Зимовка на «Торосе» - Николай Алексеев

Наступил рассвет. Сознание того, что скоро будет совсем светло, вносило большую долю бодрости. И «Торос», как бы проникшись уверенностью в своей силе, пошел заметно быстрее вперед. Лед то становился мелкобитым, то попадались остатки крупных ледяных полей. Ветер с моря затих. Туман как будто бы чем-то прижало к самой поверхности моря. С мостика было видно, что вершины наших мачт осветились золотистыми лучами восходящего солнца. Из «вороньего гнезда» раскрылась чудная картина, наблюдать которую приходится только летчикам да еще альпинистам.

Прямо подо мной, в каких-нибудь 3 метрах, над всей площадью моря нависла ярко освещенная солнцем, белая, чуть волнистая пелена. Местами этот покров как бы сам излучал серебристое сияние — это там, где под туманом лежали чистые ледяные поля, покрытые девственным снегом. Со стороны берега над туманом возвышались вершины гор. Поражало то, что туман, имея общую толщину не больше 10 метров, был почти непроницаем для глаз. Яркие лучи солнца начали заметно пригревать. Моя мокрая ватная куртка «запарила». Туман более приплюснуло книзу, и постепенно он как будто бы ушел в воду. Количество льда, по сравнению с тем, которое мы видели вчера, заметно увеличилось.

На мостике у компаса появился Сергей Федорович, берущий пеленги береговых знаков. При свете стало несравненно легче выбирать путь во льдах, и мы довольно быстро удалялись от берега. Снова у компаса засуетились помощники. К ним присоединился капитан. Было видно, что берется большое число пеленгов, которые, видимо, не ложатся на карту. Слева от нашего курса виднелись острова Скотт-Гансена, а почти прямо по курсу вдруг медленно пополз в небо столб дыма. Через несколько времени в бинокль удалось рассмотреть ледокол «Ермак» с караваном из четырех судов.

Это было более чем неожиданно. Ведь «Ермак» — наш передовой ледокол. Где-то впереди него выполняет разведку «Седов». Эх, если бы иметь от Управления разрешение присоединиться к каравану! Увы, телеграмма, решающая нашу зимовку в Архангельске, жгла мой карман, а «партизанщине» в нашей работе, конечно, не может быть места. Наскоро, здесь же в «вороньем гнезде», составляю телеграмму на «Седов», на котором находится начальник гидрографических работ, с сообщением, что «Торос» вышел на видимость «Ермака» и… в случае необходимости может присоединиться к каравану. Мой расчет был не сложен. Ленинград, получив сообщение о том, что «Торос» встретил непроходимый на восток лед, решил ввиду позднего времени не подвергать судно излишнему риску и возвратить его на запад. «Седов» же, узнав, что мы имеем возможность подойти к «Ермаку», который, конечно, так или иначе, а пройдет на восток дальше, чем любой из других кораблей, имеет право изменить распоряжение Ленинграда и дать нам предписание присоединиться к каравану ледокола.

Телеграмма была спущена на фале к радисту, и таким же путем через десять минут я получил на нее ответ:

«Поход восток отменяется всем судам, в том числе и Торосу. Работайте вне ледовой зоны».

Приказ был лаконичен и обсуждению не подлежал.

— На мостике! Передайте капитану, что дальше не пойдем.

Машинный телеграф застопорил машину. «Торос» замер на месте.

— Ну, Владимир Алексеевич, давай составлять план дальнейших действий, — пригласил я к себе капитана, спустившись на палубу. Стакан крепкого чая, предложенный мне Сашей, отогнал желание сна, которое охватило меня, едва я очутился в своей каюте.

— Так вот, товарищ командир, впереди лед — биться нет смысла. Под берегом опять открылась широкая полынья, но восточнее Попова-Чукчина она не идет. К западу полынья выводит на чистую воду. Поворачивай обратно. Если удастся, подойдем еще раз к острову, осмотрим его при дневном свете и — полным ходом к Диксону.

— Как? К Диксону?

— Да, Владимир Алексеевич, к Диксону. На, читай! Я подал ошеломленному моим распоряжением капитану телеграмму из Ленинграда и с «Седова».

— Таак… значит, отменяется. Что же ты мне раньше не говорил?

— Горькая пилюля слаще не делается от того, что ее проглотишь часом позже, а все же лучше оттянуть такой момент.

— Жаль. Хотя, что же, ведь сегодня уже 10 сентября. Когда-то в это время люди зимовки уже начинали. Так разрешите итти к Чукчину?

— Иди, Владимир Алексеевич. Я отдохну часок, а перед подходом к берегу ты прикажи меня разбудить.

В памяти сохранилось только то, как я клал голову на подушку, затем наступил глубокий сон. Часа через три «Торос» снова подходил к острову Попова-Чукчина.

— Николай Николаевич, — встретил меня в штурманской рубке старпом, — компасы вышли у нас из строя. Пренеприятная история, определился я, что называется, еле-еле.

— Как, оба? И путевой и главный?

— Оба. Главный еще хуже путевого.

История, в самом деле, была пренеприятная. В Арктике, в непосредственной близости от магнитного полюса, горизонтальная составляющая магнитных сил настолько слаба, что с трудом действует на компасную стрелку. «Торосу» пришлось за последние дни изрядно потолкаться во льду, от сотрясений стрелки компасов несколько размагнитились, и компасы почти перестали реагировать на изменение курсов корабля. Железо — выхлопная труба, прожектор и металлические поручни, расположенные вокруг нашего главного компаса, — еще более ухудшило его работу.

— Что же делать, Сергей Федорович! Терпите как-нибудь до Диксона, начинайте плавать по «древнегреческому» образцу — по бережку. На Диксоне намагнитим компасы, переопределим девиацию, и все будет «олл райт».

На этот раз «Торос», вопреки указаниям «Лоции», подошел к Попову-Чукчину не с запада, а с востока, где оказалась прекрасная бухточка. Также как и накануне, судно подошло носом к самому берегу. Большой отряд сошел на ледяной припай и направился к косе с плавником. Осматривая в бинокль унылую тундру, я вдруг отчетливо увидел огромного белого медведя, невозмутимо сидящего как-раз там, где предстояло продолжать наши розыски. Ручная сирена остановила людей, шагавших по берегу. Но медведя звук сирены не испугал. Пришлось сделать несколько выстрелов, прежде чем непрошенный гость убрался на лед, к немалой досаде наших охотников. Увы, позволить им полакомиться свежей медвежатиной мешало специальное распоряжение Главного управления Северного морского пути, взявшего под свою защиту этих животных, количество которых у наших берегов начало заметно уменьшаться.

После полудня обследование острова было закончено. Из доставленных на «Торос» вещей и обрывков одежды можно было заключить, что на острове находилось не больше двух человек, чьи документы и были найдены два года тому назад М. И. Цыганюком. Некоторое смущение вызвала, правда, форменная пуговица Политехнического института, принадлежавшая, повидимому, Семенову, механику шхуны «Геркулес», студенту Политехнического института, но по одной вещи делать какие-либо заключения было все же очень трудно. На острове люди пробыли, видимо, очень недолго, так как здесь почти отсутствовали следы костров. Уход их был очень поспешен, так как среди брошенных вещей находились не только патроны, но и ножи, заряженные обоймы от браунинга, компас, часы и часть одежды. Какие же выводы можно было сделать на основании всех находок?