскрасавица. Совсем родителей измучила. Уж те не знают, как ее с рук сбыть. И корову за ней давали, и пол-избы, и свах медом да пряниками задабривали, а все понапрасну! Сговорятся с женихом, уже по рукам ударят, но только войдет невеста в горницу — женишок побелеет весь и скок в дверь, только его и видели.

Стал Ваня в невестин дом ходить. За столом сидит, с тятькой брагу пьет, намеки строит. Мол, у вас товар, у нас купец. Тятька ни жив ни мертв от радости, что жениха сыскал. Бражку без конца подливает, сальца да капустки не жалея на стол тащит. В глазки женишку заглядывает, спугнуть боится. Жених-то нонче совсем редок стал!

— А жить я хочу своим домом. И чтобы все как у людей. Чтобы и скотинка, и сарай, и огород, — рассуждает Ванька.

— Это правильно, что своим, — соглашается тятька, — мужику без дома нельзя! Только вот какая закавыка — хозяйство больших денег требует, а где их взять?

— А я так разумею, что родители невесты должны помочь, потому они перво-наперво интерес имеют, чтобы их дочь в достатке и сытости жила.

— Так-то оно так. Но только прошлым годом недород был. Пшеничка полегла, скотинка с голодухи пала. Сами еле концы с концами сводим.

— Ну тогда я пойду, — говорит Ванька, — у меня дела в трактире имеются. И встает.

— Куда же ты, Ванюша, — уговаривает его тятенька, — у нас еще сальце осталось и водочки графин. Прелесть что за водочка — кишки угольком жжет! Останься, Ванюша, еще хоть на чуть-чуть!

Ванька ломается, на дверь поглядывает, шапку в руках мнет, вот-вот шагнет. Испугался тятька, засуетился и говорит:

— Уж хоть и тяжелый нынче год вышел, уж я не припомню, когда такой был, а все же жениху последнее отдам, то есть и бычка, и лошадь, и телегу, и даже землицы малость отрежу! Останься, Ванюша!

— Ладно, — соглашается Ванька. Шапку на стол кидает, на скамейку садится.

А в соседней комнате мать с дочерью на коленках у двери стоят, ухи к щелке приложили, слушают.

Ванька водку пьет и так думает:

«Ну и что, что жена кривая да без зубов. С лица воды не пить. Крестьянская жизнь известная — с утра до вечера в поле. Домой затемно приходишь. А ночью да в темноте все бабы одинаковы и даже симпатичны. А лучину можно и вовсе не запаливать. Зимой, опять же, в город на заработки податься можно, а жену при хозяйстве оставить. Такую даже спокойней. Уж сюда точно кумовья в гости не заявятся хозяйское сало жрать да хозяеву жинку лапать».

Пьянеет Ванька, и тятька пьянеет.

— А еще я тебе борону дам и перину пуховую, так ты мне, Ванька, понравился. А еще пуд сухого гороху и самосаду сколько в карманы влезет…

Мать в соседней комнате с досады коленками о пол стучит и в щелку кашляет:

— Ну их, баб этих противных, — машет тятька рукой на дверь, — дуры они раздуры, чтоб их на куски разорвало всех! — и льет себе еще водки в кружку.

Так и сговорились.

Под лето свадебку сыграли. Всю ночь мать невесту белилами да румянами мазала, да в холсты цветные выряжала. В общем даже ничего невеста вышла, не хуже других. Гости, как положено, пили, ели, «горько» кричали, каблуки об пол отбивали. А как разошлись — хозяева стали приданое считать. Тятька хоть и пьян был до бесчувствия, а дело помнил. Лишней ложки не дал, ни на зернышко не просчитался. Выволок приданое во двор, сбросал на телегу. «Будьте счастливы», — сказал молодым, перекрестил, да и вытолкал со двора. А мать причитает, слезами обливается, очень ей жалко в чужие руки бычка да перину отдавать.

Поехал Ванька по главной улице. А как до трактира доехал, так ничего у него не осталось, только жена, деревянный плуг, порты да балалайка.

Поплелся Ванька обратно, чтобы жену родителям возвернуть. А те открывать не желают, из-за ворот кричат:

— Ты ей теперича законный муж, ты с ней и возись. А нам она хуже горькой редьки надоела. Ступай себе.

— Да куда я пойду? Хозяйства у меня нет, дома нет, одна жена уродина, плуг да балалайка!

— А это уже нас не касается. Прощевайте покеда. А как народится у вас дите, приходите, мы ему медовый пряник подарим и погремушку из рыбьего пузыря.

— А вот никуда мы отседа не пойдем! — озлился Ванька. — Вы, тятька, мне землицы обещались отрезать, да обманули. И я через то жениться отказываюсь! Забирайте свою уродину обратно или давайте земельки обещанной.

Жена Ванькина ревмя ревет, кулаками да коленками в забор стучит, неохота ей от родительского двора, от сытой жизни уходить.

Испугались тятька да мамка, а ну как дочка через забор перескочит! Где второй раз такого дурака сыщешь, который бы ее замуж взял. Отворили ворота.